Не смотря на мартовские холода, которых не было вот уже сотню лет, флора и фауна по-прежнему цвела и пахла уже с середины апреля. После глобального потепления, если судить привычным для пращуров языком, осень сменялась весной, зима — осенью, а с марта до августа шло жаркое лето. Однако сейчас ощущения были вовсе не летним, отчего привычно «декабрьские» грибы полезли как на дрожжах.
— Оно от «борова» зависит! — улыбнулась Степановна, поправляя закрепленную на спине алебарду и аккуратно срезая стебли шалфея.
— Почему вы так говорите о Денисе? — возмутилась послышница. — Не такой уж он и толстый!
— Ой, не прикидывайся! — расхохоталась Ольга. — Да, аки, ты так о Дениске печешься, то так я скажу: не в жирке его проблема!
— А в чём тогда? — надулась девушка, поправляя длинный рукав.
— А-то и сама не знаешь?
— Ну, он дурак, конечно, но всё потому, что «окультуренный» и полненький!
— Он полон, конечно, но не жирку, а гордыни пустой! — пояснила Ольга и нахмурилась. — Тоже мне! Пуп земли, а даже воды без пинка не принёс бы! Вот Андрон его и учит.
— Почему? Он же дрова рубил и посуду мыл со мной!
— Это пока ты здесь он такой пушистый да шелковый, — буркнула женщина, стирая пот со лба и поправляя кокошник.
— Но ведь… он делал чего просят, — растерялась Вуншкинд, озираясь по сторонам и поправляя косу, закрученную в двойной венок на голове.
— Ты посудку в ночи помыла, солнышко?
— Ага! — улыбнулась послушница. — Вы уж простите, что не спросила. Просто подумала, всё равно уже не сплю и там было…
— Так, не жужжи, я поняла, — отмахнулась Степановна. — То-то и оно!
— Что «оно»?
— А тебя просить не пришлось, — она подмигнула, потуже завязав красный платок на поясе. — Ты молодчина, хвалю. Держишь хибару, в которой живёшь! А вороб? Хоть бы раз за собою сам бы убрал!
— Но он же убирает!
— Ну да, потому что ты ему об этом напоминаешь! — вдохнула Ольга. — Никто никому, хотя, и не должен ничего, но перед собою ты должен всегда! Раз это и ваш дом, пока что, то и вам его тоже держать!
— А почему тогда он капканы ставит? И почему на время? — насупилась Лесса. — Да-да, он мне жаловался, что дядька его заставляет торопиться всегда, будто в этом вообще какой-то смысл есть!
— Он то его терплячке обучает, — усмехнулась Ольга, — да и ловкости рук, в придачу! Мож оно и кажется, что бесполезно, вот только спесь на раз выгоняет, когда так с недельку потужишься! Ох, наивняк-то какой!
— А если он не справиться? Тяжело освоить искусство охоты, всё-таки!
— Выгоним, — спокойно ответила лесничая, пожимая плечами и закидывая в лукошко пару соцветий тысячелистника.
— Нельзя так! — возмутилась девушка. — Он же… живой человек!
— У вороба нахваталась? Быстро ж ты учишься житию-бытию, — нахмурилась сибирячка, внимательно изучая послушницу с ног до головы. — А толку с нахлебника? Надо будет: и с тебя должок возьмём! Да ты меткая, зверя свалить сумеешь! А с него толку что? И давай без дитинства! Уж воды принести да и дров нарубить я сама сумею, вот ещё!
— Ну не знаю, — вздохнула послушница. — А от меня какой прок? Сижу тут, грибы собираю. Какая-то неправильная сказка получается.
— Да ну? — усмехнулась Степановна. — А ты в них, грибочках-то, шаришь? Или наугад собираешь?
— Конечно! Я же специализированный патологоанатом церкви! А значит и в химии разбираться должна, и в растениях. Мы их всегда собирали, когда поставки лекарства нищали! Только я не умею целебные микстуры делать, только на ядах специализируюсь.
— Во-от!
— Ну и что? Ребята там зверей ловить будут, а я? Травку рвать?!
— Ох и гонора! — рассмеялась женщина. — А ничего, что без мяса то мы проживем, а без лекарственных трав и припасов — хрен! Или думаешь, так оно просто?
— Ну, не сложно, — вздохнула монашка. — Дэн говорил, что издавна мужчины охотились на мамонта, оленя, и всё такое. А женщины только могли, что детей растить и болтать попусту. Столько училась, и вот опять!
— Ой, ну что ты городишь? — отмахнулась сибирячка. — Ты себе прикинь, ага? Оно-то мамонт и кучка австралопитеков с дубинами? Спокон веков земледелием жили! Земля получше, чем её жители, кормит, — ласково поглаживая стебель манжетки подметила Ольга, уже достаточно насобирав её для будущей похлебки.
— Но, предки предков бы совсем без охотников усохли!
— Надо бы вам с Дениской поменьше общаться, — тяжело вздохнула Степановна. — Будет тебе знать, охотниками быть учатся, а не рождаются!
— А как же инстинкты? — надулась послушница.
— Нет у человека инстинктов, — усмехнулась Степанна. — Ну, аки бы и так, чего они б зимой творили? Тоже б от мамонта мерли, вместо того шоб запасы хранить? Меж прочь, кушали они помногу растительного усего, да во всю запасались! И впихивали в себя помногу, ведь вдруг не скоро поедят? Вот прямо как народ нынешний! Аки, мне проще щавельник сварить, чем ото пятнадцать зайцев ловить! Оно-то возраст уже!
— Ну как же тогда? — смутилась девушка. — А детки? С ними же только матери сидели, им некогда было племени помогать!
— Да слыхала. Но, вот эта вся «теория» — явно Рейхом попахивает! — поморщилась женщина. — Древнейшие жили недолго, лет тридцать — уже старина! Естественный отбор, так сказать. Уже как двадцать третий век на дворе, а народ всё с пещерными дурнями равняет себя! — она закатила глаза, отбрасывая длиннющую косу за спину. — Да и дурнями ли? Оно-то с детями не только девицы сидели. Мужичков там тоже хватало, ну тех, что сами по мужичкам. Эх, слова не вспомню!
— Фу! — скривилась послушница. — Не богоугодно мужеложество сути человеческой!
— Чего?! — во весь голос расхохоталась Степановна. — Ну оборжаться! Сразу видно: «Запретная биология» в действии! А ещё: «я сбежала!», «я не такая!».
— И вы что же?.. — ахнула белокурая. — За мужеложцев ратуете?
— Да нет мне дела до них, вот ещё! — фыркнула женщина и устало закатила глаза покачав головой. — Так-то по фене на тех, кто мне житьё не воротит. Мне главное чтобы по уму и по грамоте было, иначе толку то взагалём?
— Ну это же изврат совсем! — монашка тут же залилась краской. — И вообще, что за запретная биология такая?!
— А такая, за которую головы рубят. Помниться, не так уж и давно, Дениска от «делишек девичьих» весь пеной сходил? Ты думаешь, чего он такой ханжа, Лесик?
— Не знаю, — монашка замялась. — Ну так, это ж нормально совсем, даже книжек читать не надо, что б знать, что все писают, например! А это…
— А всё остальное — тоже часть негласного запрета на знания, — нахмурилась женщина. — Чем меньше знает народ, тем больше пляшет под дудку того, кто его формирует! А формируют народ власть имущие и они никогда не позволят тебе знать больше, чем то положено!
— Так ведь, а как же охотники?
— А я кто? — расхохоталась Степанна. — Вот уж не поверю, что дурачки, оные «предки-предков», там что где-то делили! Кто посильней — того й на охоту, а остальных на хозяйство оставляли, это ж логично! Им там выживать было надо, а не жиру беситься!
— Да как же так? — раскисла Алессия, которая уже совсем запуталась в совершенно противоположных сведениях со всех сторон.
— А так, что мы с тобою и понятия не имеем, как жили все те люди взаправду. Вот только, как бы то ни было, аки не «богунеугодным» головы рубят, а уж совсем наоборот!
— Не правда! Бог любил всех своих сыновей и дочерей! — в сердцах воскликнула девушка. — Это «Истинный завет» вовсю несет боль и разруху душе человеческой! Уж я-то не понаслышке знаю, как они там свои «джихады», «вендетты», крестовые походы устраивали!
— Ого! — Степанна нахмурилась и внимательно присмотрелась к монашке. — Это же откуда такие познания? Аки, таких заветов у Аргина и нет.
— Я не могу вам сказать, извините, — Лесса поникла и опустила голову. — Просто, ещё никогда не видела кого-то, кто называл бы нормой такую ужасную вещь как мужеложество. Это же мракобесие и психические отклонения!