— Это чего? Типа у неё пищевод особенный, или как?
— Да нет! — она звонко рассмеялась, вызывая у собеседника глупую улыбку. — Это же просто! Девочки могут иметь деток, и когда приходит время… — она начала шептать ему что-то на ухо, криво поясняя что-то на уровне подростка и совершенно игнорируя медленно сползающую улыбку с лица молодого человека.
— Фу-у-у! — с отвращением воскликнул Денис, резко отпрянув и возвращаясь к созерцанию насвежо ободранной шкурки, с которой до сих пор сочилась сукровица. — Ну и гадость! Зачем ты говоришь такое?! Это не очень, знаешь ли, приятно слушать! Не то что… ой фу! Первый раз такую чушь услышал! Неужели все реально так плохо?!
Степановна уже собиралась пояснить ему за науку и естественную биологию, но Алессия ответила раньше:
— Что значит «фу»? Это же жуткое ханжество! Будто говорить о процессе дефекации нормально, а о такой же естественной штуке и нет? Меня этому с ранних лет учили, а ведь я просветленная монахиня, в отличие от деревенских невежд!
— Андрей Палыч! — парень жалобно взглянул на бородача в поисках поддержки. — Ну хоть вы ей скажите!
— Что сказать? — мужчина непонимающе на него покосился. — Подумаешь, месяки, с кем не бывает? Это как моргнуть. Ты ж не по воле сердца моргаешь? И вообще, вас этому правда не учат, зря только время теряем, лучше бы шкурки…
— Да при чём тут воля? — перебил его Воробей. — Я слышал, что такое случается, но блин, зачем же даже в малых подробностях описывать?! Это же… шок!
— Шок? — Палыч громогласно расхохотался. — Эт типа раньше в газетах в подробностях жути описывали, прямые операции фоткали, а тут такие мелочи, а у тебя уже травма психичска? Не, ну, тогда давай уж мы без тебя кролей поделаем, шоб ты от ужаса трупов невинных не помер! Шо ж ты молчал?
— Но ведь! — хотел было возразить юноша, нервно подергивая головой, и тут же завис на мысли о серийных убийствах и показательных казнях в селениях на западе Славии, где контроль держали церковники. — Это же разные вещи…
— А почему? — негромко поинтересовалась Степановна, вовсе не набрасываясь на юношу с нравоучениями.
— Просто, для меня это что-то заоблачное, — задумчиво пробубнил Воробей. — Хотя, может вы и правы. Я и сам овцу разделывал как-то, но это же пища, а не девушка! Хотя, ну ладно, может, если этого не знать и в красках не представлять, можно и такие разговоры стерпеть. Только всё равно странно всё это вот так вот узнавать!
— Потому что у вас запрещена такая наука как биология, и знать вы этого не должны, — так же негромко пояснила Степанна, угрюмо опуская глаза и продолжая скоблить слегка подмокшую шкуру прямо.
Парень поник, так и не сумев показать своё «фе» — «отвратительной извращенке». Да и отвечать на такой идиотский вопрос не хотелось. Конечно, он знал ответ и был абсолютно прав! Но, что уж поделать, когда тебя окружают одни идиоты? Выдумали себе какую-то там непонятную «биологию», вот и пудрят мозги. Только не ясно, зачем?
— Это совершенно нормально! Только не бери в голову! — мило улыбнулась монашка, продолжая выделку натянутой шкуры. — Не знала, что ты так болезненно не это отреагируешь, извини.
— Да всё хорошо, — Денис улыбнулся и снисходительно посмотрел на молодую красавицу. — Просто постарайся не трещать о таких, гхем, «штуках», и цены тебе не будет!
Вскоре стемнело, и русичи решили заняться приготовлением ужина, оставив остаток работы на юных помощников, которые продолжили сидеть в свете уличного фонаря, заботливо вынесенного Ольгой.
— Смотрите не тунеядствовать тут! — улыбнулся Андрей, придерживая входную дверь для супруги. — А то знаю, как всякие тут дела свои тянут! — расхохотался тот, исчезая за дверью избушки.
— Коне-ечно! — устало протянул Воробей, потирая затекшие плечи и печально взглянул на оставшийся десяток шкур. — Ух, ну и напряг.
— А я и не заметила! — улыбнулась Вуншкинд, продолжая отскабливать мех. — Ты же всегда жил в своем селении, да? Расскажи!
— Тебе интересно? — воодушевился Денис, опуская уставшие руки. — Да, я родился в семье военного офицера. Моя мама работала местным учителем правописания для деток, а незадолго до смерти отца родилась младшая сестренка — Тамилка.
— Учительница? Ого! И военный? А что он делал? Каким был? Ты разве не скучаешь по дому? Ведь сам сказал — без тебя твоя семья не справится, а ты уже сколько тут прячешься! — залепетала монашка, напрочь лишая его возможности вставить хоть слово.
— Ну… — он задумчиво потер затылок, — ты же понимаешь, я не могу вернуться после такого. Они все скажут, что я дезертир, мама лишится работы и всё такое… — поникшим голосом заключил Воробей, оглядываясь по сторонам и продолжая свой монолог. — А папа? Не помню. Его убили во время службы. Он очень преданно служил своей армии, вот. Мне было года четыре, когда я в последний раз видел его. Он ещё стоял у зеркала, поправляя фуражку и, кажется, мне улыбнулся. Это всё, что я помню.
— Ого! Значит вы под Рейхом? — улыбнулась Алесса, внимательно изучая пухлого юношу. — А ты? Почему ты не служишь в армии? И почему не стрижешь свои волосы? Это же не удобно!
— Но ты же свои не чикаешь! — он пожал плечами и снова отдернул голову, странно кривляясь и быстро моргая глазами.
— Ну, я же девочка! — стеклянные глаза Алессии едва отражали свет зажженного фонаря. — У меня просто нет права их стричь, а ты можешь что хочешь делать! Так почему же?
— Ох, рад, что хоть ты это понимаешь! — тут же оживился Денис, продолжая мздрить единственную за всё это время шкурку. — Девушки должны следить за собой в первую очередь! В конце концов, это вдохновляет на подвиги, знаешь ли!
— Подвиги? Пояснишь, как только расскажешь о своей странноватой причёске!
— Ну хорошо, хорошо! — он виновато улыбнулся и демонстративно отбросил назад длинные темно-русые волосы. — По правде, всё это мои личные загоны. Может я и не худой, но раньше — был раза в два шире, ещё и ростом лет до 13-ти похвастать не мог. В местной школе детей учили писать и читать, обучение длилось шесть лет. И всё это время — меня ужасно гнобили сверстники.
— Значит, тебя тоже били раскаленной цепью? — тихонько спросила Алессия, опуская глаза. — Ты извини, если лишнего спросила.
— Да всё нормально! И нет, что за страсти? Так, просто обижали, дразнили жиртрестом и «лысиком», — вздохнул пухляшок, — не то, что моего друга Кармина. Он-то из обеспеченной семьи был и не пошел на рудник, в отличие от меня.
— Кармин? — на её лице вновь появилась натянутая улыбка.
— Да, был один толстый парень, которого пытались задеть за живое, но он всегда отбивался, так ему батя говорил: «Если ударили — ударь в ответ!». А я — постоянно плакал и только мог что убегать, в надежде укрыться от этих придурков одноучек.
— Бедный, — не меняясь в лице воскликнула Лесса, — и разве ни разу не хотел дать сдачи?
— Хотел, но боялся, — стыдливо вздохнул Воробей. — Всё-таки, бить людей нельзя, так мама говорила, да и стрёмно как-то. Вдруг сдачи дадут посильней? — он всхлипнул, утирая глаза, и продолжил работу.
— Понятно, — Вуншкинд задумалась и подняла голову к небу. — А знаешь, я ведь тоже в детстве сдачи давать не умела. Только я не совсем боялась, просто не могла, почему-то. Меня, получается, тоже гнобили, или как ты сказал?
— Да ну? — удивился Денис. — Ты же такая миленькая, кто же тебя тронет такую?
— Ой, да не важно! — она тихонько хихикнула и добавила. — Так, а почему ты не стрижешься, всё-таки?
— У меня всегда волосы плохо росли, даже вот на ногах! Ну я и решил, что не буду стричься, пока не отращу их хотя бы до лопаток, только бы всем и на зло! Вот всего пять «се-ме» осталось, я хоть в чём-то, чего-то добился!
— А чего ты ещё не добился?
— Да так. Была одна девочка… хорошенькая, милая, худенькая. Она единственная обращалась со мной как с человеком, а я ведь любил дурачиться, лишь бы не получить на орехе.
— Это как это?
— Ну как? «Пусть лучше смеются, чем бьют!», — думал я, изображая из себя полного придурка в старшем классе, а она — говорила со мной, будто я и не уродец вовсе. Так и втрескался, пока не узнал, что она в Кармина влюбилась.