Таким образом, бесполезно искать у этих двух авторов точное и правдивое описание реальных условий жизни в деревне — миф и поэзия не потерпели бы этого. В то же время многие архитекторы в послереволюционное время разрабатывали концепцию крестьянского дома, внедрение которой в жизнь могло существенно улучшить положение крестьянства. Среди них — таинственный Франсуа Куантро, создавший в 1790 году в Париже школу сельской архитектуры и переехавший потом в Лион. В своих трудах он развил идеи касательно глинобитных конструкций и крыш из негорючих материалов[252]. Его последователем окажется Ластери дю Сайан: в 1802 году он без колебаний переводит книгу, выпущенную в свет Лондонским сельскохозяйственным бюро, с прилагаемым к ней атласом строительных материалов[253]. Прежде чем во времена Второй империи появится фундаментальный труд Луи Бушара–Узара[254], будет много других работ, посвященных той же теме[255]. Их авторы настаивали на необходимости разделения жилья и надворных построек не из соображений престижа, но для удобства и соблюдения гигиены.

Что представляли собой мелкие фермы, которых на территории Франции было большинство? В свойственной ему живой манере инженер Виктор Конфщеран, последователь Шарля Фурье, описал свои впечатления от путешествий по французским деревням[256]: «Следует увидеть Шампань и Пикардию, Лотарингию и Ниверне, Солонь, Лимузен, Бретань и т. д., и увидеть их с близкого расстояния. В домах одна комната, которая одновременно и кухня, и столовая, и общая спальня — для отца, матери, малышей… Эта же комната еще и подвал, и чердак, и амбар, и птичий двор. Свет проникает внутрь через узкие щели, все продувается насквозь, стекла почерневшие и разбитые, если они есть. Существуют целые провинции, в которых практически не используется оконное стекло. Помещение освещается чадящей масляной лампой. Пол земляной, неровный и сырой, кое–где встречаются лужи. Вы входите внутрь. По полу ползают маленькие дети. Говорю вам, я видел там уток, которые ищут корм!»

Возмущение Консидерана подтверждается объективными данными. Самое раннее обследование из тех, что нам удалось изучить, относится к первым годам Июльской монархии. Оно опубликовано в докладе департаментского совета по здравоохранению и содержит данные по деревне в окрестностях Труа[257]. Автор доклада заявляет, что в этой деревне, где проживают четыреста два человека, нет никакого понятия о гигиене. Все дома построены из земли и крыты соломой. В каждом из них всего одна комната, в которой проживает до десяти человек: «Именно здесь готовится их еда, здесь свалена в кучу пропитанная потом одежда, здесь созревают сыры, здесь подвешены засоленные туши, служащие им пищей».

Практически в тех же терминах в одной медицинской диссертации того же времени описываются дома городка Тарн[258]: «В одном и том же месте готовится пища для людей, свалены отбросы, идущие на корм животным, и мелкий сельскохозяйственный инвентарь; в одном углу стоит каменное корыто, в другом — кровати; с одной стороны висит одежда, с другой — засоленные туши; здесь же киснет молоко и поднимается тесто; здесь же едят и справляют свои физические нужды домашние животные; через короткую и широкую трубу входит ледяной воздух и выносится дым. Вот в какой обстановке живет земледелец и его семья».

Однажды доктор Виллерме оставил город, свою обычную территорию обследования, и обратил внимание на крестьян. Его оценка не слишком отличалась от оценок его предшественников: «Это надо видеть. Надо войти в жилище бедного бретонского крестьянина, в его убогую хижину, крыша которой почти срослась с полом, а стены почернели от дыма. В этой ужасной халупе, куда свет проникает лишь через открытую дверь и гаснет, когда она закрывается, живет его полураздетая семья, весь скарб которой состоит из колченогого стола, скамьи, котла и нескольких предметов домашней утвари из дерева или глины; в качестве кровати — какой–то ящик, вместо постельного белья и одеяла — охапка соломы; в другом углу этой конуры на куче навоза жует свою жвачку тощая корова (хорошо еще, если она есть), молоко которой кормит всю семью»[259]. По сведениям префектур, Виллерме насчитывает четыреста тысяч крестьянских домов в Бретани, в которых не больше трех оконных и дверных проемов. Похожее описание за пятьдесят лет до Виллерме дал Камбри, автор «Путешествия в Финистер»[260]: он говорит о хижинах, полных дыма, где пол не покрыт ни плитами, ни досками, где в ямах копошатся дети.

На закате Июльской монархии деревенский дворянин из Ниверне А. Де Бургуэн[261] публикует небольшую работу, в которой подхватывает тон Консидерана: «Жилище крестьянина тесное, сырое, темное; чаще всего в нем нет окон; свет и воздух проникают в него только через плохо закрывающуюся дверь; зимой сквозь нее в дом входит холод, й в любое время года — зловонные испарения навоза и нечистот, гниющих в лужах прямо перед домом».

Такая же ситуация — в соседней Верхней Вьенне; о том, что там творится, сообщает наблюдатель на заседании генерального совета[262]: «В наших деревнях нет и десятой части домов, в которых условия жизни можно было бы признать сносными с точки зрения гигиены, не говоря уже о морали. <…> Большинство фермерских домов — одноэтажные, в них не больше двух комнат общей площадью двадцать пять квадратных метров. Полы сырые, если они выложены плитами, то плиты эти плохо соединены. Высота потолка — не более 2,33 метра, низкая дверь, никаких стекол в окнах. В кухне — убогая мебель, какая–то домашняя утварь; в спальне кровати, одинаковые для всех, вне зависимости от пола и возраста. На сеновале, как правило, четыре, пять, шесть спальных мест».

Существует множество подобных примеров, которые нет нужды приводить здесь, настолько они однообразны и безрадостны[263]. Сельский пролетарий, живущий в одном помещении со своим скотом, находится в нездоровой обстановке, несмотря на «свежий воздух», о пользе которого ему ничего не известно и от которого он поэтому стремится спрятаться в своем убогом жилище. В результате консерватор Адольф Бланки согласился с утопистом Консидераном, написавшим в Journal des économistes следующие строки[264]: «Не увидев, невозможно представить себе все убожество одежды, мебели и пищи обитателей наших деревень. Есть целые кантоны, где одежда передается от отца к сыну; где вся домашняя утварь — это несколько деревянных ложек, а мебель — это скамья и шаткий стол. Сотнями тысяч исчисляются люди, которые никогда не знали, что такое постельное белье, никогда не носили обуви; миллионы людей не пьют ничего кроме воды, никогда или почти никогда не едят мяса и даже белого хлеба».

Не была ли нищета крестьян следствием их индивидуализма? 16 ноября 1936 года Эмиль де Жирарден описывал в газете La Presse одну коммуну из парижского предместья, где 1540 гектаров земли были «разделены на 38 826 клочков». Можно ли было интересоваться судьбой таких дикарей?

Несмотря на то что во Францию пришла эпоха Второй империи, в деревнях по–прежнему царит Старый порядок. Рассмотрение четырех медицинских диссертаций[265] показывает, что повсеместно люди живут вместе с животными, помещения не проветриваются, в печах отсутствует вытяжка, вся семья живет в одной комнате. Следствие такого положения вещей, как отмечает доктор Луи Карадек[266], — формирование среды, идеальной для распространения некоторых болезней: «Обстановка в этих низких, сырых, темных домишках, где люди и животные живут вместе, способствует появлению золотухи и туберкулеза и вызывает гнойную инфекцию. Появляются абсцессы, кариес, болезни суставов. В первую очередь непобедимость кожных болезней в деревнях связана с недостатками в строительстве, с антисанитарией, и уже потом — с плохим питанием и наследственностью».