Жерар Жакме отмечает постоянное присутствие алкоголя в частной жизни Бельвиля. Пьянство разжигает семейные ссоры, обостряет ревность обманутого супруга, провоцирует жестокость, возникающую на пустом месте, вызывает грубость мужа, которого жена упрекает в пьянстве. Драки и свары здесь — обычное дело, как и приступы белой горячки, что делает очевидной опасность вырождения.

В сельскую местность алкоголизм пришел несколько позже. На протяжении долгого времени крестьяне довольствовались молоком, водой, пикетом[452] или чуть забродившей жидкостью, которую в центральных и западных регионах называли «напитком». Еще во времена Второй империи большинство лимузенских селян пили в конце обеда «воду из ведра». Алкоголь пришел в разные регионы страны не одновременно. На Западе страны наступление началось в 1870‑е годы. Триумф алкоголя на селе пришелся на годы сельскохозяйственного кризиса, время установления Республики и светской школы, хотя там и пытались ограничить этот процесс. В некоторых районах Нормандии алкоголизация населения началась с середины века. Не так быстро это бедствие приходило в отдаленные от центра регионы, например в Вандею и Финистер; здесь долго сохранялись старые традиции пития. Не стоит недооценивать алкоголизацию в винодельческих регионах. Эффективная, с умом проводившаяся пропаганда в течение долгого времени поддерживала ложное представление об исключительной трезвости виноделов.

Помимо низких цен на алкоголь и роста уровня жизни, развитие средств связи, влияние города и призыв в армию, объявленный в 1872 году, стимулировали рост потребления алкоголя на селе. К этому надо добавить также, как подчеркивает историк Эрве Ле Бра, идейный разброд, вызванный упадком традиционного уклада жизни и ослаблением религиозности. Изоляция индивида или супружеской пары углубляется с массовым исходом сельского населения в города. В лоне одноветвевой семьи, когда происходит «закат дома», жизнь холостяка становится все более драматичной. В деревнях Креза, и это лишь один пример из множества, семейная группа стареет, жизнь в доме становится грустной; появление велосипеда позволяет молодежи сбегать в городские кафе. Лишь антропологический анализ, при необходимости опирающийся на этнопсихиатрические исследования, позволит выявить корни нового неблагополучия, сопровождающегося алкоголизацией сельского населения.

Этот анализ мог бы объяснить частный характер практики, которая затрагивает почти в одной и той же мере и мужчин и женщин. В домах Нормандии «рюмочка» не вызывала резкого неприятия со стороны женщин. Эхо деревенской нравственности затухало на просторах страны; очень часто супруги пили вместе. В деревенской жизни водка не порождала такого же насилия в частной сфере, как в городе, но пропитывала всю жизнь семьи. В этом регионе Франции ежедневное потребление сидра, более крепкого алкоголя и в особенности кофе с кальвадосом постепенно разрушает здоровье крестьян. Земледельцы из Мортане, ежедневно выпивающие по поллитра водки, перестали быть исключением. В большинстве крестьянских дворов потребляется от 50 до 75 литров алкоголя в год. В ходе десятилетий «гамма» алкогольных напитков в деревнях меняется. В коммуне Порзе, что в Бретани, вермут появился в 1878 году, ром — в 1880‑м, кирш и Кюрасао — в 1889‑м, абсент — в 1901‑м. Однако эти изыски не играли большой роли, доминирующее положение здесь занимала водка.

В последнее время началась борьба за то, чтобы не считать гомосексуальность патологией, каковой ярлык на нее навесили в XIX веке. Существование «педераста» было очень тяжелым в то жестокое и бескомпромиссное время. Задержимся немного на теме такого поведения, в описываемую эпоху считавшегося «антифизическим». Проанализировать эту сферу очень важно, изучение поможет понять ментальность гетеросексуалов, меру давления, оказывавшегося на гомосексуалов, и поведение, которому они вынуждены были следовать, чтобы избежать травли.

В конце XVIII века гомосексуальность порой была делом случая и чаще всего сопровождалась и гетеросексуальной практикой. И вот появляется новый вид людей с клинической точки зрения. Из беспорядочного мира разврата выделяется новый человеческий тип, курьезный продукт биологической детерминации. Появляется «сексуальная дисперсия», обнаруженная Мишелем Фуко.

Вера в тесную связь между физическим и моральным побуждает создать женский образ новой породы людей. Любовь к драгоценностям, к разным румянам и помадам, покачивание бедрами, завивка волос делает «педераста» похожим на женщину. Недостатки у него тоже «женские»: болтливость, любопытство, тщеславие, двуличность. Судебная медицина, осуждающая этого персонажа, сгущает краски. Педерастов обвиняют во всех смертных грехах. Доктор Амбруаз Тардьё пишет в 1857 году, что педераст не соблюдает гигиену, чистоплотность; ему неведомо очищение. Его можно узнать по телосложению. Ягодицы, расслабленный сфинктер, воронкообразный анус или же форма и размер пениса свидетельствуют о принадлежности к новому виду, так же как и «рот на сторону», «слишком короткие зубы, толстые, вывороченные, деформированные губы», говорящие о пристрастии к оральному сексу. Монстр из монстров, педераст наполовину животное; гомосексуальные соития напоминают собачью случку. Его природа ассоциируется с испражнениями; от него несет грязными сортирами.

С точки зрения полицейских, гомосексуал пренебрегает социальными барьерами. «Антифизическая практика» перестала быть делом сугубо аристократическим. В этом пороке погрязли крупная буржуазия и артистический мир; статистические сводки говорят и о существенной доле пролетариев–гомосексуалов. Педераст еще больше, чем любитель публичных девок, испытывает соблазн побега из своего круга; он презирает классовые и расовые барьеры. Буржуазия так же заботится о предохранении тела от какой бы то ни было заразы и о гендерной чистоте, как аристократы — о благородстве крови.

На протяжении последней трети века сложный образ педераста говорит о нарастании биологической тревоги. Зарождающаяся сексология, как бы протосексология, увеличивает угрозу; она ужесточает рамки поведения, рисует различные картины перверсии. Педераст отныне не один из многочисленных извращенцев вроде фетишистов всех мастей, эксгибиционистов или зоофилов, которые считаются носителями патологии, последовательно признаются жертвами «морального безумия», «генитального невроза», неумолимо ведущих к вырождению. Маньян и Шарко считают педераста жертвой дурной наследственности.

С тех пор гомосексуал — слово появилось в 1809 году — это не просто фигура, телосложение, темперамент; это отдельная история, стиль жизни и чувств. Детство и даже внутриутробная жизнь определяют его судьбу. Ему предлагается удовольствие быть каким–то образом интерпретированным. Он теперь не просто грешник, а больной, если не носитель плохих генов. Ему требуется лечение. Вырабатывается специальная терапия, в каждом случае индивидуальная, основанная на гипнозе, гимнастике, жизни на свежем воздухе, целомудрии — или же услугах проституток.

Было много споров о силе репрессий, применявшихся к «содомитам» в XVIII веке. Тем не менее ясно, что это преступление, которое в повседневной жизни выявить очень трудно и к которому относились терпимо, если речь шла о взрослых, в народе очень преследовалось. Как правило, довольствовались тем, что наказывали «содомитов» за какие–то другие провинности. Историки не знают наверняка, каковы масштабы либерализации в этой области в революционную эпоху. Как бы то ни было, в дальнейшем начинаются репрессии — и идут по нарастающей.

Врачи и полицейские едины в оправдании травли гомосексуалов; врач Тардьё всецело поддерживает полицейского Карлье. Уголовный кодекс 1810 года игнорирует специфику преступления педераста; закон от 28 апреля 1832 года объявляет преступлением акт педофилии в отношении ребенка моложе одиннадцати лет; он преследует также попытку соблазнения и даже простую ласку. 13 марта 1863 года возраст ребенка был поднят до тринадцати лет. На практике юриспруденция оказывается гораздо более чудовищной, чем в целом безобидный закон. Начиная с 1834 года полиция устраивает облавы, одна из которых, имевшая место 20 июля 1845 года в саду Тюильри, стала знаменитой. В этот день толпа избивала несчастных «педерастов». В 1850–1880‑х годах репрессии шли по той же модели, что и преследования проституток, иногда даже более сурово: в 1852 году суд запретил пребывание в департаменте Сена педерастам–профессионалам, не имеющим постоянного места проживания и приемлемой с точки зрения обывателя профессии. В 1872 году некий Альфред по прозвищу Мадам Саки[453], который чересчур открыто приставал к мужчинам, получил два года тюрьмы; его арест был прецедентом.