Теперь рассмотрим другую ситуацию, свойственную XVIII веку, в которой на передний план выступают молодые парни. Контраст окажется очень впечатляющим. Здесь бессмысленно искать какое–то единообразие, потому что официальной морали они противопоставляли другие типы поведения; и так как для представителей этой возрастной и социальной группы важнее всего была внешняя сторона ритуалов, в которых они были основными участниками, следует рассмотреть подробнее особенности их манеры действовать.

Ограничим предмет исследования и рассмотрим Молодежь — с прописной буквы — маленького лангедокского городка Лиму, расположенного в долине Од, центре текстильной промышленности, где в 1786 году проживало 6500 человек. Население было довольно большим, разнообразным по составу и иерархизованным; в основном жители занимались промышленностью и торговлей; по многим признакам, молодежь в ту эпоху достаточно сильно лихорадило. Действительно, в Монпелье обнаружено более сотни малозначительных и серьезных, аккуратно составленных и сумбурных консульских протоколов, решений политических советов, следствий, проведенных сенешалем[451], и жалоб в адрес коменданта провинции на молодежь[452]. В 1746 году в «Жалобе на Молодежь Лиму» господина Терье, приемщика из соляной палаты, можно найти самые разнообразные жалобы: «Молодежь Лиму очень распущенная, невоспитанная, днем и ночью оскорбляет мужчин и женщин на улицах. За восемь лет, что я живу здесь, мне довелось увидеть всякие безобразия, совершенные группой из двенадцати человек, которые собираются в чьем–либо доме и замышляют дебоши, устраиваемые каждую ночь. Они все довольно взрослые, многие не имеют ни отца, ни матери и прогуляли свое наследство, так что попадаться им на глаза опасно, потому что они не только наносят оскорбления, но и чуть ли не выламывают двери, не щадя даже религиозных обителей, мужских и женских; недавно вдребезги разбили дверь приюта; они похищают дверные молотки, затыкают фонтан, снабжающий водой весь город, в результате чего случаются прорывы труб, перелезают через стены во дворы и сады, откуда воруют домашнюю птицу и все, что попадается под руку, ломают каменные скамейки, стоящие около домов и вокруг площади, бьют стекла и бесчинствуют как только могут. Вот уже два года я терплю от них разные неприятности. Какими только оскорблениями они не осыпали меня, мою жену и моих дочерей! Они кидают камни в окна, сломали скамейку, стоявшую около входа, и ее больше нет, затыкают замок входной двери гвоздями и постоянно с ожесточением стучат в дверь, крича, что весь город горит…»

Эти молодые люди, терроризирующие округу, в отличие от молодежи Прованса или Пуату, находятся в ленной зависимости от консульской власти или власти феодала. В Лиму вспоминают о молодежи как об особой социальной группе только в дни торжеств, когда надо провести парад. Тогда буквально указывают пальцем на «отдельных молодых людей», на «группу молодежи», на «юных распутников», социальное происхождение которых в основном бывает неясно. Бандой, которая преследовала по неизвестным причинам приемщика соляной палаты, если верить его словам, заправляли «какие–то голодранцы». Один из них, некто Пулярес, в своем длинном прошении клянется честью купца, что хоть он и принимал участие в некоторых нехороших делах, но в них не было ничего «преступного»; что же до его приятелей, которые любят «пошутить» вместе с ним, то все они — отпрыски «лучших семей этого города»; ему вторит некий розничный торговец, заявляя о клевете. В 1757 году молодые люди, «занимающие не последнее положение в городе», устроили настоящий бунт против представителей суда, которые силой привели в дом двух молодых проституток. В 1772 году епархиальный инспектор публичных работ, которого ославили как рогоносца во время карнавала, как–то раз ночью «узнал голоса… молодых людей». В каждую банду входит по несколько неженатых молодых людей из зажиточных буржуазных семей, которые втягивают в свои развлечения подростков, и мы обнаруживаем среди них представителей всех городских кругов — кожевенников и текстильщиков, производителей и торговцев. В начале 1770‑х годов, когда молодежь ожесточенно сражалась за свои карнавальные свободы, ряды борцов укрепились молодыми носильщиками, и против освистанных, оскорбленных, осмеянных судей началась настоящая война. Конечно, время от времени происходят социальные конфликты, когда во время карнавала сталкивается простонародье, шествующее под звуки барабанов и гобоев, и «золотая молодежь», танцующая под аккомпанемент скрипки, но тесные связи — торговцев и их клиентов или просто соседей — смягчают и маскируют эти столкновения. Для общества в целом стиль жизни и нравы молодежи, принадлежащей к разным слоям общества, одинаковы.

Молодежь постепенно захватывает все пространство городов. Окраины находились в ее полном распоряжении: площадка за городскими стенами, где происходила игра в шары, запрещенная в 1765 и 1767 годах, — так много насилия там происходило; канавы, где проститутки отдавались при свете дня; даже улицы внутри городской черты, поблизости от городских ворот, идущие вдоль монастырских стен, которые защищают от любопытных взглядов. К этому стоит добавить постоянно меняющие место расположения притоны, игорные заведения и дома свиданий. По ночам молодежь выходит на улицы и заполоняет весь город. Булочнику, повитухе, лавочнику, возвращающимся домой, по дороге попадаются большие компании, встречи с которыми добропорядочные граждане стараются избежать. Молодежь царит на ночных улицах и постоянно ломает порядок, установившийся в XVIII веке даже в самых небольших городках.

Улица постепенно становится общественным пространством. Городское начальство Лиму запрещает выпускать на улицу домашнюю птицу, надолго оставлять повозки с сеном, которые перекрывают движение; свиней с этих пор следовало разводить за пределами городов; запрещалось выливать помои на улицу. В то же время в центре городов возникали достопримечательности. В Лиму, например, главная городская площадь была объектом ревностной заботы членов городского управления. С трех сторон ее окаймляли аркады, дома были украшены балконами; на ней всегда было многолюдно и шумно: летом толпа двигалась вокруг фонтана, в плохую погоду люди прятались под навесы. На площади было много лавок, каждую неделю проходили ярмарки; весной и летом там ежедневно собирались поденщики и ждали предложения работы; по воскресеньям верующие, выходившие из расположенной поблизости церкви Сен–Мартен, останавливались побеседовать на площади. После чудовищного пожара 1693 года деревянные опоры, полы и элементы фасадов постепенно стали заменять камнем, фонтан был увеличен и подновлен. На этой ухоженной площади ежегодно проводились ритуалы, наводившие ужас на весь город. Вот что рассказывала обезумевшая от страха женщина, свидетельница событий 28 января 1771 года: «Центральная городская площадь была освещена огнем, который, казалось, поднимался из–под навесов; из–под одного навеса во все стороны летели горящие угли; сами навесы были сделаны частично из камня, но в основном из деревянных досок, как и полы в домах горожан».

В августе 1748 года другая банда залила водой дом одного торговца: «В центре нашей площади находится большой и красивый фонтан с довольно большим бассейном, куда стекает вода; этот бассейн всегда полон, чтобы в случае пожара можно было набрать воды; вода вытекает из бассейна маленькой струйкой и течет по канавке, никому не мешая; по эти молодые хулиганы запрудили канавку, повернули ручей в другую сторону и направили вниз по довольно крутому склону прямо к моему дому; у нас там установлена решетка на воротах, чтобы во двор попадал свет. Вода из запруженного бассейна хлынула во двор».

Негласные правила молодежных гуляний таковы, что все, что попадается ночью на их пути, находится в их власти. Они ломают деревянные и каменные скамейки, стоящие вдоль фасадов домов, громят лавки торговцев на крытом рынке, переворачивают столы мясников, приносят откуда–то стремянки и залезают высоко, чтобы сбросить вазы с цветами, стоящие на окнах, или сорвать клетку с птицами и швырнуть ее в огонь.