Чтобы рассмотреть все разнообразие жизни под одной крышей, у одного очага, в зависимости от состава проживающих, надо начать с исследования всей социальной структуры, от земледельцев Иль–де–Франса, Фландрии или Лотарингии до собственников, извлекающих доход из своих имений, сельских ремесленников или виноградарей Бургундии или долины Луары. Дома, в которых проживали их семьи, обычно были гораздо более просторными, состояли из нескольких комнат и подсобных помещений — гумна, хлева, погреба.

Вот что читаем в описи 1647 года о доме земледельца из Вильжюифа близ Парижа. Дом состоит «из кухни внизу, выходящей окнами на улицу, примыкающей к ней лестницы, с другой стороны находятся ворота, наверху две большие комнаты и маленькая комнатка, чердачное помещение, за кухней внизу еще одна комната»[416]. Дом двухэтажный, с чердаком, построен из камня, что часто можно встретить в регионе Иль–де–Франс; крыши дома и подсобных помещений черепичные, что явно свидетельствует о некотором достатке, потому что для северной части Франции, особенно в XVII веке, более характерны соломенные крыши.

Говоря о строительных материалах, надо отметить земляные или деревянные дома на Севере (северная Франция, Фландрия, Англия, Германия) и, в противоположность им, каменные дома на Юге (южные провинции Франции, Испания, Италия). Дома в Бретани и Корнуэлле строились из гранита; в Бургундии — из известняка; в Иль–де–Франс — из песчаника. Наличие или отсутствие тех или иных строительных материалов диктовали соответствующее решение. Также нельзя установить точные иерархические критерии, по которым отдавалось предпочтение тяжелым материалам, камню, а не дереву или глине. Отнюдь не все каменные дома были роскошными — об этом свидетельствуют уже описанные хижины на Корсике и Сицилии. Напротив, саманные дома с деревянными каркасными стенами, как, например, в Кохерберге (Эльзас), или некоторые имения в Нормандии очень просторны, если не сказать роскошны; в них мог проживать богатый земледелец или с сеньор с многочисленными домочадцами.

Что за жизнь протекала за стенами этих домов, принадлежавших земледельцам и ремесленникам? Ги Габурден вводит нас в три крестьянских дома в деревне Антелю поблизости от Люневиля. Дома в лотарингских деревнях строились вплотную друг к другу по обеим сторонам длинной улицы. Дома наших трех крестьян были двухпролетными — в таких домах под одной крышей находились жилые помещения, а также амбары и стойла (дома поденщиков были однопролетными). Эти семьи в середине XVIII века располагали двумя жилыми комнатами: «Окна одной комнаты выходили на улицу, и она именовалась красивая комната, большая комната или каминная; также была задняя комната, она же кухня»[417]. Это французское наименование le poele в Лотарингии соответствует слову Stüb в Эльзасе и прочих немецкоязычных районах. Проезжая в 1580 году через Лотарингию, часть Эльзаса, Германию и швейцарские кантоны, Монтень восхищался в своем «Дневнике путешествия в Италию» продуманной системой отопления домов на востоке Европы, соответствующей суровым зимам в этой местности: «Есть ли что–нибудь более совершенное, чем их глиняные печи?» Это действительно очень хитроумная система, поскольку одна печь, расположенная между Двумя жилыми помещениями (комнатой и кухней), позволяет отапливать оба и одновременно готовить еду; комната и кухня при этом полноценно используются для сна, тогда как в других регионах, где печь находится лишь в одном помещении, зимой по ночам всем членам семьи приходится собираться именно там.

В трех домах деревни Антелю кровати стояли в красивой комнате и в кухне. Кровати также могли располагаться в альковах. В Эльзасе две парные кровати размещались в большом алькове, почти в отдельной комнате, где стоял большой Stüb (печь, камин); там спали глава семьи и его жена. В других местах кровати ставились по темным углам комнаты, реже — в центре. Как и другие предметы мебели — столы, стулья, — кровати эволюционировали на протяжении XVI–XVIII веков. Сначала это были просто доски, покрытые тюфяком, — такую кровать часто называли «chalit». Постепенно, к концу XVIII века, кровать принимает все более изысканный вид и становится более дорогостоящей: появляются деревянные витые колонны, балдахины из бергамских тканей или из яркой саржи, чаще всего зеленой; постель состояла из одного или множества шерстяных матрасов, перовых подушек, «саванов» и «покрывал».

Анализ посмертных описей, сделанных во второй половине XVIII века в разных местностях, свидетельствует о том значении, которое придавали селяне качеству своего ложа. Описывая бедные деревни Солони, Жерар Бушар не без основания удивляется относительно высокой стоимости по стели бедных людей: «У пятидесяти случайно выбранных поденщиков стоимость кровати составляет не менее 40% их дохода». Убранство кроватей в разных местностях зависит от нужд владельцев и от их вкусовых предпочтений. Каждому народу свойственны определенные способы обустраивать свой сон, это в своем роде культурный код. Монтень шутит об этом: «Немец заболеет, если вы уложите его на матрас, итальянец — если будет спать на пуховой перине, а француз — если останется без занавесок и огня».

Как сельские жители делили кровати? В домах с единственной комнатой ответ прост — кровать или кровати ставили в этой самой комнате, где все члены семьи спали, ели и жили. Часто в бедных семьях единственная кровать служила ложем для всей семьи. Граф де Форбен, богатый провансальский дворянин, так описывал свое путешествие на почтовых лошадях из Блуа в Пуатье в 1683 году: «сбившись с дороги, ночью, в тумане, на болоте» он подъехал к дому крестьянина: «Я спросил его, войдя, не приютит ли он нас на ночь. „Увы, сударь, вы сами видите, ответил он, у меня есть только эта проклятая кровать, на которой я сплю с женой и детьми”»[418].

Даже в более вместительных домах, состоящих из нескольких комнат, вплоть до XVIII века кровати всегда находились в помещении, где люди проводили все свое время, разводили огонь, готовили пищу и ели. Так было и в Лотарингии, и в Верхнем Провансе, и в Бургундии, и даже в богатых домах Беарна и в долинах Пиренеев в XIX веке — об этом сообщает Ф. Ле Плэ в 1850 году, описывая семью Мелуга[419]. Точно известно, что привилегия спать в отапливаемой комнате принадлежит хозяину дома и его жене. Это отмечается и в домах обеспеченных собственников в Кохерсберге (Эльзас), и в четырехкомнатных деревенских жилищах Верхнего Прованса. Это же можно найти в посмертных описях буржуазных домов в Варзи (Бургундия): «Кухонная утварь хранится там же, где лежит покойник. Очевидно, что в этом помещении протекала вся жизнь семьи, это была комната, использовавшаяся для всех целей. В домах бедных людей отапливаемое помещение было единственным»[420]. Заезжий парижанин, сборщик налога на соль, в своих «Мемуарах о поездке в Эльзас» описывает отвратительный запах, царящий в эльзасском Stüb[421] в доме бедных людей: «Там практически невозможно находиться, потому что они там и спят, и едят, и сушат белье, и хранят фрукты. Все это создает невыносимую вонь»[422].

Нагромождение кроватей в комнате или комнатах зависит от количества проживающих. Одна из крестьянских семей из лотарингской деревни Антелю в 1750‑х годах состояла из трех человек (родители с маленьким ребенком), другая из шести (родители и четверо детей в возрасте от восьми до двадцати двух лет), третья из десяти человек (родители и восемь их детей в возрасте от десяти месяцев до двадцати лет). В каждом из этих домов было по две комнаты. Трудно представить, что творилось в доме Жана Оманда и его жены Анны Дамьен. Их младшие дети спали в комнате родителей, а те, что постарше, — в соседней, не на кроватях с колоннами, а на койках с плохонькими тюфяками.