Крестьянский дом — это не только строение, где живет семейная группа. Чаще всего здесь же содержится принадлежащий семье скот, запасы продовольствия и собранный урожай, рабочие инструменты. Это одновременно жилая и производственно–экономическая единица, domus, о котором говорит Эмманюэль Ле Руа Ладюри по поводу Монтайю[407], ousta или ostal в Лангедоке, Hof в Эльзасе и немецких Деревнях; сюда входят постройки и обрабатываемые земли, этому двору дается имя владельца и иногда, как в Эльзасе, герб. В рамках деревни дом, domus, ousta или Hof обозначает частное владение одной семьи, в противоположность общему имуществу всех жителей деревни: дороги, пастбища, даже места, где располагались давильни для винограда и маслин, что встречается в густонаселенных районах в Провансе и Лангедоке.

Назначение построек, принадлежащих одной семье, не оставалось неизменным, менялось по мере смены поколений и в зависимости от нужд хозяев. Как и в наши дни, в XVII веке нередко часть амбара превращали в дополнительную комнату или же делили жилище на части между родителями и выросшими детьми или между братьями. Возводили дополнительные постройки в том же дворе, чтобы поселить туда престарелых родственников, которые уже не могли жить самостоятельно, или чтобы женить сына. Например, когда в 1788 году супруги Жарго, поденщики из деревни Курсель в Бургундии, в графстве Осуа, женили старшего сына, он остался жить с родителями в их доме. В брачном контракте было прописано обустройство их второго сына Жана «во вновь построенном доме». Наконец, для третьего своего сына Симона Жарго родители планировали выделить в качестве доли наследства большой участок, чтобы «присоединить его к существующему сеновалу», где можно будет построить дом[408]. Таким образом, к родительскому дому присоединяются два новых, и все три сына Жарго будут жить в непосредственной близости друг от друга.

Анна Цинк[409] обнаружила такую же картину в пиренейской деревне Азерекс. Количество дворов (хозяйств) увеличилось со 116 в 1636 году до 171 в 1792‑м, но при этом вновь построенных домов на ранее свободных площадях не стало больше: «Сын, брат, зять возводили новые дома на территории, находящейся в собственности семьи».

Ситуация с жильем во французских и немецких деревнях постоянно менялась. В деревнях постоянно возводились новые дома и оставлялись старые. С одной стороны, это могло быть вызвано причинами экономического и демографического характера, а также метеоусловиями и политическими событиями, например войнами (в частности, в Лотарингии в XVII веке). Периоды интенсивного строительства сменялись периодами застоя. Менее явные причины, чем экономическая конъюнктура, общая или региональная, — изменения в самих семьях: семейные разделы, смена поколений, способ обустройства выросших детей — с одной стороны, они покидают родительский дом, с другой — остаются в лоне семьи. По этим причинам не стоит разделять исследование материальных аспектов жилища (типы конструкций, внутренняя планировка, мебель и ее использование) и изменений в составе семей, проживающих в этих домах. Изучая связи между жилищем и семьей, необходимо учитывать географический фактор (выбор строительных материалов в зависимости от местных условий, особенности климата), исторический период (начало XVI — конец XVIII века), социальное положение семьи (зажиточные крестьяне и купцы жили не так, как поденщики). Образ жизни деревенских семей во Франции и соседних странах зависел от множества самых разных явлений.

Крестьянские дома XVII и тем более XVIII веков — уже не те «черные от копоти избушки», жалкие строения со стенами из грязи, смешанной с соломой или вереском, под крышами из ржаной соломы, тростника или других местных растений. Но продуваемая всеми ветрами хижина («стены этих домишек были саманными, их приходилось переделывать каждый год; новый дом требовал ремонта на следующий год после строительства»[410]) все равно сгорала в пожаре за несколько часов; это был маленький полутемный домик с крошечными окошками, состоящий из одной комнаты, в которой жила вся семья. Вот как описывал неудобные жилища своих прихожан в последние годы царствования Людовика XIV священник из деревни Сеннели в Солони: «они не любят приподнятые полы… им нравится задевать головами потолочные балки», а по поводу освещенности этих домов добавляет: «Им следовало бы сделать большие окна в своих домах, в которые проникал бы воздух. Эти темные хижины больше напоминают темницы для преступников, чем жилища свободных людей»[411].

В домах, состоящих из одной комнаты, могло проживать ограниченное количество людей, например вдова или супружеская пара с маленькими детьми; старшие дети вынуждены были снимать углы в более богатых домах или отправляться в дальние края, чтобы обеспечить себе пропитание. Речь не шла о том, чтобы жить в этих лачугах большим семьям из трех поколений или даже родителям с большим количеством детей, потому что прокормить их было невозможно. Столь скромное жилище говорило об отсутствии каких бы то ни было средств к существованию. Такое жилье не было свойственно какому–то определенному региону Франции или какой–то другой страны, но в то или иное время встречалось повсеместно (увеличению количества таких домовладений способствовали войны, грабежи, неурожаи). Наряду с ними в тех же местностях существовали и более удобные, более просторные дома — в этом проявлялось социально- экономическое неравенство в крестьянской среде. Эти лачуги иногда были разбросаны по данной сельской местности, иногда жались друг к другу. В Оверни в XVIII веке «хижины бедняков пристраивались одна к другой, на фасаде каждой находились дверь и узкое окно, а с обратной стороны был выход в амбар»[412]. На Корсике в конце XVIII века «некоторые крестьяне жили в хижинах с одной лишь комнатой, построенных методом сухой кладки (без использования связующего раствора)»[413].

Археологические раскопки, проведенные на Сицилии в деревне Брукато (провинция Палермо), продемонстрировали, что с XIV до XIX века семьи батраков, которые составляли большинство деревенских жителей Сицилии, жили в одной комнате. В этих прижатых друг к другу, как в Оверни, одноэтажных домишках единственная комната была разделена на две части: более темную, удаленную от входа, где спали люди и, предположительно, скот, и более светлую, более близкую к улице, в центре которой находился очаг. Эта часть помещения использовалась для приготовления и приема пищи. Археологические исследования и письменные свидетельства указывают на то, что территория перед каждым домом отводилась для хозяйственных нужд[414]. Дома сельскохозяйственных рабочих Оверни, корсиканских поденщиков, сицилийских батраков и бедных земледельцев Лангедока и Солони, состоящие из единственной комнаты, несмотря на свою тесноту, позволяли жить в них нескольким поколениям семей.

В английских деревнях XVI–XVII веков, а также во французских, в особенности в западной части страны, можно было встретить еще более скромные и бедные формы жилищ. По случаю созыва Генеральных штатов 1649 года жители местечка Сен–Кристоф–ан–Рок, поблизости от Сен–Мексана в Аквитании, направили депутатам «пожелания», в которых описали свою нищету: «Всего 90 дворов, большинство жителей нищенствует и побирается… До такой степени, что повсюду одни бедняки… все спят на соломе и некоторые даже вынуждены построить себе шалаши в полях, не имея средств на сносное жилье»[415]. Хижины на опушках лесов, шалаши в чистом поле, развалюхи на задворках деревень больше не могут выполнять функцию жилья для стабильных семейных групп. Согласно дошедшим до нас налоговым документам, нищие составляли значительную часть в структуре сельского населения, и не только в смутные времена Фронды, к которым относится прошение жителей деревни Сен–Кристоф, но и до конца XVIII века. Больные мужья и жены, слепой отец, проживающий с семьей сына–поденщика, — разделенные семьи живут в деревне, живут подаянием в этих хижинах и шалашах. Когда голод становится невыносимым, многие бегут, поодиночке или группами, с семьей или без семьи, направляются в другие деревни и особенно в города, где попадают в тюрьмы.