Таким образом, Бухарин перестал быть ведущим представителем и главным вдохновителем «левого коммунизма». С ратификацией мирного договора это движение потеряло большинство приверженцев в стране и стало чисто московским явлением. В это же время Бухарин отстранился от активной деятельности среди левых, выступая лишь с отдельными возражениями против ленинских предложений, тогда как Осинский возглавил «левых коммунистов» в экономических дискуссиях. Всегда более радикальный, чем Бухарин, в вопросах внутренней политики, он стал самым непримиримым оппонентом Ленина ^{299}. Ясно, что такая ситуация положила конец объединению Бухарин — Осинский — Смирнов; Осинский и Смирнов стали оплотом партийных оппозиций большей части последующего десятилетия.

Выступая с критикой примиренческого экономического курса с декабря 1917 г., Осинский стал теперь главным защитником радикализма. Он написал развернутые программные тезисы «левых коммунистов» — наиболее бескомпромиссное осуждение ленинских предложений. Это был документ, воплощавший его взгляды, которые он неоднократно отстаивал в апреле — мае, а также в течение длительного времени после окончания дискуссии. Он придавал страстный характер обвинениям и требованиям левых, отказываясь от любого компромисса со старым порядком, выступая против все возраставшей централизации власти, трудовой дисциплины, использования буржуазных специалистов, требуя максимальной национализации и «социализации» производства. Осинский, по его собственным словам, «занимал наиболее левую позицию» ^{300}.

Бухарин пришел теперь к выводу о необходимости «отмежеваться от тех, кто меня целует». Остро сознавая трудные проблемы, созданные экономической разрухой, он отказался поддерживать крайние взгляды других «левых коммунистов». По вопросу об использовании буржуазных специалистов, например, он не увидел нарушения принципов, заявляя, что он тут «намного правее Ленина». Те оппозиционеры, которые защищали рабочий контроль, граничивший с синдикализмом, не выражали взглядов Бухарина. Он в январе неуклонно предостерегал от этой тенденции. Он не симпатизировал и полуанархическому отрицанию сильного Советского государства, доказывая в противоположность этому: «…в промежутке между капитализмом и коммунизмом… рабочему классу придется выдержать жестокую борьбу со своими внешними и внутренними врагами. А для такой борьбы нужна организация, крепкая, широкая, хорошо сколоченная… пролетарское государство» ^{301}. В сельскохозяйственной политике Бухарин, как и очень многие большевики (включая Ленина), одобрял революционное перераспределение земли в 1917 г., но утверждал, что для будущего прогресса необходимо крупномасштабное коллективное возделывание земли. Он пока не предлагал способа сочетания этих двух форм хозяйствования. Не удивительно, что на этом этапе экономических дискуссий Ленин информировал Бухарина, что на «девять десятых с ним согласен» ^{302}.

Тем не менее Бухарин продолжал оставаться с левыми, не очень охотно выступая от их имени и как редактор «Коммуниста» подписываясь под их тезисами ^{303}, отчасти вследствие дружбы с молодыми москвичами и горечи, вызванной несогласием с заключением Брестского мира. Но также вследствие озабоченности, что политические тенденции, приведшие к заключению мира, могут подвергнуть опасности «экономическую программу Октября» и что могут взять верх те из большевиков, которые заявляют о своей верности пролетарской революции, но вместо лозунга «вперед к коммунизму» поднимают знамя «назад к капитализму» ^{304}. Хотя в своей риторике и, возможно, по своей склонности Бухарин оставался более левым, чем Ленин, их конфликт, вызванный Брестским договором, рассеялся, и стал возможен компромисс по второстепенным вопросам ^{305}.

У Бухарина были некоторые возражения против предложений Ленина по практическим экономическим вопросам. Важнейшие из них вытекали из его понимания характера российской отсталости и способа ее преодоления:

Поэтому, доказывал он, если партия хочет добиться успеха в своих организационных планах, необходимо немедленно национализировать крупные экономические комплексы, особенно промышленные и финансовые синдикаты. Эти «важнейшие экономические крепости капитала» могли бы служить в качестве «основного экономического нерва», «основных бастионов» новой советской экономической системы. Эти единственные современные и центрально организованные компоненты российской экономики должны быть преобразованы в государственный, или социалистический, сектор ^{306}.

Критически относясь к плану Ленина регулировать крупный частный капитал, Бухарин тем не менее не был сторонником и беспорядочной национализации. Он предлагал начать «с тех предприятий, которые не только легче взять, но также легче организовать и которые могут подготовить наиболее гладкую дорогу». При сравнении с ленинскими предложениями аргументы Бухарина, может быть, звучали радикальнее, особенно в таких лозунгах, как «социалистическая революция есть революция, которая экспроприирует капитал» или «через социализацию производства к социализму» ^{307}. Фактически Бухарин, по-видимому, предлагал нечто сходное с будущим нэпом, где государственный контроль распространялся только на ключевые секторы, которые позже назовут «командными высотами». Он специально освобождал от национализации небольшие предприятия и подсобные отрасли промышленности, обращая внимание на то, что национализации «экономических крепостей» будет достаточно, так как «очень многие мелкие производства зависят весьма сильно от крупных и до всяких национализаций» ^{308}. Идея о том, что острова государственной промышленности будут во всех отношениях влиять на экономику, станет фундаментальной концепцией нэпа. И в этом смысле бухаринские предложения 1918 г. более, чем ленинские, предвосхитили экономическую политику партии 20-х гг.

Его позиции в отношении рабочего контроля, трудовой дисциплины и полномочий администрации были менее ясными. Эти волнующие вопросы осложнялись двумя обстоятельствами. Во-первых, тон первоначальных декретов, отменявших рабочий контроль и предоставлявших «диктаторскую власть» соответствующим комиссарам, довольно сильно раздражал даже очень мягких критиков централизованной власти ^{309}. Во-вторых, само понятие рабочего контроля было двусмысленным. Означало ли оно правление фабричных комитетов, местных Советов, профсоюзов, ВСНХ или же речь шла просто о «государстве рабочих»? Здесь у большевиков существовало так же много мнений, сколько и возможностей, и сам Бухарин, по-видимому, придерживался различных точек зрения в различных случаях. Намеренно или нет, он, например, еще до октября 1917 г. предусмотрел возможное государственное решение проблемы, когда определил рабочий контроль в том смысле, что «государственная власть находится в руках другого класса», пролетариата. Он не разделял и недвусмысленного отклонения «левыми коммунистами» трудовой дисциплины и в мае 1918 г. даже настаивал на чем-то вроде «обязательной трудовой повинности» ^{310}.