— Значит, решили попробовать деревенской жизни? — начал было опять дед Яким, но на дороге остановилась еще одна машина. Из кабины вылез грузный усатый водитель.

— Привет, дед Яким! Как успехи? — спросил он.

— Были бы успехи, если б сквозь дыры не убежали, — пожаловался старик, обрадовавшись новому собеседнику.

— Водицей напоишь?

— С удовольствием. Сейчас достанем самой жирной!

Галина с Виктором зашли за машину, сели в тени на подножку. Шофер снова пошел к колодцу за водой.

— Так… Вот как здесь живут, — задумчиво сказал Виктор и засмеялся. — Дед какой интересный. А разговаривает как! Каждую фразу так и хочется записать. Я думал, что только в книгах такие встречаются.

— Вот присмотришься к этой жизни, может, и впрямь напишешь книгу, или уже забросил поэзию? — спросила Галина.

— Нет, не забросил. Пишу иногда, когда вдохновение приходит. Только стесняюсь показывать. Хочешь, Галочка, ты будешь первым читателем, судьей и критиком? Знаешь, как мне это важно — мнение другого человека, тем более человека, которого очень… очень уважаешь.

Виктор осторожно взял руку Гали.

Она сидела задумавшись. Вспомнилось прощание с Петькой Чигориным. Вот так он тогда держал ее руку, только пожатие было крепкое, а не такое несмелое, как у Виктора.

— Хочешь, Галочка, я открою одну свою тайну? — шептал Виктор. — Я для тебя написал одно стихотворение…

— Для меня? — удивилась Галина.

— Да. Вернее, посвятил тебе. И никто, кроме тебя, никогда его не услышит. Я даже рукопись сжег и оставил только в своей памяти. Хочешь послушать?

с чувством начал Виктор и осекся: к машине подходили шоферы в сопровождении деда Якима.

— А куда ж ты сейчас путь держишь? — спросил дед.

— В Подгорное, — ответил усатый.

Галя быстро приподнялась.

— Скажите, а можно с вами доехать? Мне очень надо туда.

— Почему же нельзя? Место есть, садись.

— Вот спасибо…

Она поспешно залезла в кузов машины, вынула из чемодана ботинки, выходное платье, завернула его в газету.

— Витя, возьмешь себе мой чемодан.

Виктор стоял растерянный, не зная, как расценить ее поступок, потом проговорил:

— А как же колхоз?

— Что колхоз? Скажешь, что я приеду дня через два. Понимаешь, у меня в Подгорном дедушка живет. Очень хочется его повидать.

Печальным, обиженным взглядом провожал Виктор машину.

Подошел дед Яким.

— Улетела птичка… Тебя, должно быть, удивляет такое непостоянство? Известное дело — женщины, — вздохнул он. — Это еще ничего. Вот моя покойница Алена, бывало, не такие штучки вытворяла. Я никогда не знал, что она будет делать через минуту. Как-то в сенокос…

— Поехали, что ли? — крикнул шофер.

— Да, поедем! — встрепенулся Виктор и глубоко вздохнул.

…Долго стоял дед Яким на опустевшей дороге.

— Один — туда, другой — сюда. Интересно, что между ними произошло? — говорил старик сам с собой, качая головой. — Да, городские… Оставили, значит, дом, родных. Другого, скажем, нищета принуждает жить по-цыгански. А этих что? Правда, а меня что заставляло? — спросил и сам же ответил: — То-то и оно!

В задумчивости почесал затылок.

— Гм… в колхоз, в степь… Парню еще ничего, а такая девчонка разве ж привыкнет? Здесь нужна женщина костистая, двужильная… Нет, не укоренится такая в наших местах. Вот и весь сказ! — закончил дед Яким и надвинул шапку. Потом подернулся лицом к солнцу и, приставив козырьком ладонь к глазам, долго смотрел выцветшими глазами в степь.

В колхоз «Рассвет» Галина приехала только через три дня. Шофер высадил ее у правления колхоза и, вздымая пыль, помчался по улице.

На крыльце стояли человек пять колхозников. Виктор Костомаров в центре кружка, рассказывал что-то веселое, потому что все громко смеялись.

Зажав под рукой пакет, Галина какое-то мгновение стояла на дороге. Одетая по-праздничному в крепдешиновое платье и модельные ботиночки, она издали смахивала на подростка. Белая плетеная шляпка оттеняла загорелое лицо и темные брови.

Смех у конторы оборвался. Перепрыгнув через три ступени, Виктор подбежал к девушке.

— Ну, как доехала? — не скрывая радостного волнения, спросил он. — Я уж боялся, что не дождусь.

— Еле добралась. Дважды пришлось пересаживаться. Далеко очень. А ты как устроился?

— Как на курорте, — засмеялся Виктор. — Вот взгляни — Симеиз, да и только… Правда же? — кивнул он головой на ряд домов.

Село выглядело неприветливо. Низенькие глиняные домики с подслеповатыми окнами сиротливо стояли на вытоптанной, словно ток, земле. Перед некоторыми из них серела полуразвалившаяся ограда из бутового камня и ракушечника. Большинство жилищ — не огорожено. Нигде ни деревца, ни кустика. Лишь в конце деревни, радуя взор, белели два ряда новых домов. Видимо, там жили переселенцы.

По улице бродили поросята, в пыли по-деловому рылись куры. Село, словно в насмешку, называлось Красивым.

Чем больше вглядывалась в эту картину Галина, тем, к удивлению Виктора, лицо ее светлело. Можно было подумать, что девушка действительно видит какой-то волшебным пейзаж.

— Председатель здесь? — спросила она.

— В конторе. Я сказал, что ты задержишься, а он заругался. Пойди, поговори. Меня уже порадовал, — грустно засмеялся Виктор.

…Матвей Лукич Барабанов рылся в ящиках своего стола. Неразборчиво бормоча проклятия в черные обвисшие усы, он выискивал в груде бумаг нужные документы.

В кабинет председателя зашел Сергей Перепелка — тощий, подвижный парень с большими голубыми глазами и светлыми вьющимися волосами.

— Ну как, Сережа, подбил? — дружелюбно спросил Барабанов.

— Г-готово, Матвей Лукич.

— Подсчитал отдельно?

— В-вот, посмотрите, — заикаясь, ответил Сергей и протянул исписанный лист бумаги. — От второй бригады на сто семнадцать тысяч ш-шесть-сот, от первой — сто ш-шестьдесят пять тысяч, а с четвертого поля… Всего от лука мы получили триста сорок две тысячи шестьсот сорок три рубля, а за чеснок отдельно выручили четыреста девятнадцать тысяч сто пятьдесят девять рублей. Разом…

— Итого — почти миллиончик, сам вижу, — перебил его Матвей Лукич. Он потер ладонь о ладонь и подмигнул Сергею. — В арифметике разбираемся. Понял, бухгалтер, как надо делами ворочать?

— В-вполне, Матвей Лукич. Именно так! — расплылся Сергей в улыбке.

— В следующем году махнем чесноку еще гектаров десять-пятнадцать. Цена на него золотая. А что государству не продадим, реализуем где-нибудь на севере. Я постараюсь разведать, почем он, скажем, в Игарке или Воркуте. А ты потом прикинешь, стоит ли самолетом везти.

— Именно так!

— Ты, Сережа, скорее входи в курс дела. Игнатьич же старик, болеет все больше. Какой уже из него работник? День просидит в конторе, а три — с припарками пролежит. Бухгалтер он знающий, хозяйство, как свои пять пальцев выучил. Так что старайся перенять у него науку.

— Я, Матвей Лукич, втягиваюсь понемногу.

— Вот и правильно. Надо бы еще одного бухгалтера нам.

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул председатель.

Галина остановилась на пороге.

— Здравствуйте! Прибыла на работу, с комсомольской путевкой.

С лица Матвея Лукича сползла улыбка. Он оглядел белую шляпку, цветастое платье, модные ботиночки — всю хрупкую фигуру девушки, словно оценивая, на что она будет способна, и нахмурился. Мысленно сделав вывод, неуверенно хмыкнул и перевел взгляд на Сергея. Но тот, не скрывая восторга, смотрел на вновь прибывшую. На лице бухгалтера застыла неуверенная улыбка.

Матвей Лукич снова хмыкнул.

— Вот, пожалуйста, — подошла к столу Галина и вынула из сумочки путевку.

— Да вы садитесь, садитесь! — вдруг сказал Матвей Лукич, стараясь радушно улыбаться, и, подав руку, отрекомендовался: — Барабанов, Матвей Лукич. А это наша бухгалтерия.