— Подожди… Отложим этот разговор. Понимаешь, колхоз еле концы с концами сводит, впереди куча дел. И все неотложные. Надо скорее хозяйство на ноги поставить, а ты с виноградником… Рано нам об этом думать. Потом.

— Когда это потом?

— Потом — значит не сейчас, — снова начал повышать голос Матвей Лукич. — Через неделю жатва начнется. Тут глаз сомкнуть некогда, а ты… — и, не договорив, обернулся к Степану Бондарю, переступившему порог: — Что у тебя, Степан?

Тот прошел мимо Галины, даже не заметив ее.

— Заберите от меня, молю вас, это чучело. Дайте другого прицепщика, а то случайно зацеплю, еще фигуру испорчу. Не хочу за него отвечать.

— Кого это ты выгоняешь? — нахмурился председатель.

— Да слизняка того городского, Костомарова.

Галина сгребла со стола карту, книги и почти выбежала из конторы. Потом остановилась, чтобы свернуть карту, подняла глаза и остолбенела. Немного прищурив глаза, с доски почета на нее смотрел Степан, этот противный парень.

«Теперь понятно, что это за председатель, когда у них тут в почете такие, как Степан!..» — с неприязнью подумала она и, смяв свои бумаги, быстро зашагала по улице.

Галина решила поговорить с секретарем комитета комсомола Михаилом Антаровым. На стройке коровника, где он работал плотником, не нашла, пошла к нему домой.

Михаил — Любин муж, маленький, сухощавый, с тонкой шеей и прямыми волосами, топорщившимися на темени, — встретил ее у порога, пригласил в дом.

— Надо, Михаил, собрать комсомольцев. Большой разговор есть!

Коротко рассказала о своих планах, о спорах с председателем.

Михаил долго молчал, что-то обдумывая. Потом неохотно произнес:

— Вряд ли удастся собрать всех. Сама знаешь — вот-вот жатва. Но попробуем…

На улице Галина встретила Любу.

— Настя еще на ферме? — спросила.

Люба молча кивнула головой.

— Приходи сегодня в клуб, дело есть.

— Никогда мне, дома много работы.

Соседка Антаровых, худая, словно оглобля, Пелагея Антиповна ждала Любу у своей калитки.

— Поди сюда! — поманила костлявым пальцем.

Люба подошла.

— Лучше следи за своим Мишкой, — щуря сухие колючие глаза, зашептала Пелагея Антиповна и кивнула в сторону Галины, уже отошедшей на полусотню шагов. — Потому что эта краля домой к вам уже начала прибегать.

— Да что вы, тетя?!

— Ей-богу! Только что сама видела, как он ей ручку жал.

— Да ну вас. Наговорите такого… — отмахнулась Люба и пошла домой.

— Ну-ну, смотри, девонька… Потом локти кусать будешь, да поздно будет! — поджала тонкие губы соседка.

…Вечером в клубе собралось шестнадцать человек. Почти все незнакомые Гале парни и девушки. Не было Виктора, Сергея Перепелки. Настя дежурила на ферме. Галя видела, что поддержать ее будет некому. Да и все равно людей мало.

«Может, отложить, — сначала подумала она. — Хорошо, что хоть Степана нет. Этот мог вообще сорвать беседу».

Из его дружков в клуб зашел только Федька Ховрах — подвижный и острый на язык парень.

Последней появилась Люба. Она, словно прячась от кого-то, тихо прошла в угол, села на скамейку и мрачно принялась наблюдать за мужем.

— Здесь, товарищи, вот какой разговор, — поднялся Михаил. — Галина Проценко выдвигает одну инициативу… Да она сейчас сама все объяснит. Говори! — бросил он Гале, и кустик непокорных волос заплясал у него на голове.

— Ого! Сразу инициативу! Бедова… Давай послушаем. Интересно! Xa-ха! — курносое лицо Ховраха сморщилось в насмешке.

— Помолчи, Федька! — дернул его за рукав высокий парень, Тимофей Ховбоша.

— Да я молчу, мне что? Только все же интересно: как это у людей инициативы появляются? Словно грибы после дождя?..

Галина порывисто приподнялась, впилась злым взглядом в Ховраха.

— А мне интересно посмотреть, как ты живешь!

— Или не видишь! Завидуешь, что ли? — продолжал издеваться Федор.

— Наверное, как скот живешь! — окончательно разозлилась Галина.

— Ну-ну, потише на поворотах! — разозлился Федька. — Тоже мне — общественный обвинитель нашелся. Видели мы таких голосистых!

В зале зашумели.

— Подожди, Федя, давай послушаем!

— Да что тут слушать! Тоже мне — лектора нашли…

— Потише!

— Да замолчите вы!..

Собрание затихло.

С первых же слов она почувствовала, то взяла не тот тон и если так пойдет и дальше, то разговор сорвется. Вместо того, чтобы зажечь молодежь, она настроила всех против себя. Надо было найти простые, теплые, убедительные слова. Но их не было. Федька испортил все дело, разозлил ее. Галина уже не могла владеть собой.

— Я назову вас иждивенцами, но не в том смысле, что вы ничего не делаете. Работаете вы, конечно, неплохо, выращиваете хлеб. Это правильно, это хорошо! — хмуро начала Галина.

— И за это спасибо, — засмеялся кто-то.

— Вот похвалила!..

— …Но вы пользуетесь только тем, что дает природа. А землю нужно облагораживать, изменять, преобразовывать, как учил Мичурин, — еще больше заторопилась Галина, боясь, что ее могут перебить.

— Давай-давай! — поддразнил Ховрах.

— Зачем нам эти лозунги!..

— Сколько лет здесь живете, словно кроты в норах, и никто не додумался до такой простой вещи: посадить хотя бы возле своего дома деревце или несколько кустиков винограда. Неужели приятно жить на голой земле? — пыталась она перекричать шум.

— Откуда ты взялась, такая умная! — снова воскликнул Федька.

— Правильно она говорит!

— Что тут правильного? Мы, значит, живем как слепые кроты, а вот приехала одна светлая голова и сразу все увидела…

— Конечно! Начиталась книг и корчит из себя…

Галина понимала, что задела присутствующих, видела, что все настроены против нее, но не знала, как быть дальше. В школе на комсомольских собраниях тоже возникали горячие споры, она не раз выступала резко, но такой реакции не было. Одноклассники понимали ее. Одни вполне поддерживали, другие делали скидку на горячий характер, но все прислушивались к ее словам. Она чувствовала контакт с одноклассниками. Здесь же этого контакта не было.

— Послушай, девочка, ты жила когда-нибудь в деревне, ты знаешь, что такое наша степь? — раздался чей-то голос, перекрывая шум.

В зале стало тихо.

— Я каждые каникулы жила в деревне, — начала Галина. Ее слова покрыл громкий хохот.

Галина прикусила губу и, побледнев, молча переводила горящий взгляд с одного на другого.

Во весь свой рост поднялся Тимофей Ховбоша.

— Надо сперва думать, а потом уж говорить. А обижать нас нечего, — медленно проговорил он и, натянув на голову фуражку, направился к двери.

— Стойте, я же не хотела вас обидеть. Я говорю то, что думаю, — подняла руку Галина.

— Выходит, плохо о нас думаешь, — так же медленно ответил Тимофей, остановившись. — А сама ты хоть знакома с виноградом?

— А как же! На базаре, приходилось покупать, — воскликнул Федька.

Но Галина не сводила глаз с Тимофея, понимая, что от него сейчас зависит успех ее дела. И она ответила:

— Я всегда с дедом в саду работала…

— А с бабушкой кашку манную варила, — в тон ей добавил Ховрах.

Снова раздался смех.

— В этом сказывается твое невежество, — буркнула Галина.

— Пойдем, друзья, — Тимофей тронулся с места. За ним дружно приподнялись остальные.

— Привет, — махнув Галине фуражкой, смешно поклонился Федька.

— Ребята, подождите! — поднялся Михаил.

— Чего ждать?

Смеясь и перебрасываясь замечаниями, все направились к выходу.

Галина, как и днем у председателя, сгребла со стола карту и книги бросилась к двери. В клубе остались только Михаил и Люба Антаровы.

Галина не узнавала себя. С ней творилось что-то странное: совсем недавно приехала в «Рассвет», а вот уже второй раз плачет. Она не помнила, чтобы когда-либо раньше ей приходилось плакать, даже в детстве, когда ее ставили в угол. Молча час и два могла простоять за дверью, угрюмо исподлобья поглядывая на отца и мать, но прощения не просила.