— Галочка! — подпрыгнула Настя. — Петр!.. Это же о нем говорят, слышишь?

— Тише ты, дай послушать! — нетерпеливо одернула подругу Галя. Она сидела с сияющим лицом, затаив дыхание, не сводила глаз с освещенной шкалы приемника. Но диктор уже говорил о других шахтах.

— Почему же ты не радуешься, каменная баба?! — набросилась на нее Настя.

— Я радуюсь…

— Да разве так радуются? Дурочка!.. Прыгать надо, ходить на голове, визжать, смеяться, ну разбить что-нибудь, чтобы излить чувства…

— Ты научишь!..

Настя засмеялась и обняла подругу.

— Счастливая ты, Галочка, честное слово. Просто завидую. Эх, если бы он меня так любил…

— Кто, Петр?

— Да нет, Степан. Я возле него уже и так, и сяк, а он, словно трактор С-восемьдесят, — сила немереная, а души нет. Даже не замечает… Не признаваться же мне первой…

— А меня чему учила? Помнишь?

Настя засмеялась.

— Другим советовать легче. А вот как самой… — она вздохнула. — Ой, да что я болтаю?.. От скуки все это. Здесь, в сердце, ничегошеньки еще нет, — ударила она себя кулаком в грудь. Потом подпрыгнула и подбежала к окну.

— Ох и буря же будет! Держись!

И буря действительно разыгралась.

Ветер сперва налетал порывами, словно брал разгон, и становился все сильнее и сильнее, а потом подул с безудержной силой, запел, засвистел, загудел на разные лады между заборами, под крышами домов, на струнах проводов. Бросался на дома и от того, что не мог развалить стены, яростно завывал, швырял снегом, звенел стеклами.

Зато в поле гулял без помех. Поддувал, ломал замерзший снег, пластами поднимал его, бросал на землю, разбивая на мелкие крошки, снова подхватывал и распылял в белое подвижное облако, быстро нес к посевам озимой пшеницы, обрывал с нее сонные листочки, вылизывал все, что попадалось на пути. Казалось, над степью двигался не воздух, а сплошная снежная масса. Ни земли, ни неба, ни пространства.

Борясь с порывами бокового ветра, вдоль рядов молодого сада брёл Сергей. В Козьей балке бушевало меньше. Ветер проносился выше, высыпая сюда массы снежной пыли. Но и здесь Сергей с трудом переставлял ноги. Снег залеплял рот, нос, глаза. Из-под согнутой руки парень с тревогой осматривал полузасыпанные деревца. Привязанные к колышкам, они дрожали, клонились к земле, царапали ветвями снег.

Вдруг увидел, как от натиска ветра развязалось лыко, которое держало деревце возле колышка. Ветер сразу же пригнул деревце к земле. Тонкий промерзший ствол не выдержал, переломился. Сергей бросился к нему, упал, протянул руку, но ветер рванул, оторвал верхушку и мигом бросил ее в кипящий серый мрак. Прямо перед глазами Сергей увидел пенек от яблоньки. На темной коре заметно выделялась белая полоска.

Сергей с тревогой начал осматривать ближайшие деревца и под одним из них увидел зайца. Зверек, борясь с ветром, сжимался в клубочек, уши лежали на спине. Но голод брал свое. Переждав порыв ветра, заяц вытянул шею и начал быстро грызть молодую кору. Услышав посторонний шум, он поднял было уши, но ветер снова положил их на спину.

— Ат-т-у-у!.. Я т-тебя! — что есть духу закричал Сергей, порывисто поднявшись на ноги, но даже собственного голоса не услышал. Ветер вырвал изо рта слова и унес их вместе с сыпучим снегом. Сергей метнулся к зайцу, тот подпрыгнул, несколько раз перекрутился клубочком и боком помчался вперед, скрывшись в снежной пыли.

Сергей протер глаза и возле второго деревца увидел желтоватый комок.

— Прочь, наглец! — снова крикнул он. Но зверек вдруг бросился ему под ноги.

От неожиданности Сергей испуганно вскрикнул, отскочил в сторону и снова повалился в снег. Возле него радостно залаял песик.

— Ж-жучок? A-а, чтоб тебя… — узнал Сергей свою собаку. — Напугал до с-смерти… Бродишь тут в такую с-собачью погоду!

Поспешил в село. Ветер мешал идти. Словно играя, он то толкал в грудь, останавливал, заставлял делать несколько шагов в сторону или назад, то налетал сзади, валил с ног. Сергей полз, потом снова вставал. А тут еще Жучок мешал, путаясь под ногами.

Уже возле какого-то хлева ему встретилась закутанная в платок Галя.

— Ну, так там?! — прямо в лицо Сергею крикнула она.

Раскрыл было рот, чтобы ответить, но ветер, словно только этого и ждал, бросил в него горсть снега.

Сергей закашлялся, вспомнил чертей с их матерью, потом смахнул с глаз слезы и закричал в ответ:

— Т-труба!.. Гибнут деревца!.. Ломает… И зайцы…

— Зайцы?!

— Да, грызут, черти. Спасать надо!

— Соберем молодежь!

Взявшись за руки и нагибаясь, они словно под тяжелой ношей, побрели к деревне.

Через два часа в Козью балку собралось с полсотни человек. У каждого за поясом были куски шпагата, под рукой — туго связанные снопы соломы. Решено было немедленно обвязать деревца.

Рассыпались по балке, сразу захватив половину рядов, но вскоре убедились, что из этого ничего не выйдет. Как ни загораживали собой деревца, обвязать их не удавалось. Ветер вырывал из рук солому, прозеваешь — и сноп исчезает в метели.

Вскоре вся солома была развеяна по степи.

Все двинулись вдоль рядков, чтобы хоть подвязать деревца к колышкам. Спотыкаясь и падая, брели от деревца к деревцу.

— Ну и погода. Даже не каждую осень такой ветер бывает, — чертыхался Тимофей Ховбоша слева от Сергея, а справа визжала Настя:

— Хорошая погода! Замечательно!

Она подняла руки и, сбитая ветром, свалилась в снег с таким хохотом, словно ее щекотали.

— Вот, сумасбродка! — смеялся Сергей, то и дело вытирая рукавом слезившиеся от ветра и снега глаза.

Неизвестно, сколько времени прошло, пока добрались до края сада. А когда сошлись вместе, оказалось, что на проверенном участке поломано только семь яблонь. Шесть из них обгрызены зайцами.

— Ничего, если бы не грызуны, наш сад не такой ветер выдержит! — подбодрила Галина.

Минут десять стояли в едином, тесном кругу. Шутили, смеялись, потом разошлись еще раз проверить ряды. На метель уже никто не обращал внимания.

Метель не стихала пять суток. Все эти дни затерянное в кипящем снегопаде село было оторвано от всего мира. Даже голос секретаря райкома, которым ежедневно интересовался положением животноводства, звучал в телефонной трубке глухо, словно до районного центра было не семнадцать, а, по меньшей мере, несколько сот километров.

А на фермах уже третий день было угрожающее положение. Грубые корма закончились, один силос коровы не хотели есть. И хоть в полукилометре от села стояли стога сена и соломы, — подвезти их было нельзя. Автомашина не пройдет, а лошадей ветер с ног сбивал.

Все же попытались послать двух ездовых с волами. Но они вернулись ни с чем.

— Наложить никак нельзя, — объяснили. — Ветер не дал даже охапки. Сена мы и не трогали, а солома удержалась только вот та, что под нами.

Матвей Лукич не знал, что делать. Только что опять звонил Пастушенко, требовал принять меры, угрожал всеми карами, если колхоз допустит падеж скота. Очевидно, то же самое он говорил и другим председателям колхозов, но Матвея Лукича это не успокаивало. Он смотрел через оконные стекла на серый занавес, прислушивался к завыванию ветра и проклинал все на свете. Работники конторы боялись показываться ему на глаза.

Почему-то Матвей Лукич остолбенел на мгновение, когда в кабинет ввалились Степан, Тимофей, Федька и еще трое ребят.

— Беремся доставить солому, — сказал Степан.

— Вы? Ребята, да я озолочу вас! — воскликнул Матвей Лукич.

— Хо — озолочу… Знаем вашу позолоту, — хихикнул Федька. — Хотя бы по пол-литра на нос поставили.

Степан хмуро мигнул на товарища.

— Да я готов по целому литру да еще и поросенка заколоть… Да что водка — все это ерунда! Вы скот, колхоз мне спасите. Только как это вы сделаете?

— Это уже наше дело, — ответил Федька, — велите выдать нам горючее и масло… Пока два трактора еще не успели разобрать для ремонта.