Теперь надо ни на шаг не отставать от Сыча, между тем необходимо срочно сообщить обо всем майору Силантьеву. Как это сделать? — ломал голову Николай Арсентьевич.

По улице проехала на велосипеде девушка почтальон с туго набитой сумкой на боку. Вслед за ней пробежала группа ребят с бумажным змеем.

Николай Арсентьевич проводил их глазами и вдруг оживился. Он быстро вынул авторучку и на листке бумаги написал: «Город. Телефон 12–43. Силантьеву. Брат доехал благополучно. Приезжайте в гости. Николай».

«Сейчас почтальон будет разносить газеты, я и попрошу ее передать телефонограмму», — решил он и снова поднял глаза на окно.

Небо над горами потемнело.

«А ведь, пожалуй, верно, дождь пойдет», — подумал Шарый.

Набежавший ветер закрутил на середине дороги столб пыли. Столб покачался, как пьяный, из стороны в сторону и вдруг ринулся, вырастая все выше и выше, вдоль улицы.

Николай Арсентьевич закурил и подошел к окну. На голубом крыльце стоял человек в плаще.

«Сыч», — укрылся за кустом герани Шарый. Человек в плаще посмотрел на небо, нахлобучил на голову капюшон, быстро спустился с крыльца и завернул за угол дома.

«Надел плащ! Значит собрался куда-то в дальний путь!» — заключил Николай Арсентьевич.

Он вышел в кухню и снял с гвоздя фуражку.

— Куда же вы? Скоро обедать будем, — сказала хозяйка.

— Наши ребята, наверное, сейчас приедут. Пойду встречать. Вы меня не ждите, я с ними пообедаю, — ответил Шарый. — И попрошу: сейчас почтальон будет проходить, отдайте ей эту телефонограмму. Пусть передаст. Телефон там записан.

Шарый протянул женщине листок с текстом телефонограммы, деньги и поспешно вышел.

…Он остановился на краю сада. Ветер шумел в густой листве персикового дерева. Николай Арсентьевич с минуту осматривался по сторонам: вдалеке, между кустами, мелькнул капюшон Сыча.

Некоторое время Шарый шел кустарником, не теряя из виду извилистую тропку, и остановился на краю ущелья.

Тропка сбегала вниз, к жидкому мостику. Шарый стал спускаться, по прежнему скрываясь в зарослях кизила.

Человек в плаще перешел мостик и задержался на опушке леса. Шарый замер на месте.

Сыч повернулся вполоборота, чиркнул спичкой, но ветер загасил ее. Тогда он повернулся в другую сторону и, защищая огонь ладонями, прикурил.

«Осматривается — осторожный, черт!» — подумал Шарый.

Человек в плаще выпустил клуб дыма, раздвинул кусты и исчез в лесу. Шарый вынул пистолет, дослал патрон в ствол, положил оружие обратно в карман. Переждав минуту, он направился к мостику.

На плантации ребята и колхозники проходили последние ряды, когда с гор стала надвигаться темная косматая туча.

— А ведь дождик будет, не даст доварить обед, — озадаченно почесал свалявшуюся бородку дед Пахом и засуетился у костра, подбрасывая под котел сухие прошлогодние сучья розы.

Сборщики тоже с беспокойством оглядывались на тучу. Торопливо собирала лепестки с крайних кустов у дороги Елизавета Петровна. К ней присоединились один за другим колхозники, прошедшие свои рядки. А темная туча, захватив уже полнеба, неумолимо надвигалась.

На дороге, скрипнув тормозами, остановилась полуторка. Жорка подбежал к председателю и, безуспешно стараясь скрыть сиявшую на лице радость, отрапортовал:

— Рейс закончен! Все в порядке, Елизавета Петровна!

— И без приключений? — прищурила с хитрецой глаза председатель.

— Была одна загвоздка, так — пустяковая: скат с гвоздем поцеловался. Да мы с братишкой — раз-два, и все в порядке, — кивнул Жорка на подошедшего Мишку.

Елизавета Петровна улыбнулась:

— А где же остальные ребята?

— А что, разве они не приехали? Пока я скат менял, они ушли, — ответил Жорка и, заметив недовольство на лице председателя, добавил: — Не мог же я их ждать. Сами говорили: груз какой — чистое золото! Я кричал, они не отозвались. Ну, я и решил ехать, думал, их подберет машина с комбината.

— Да как ты мог ребят на дороге оставить! Что я теперь учительнице скажу?! Где их искать?

— Наверное, в пещеру полезли, которая стонет, — предположил обстоятельный Мишка. — Я видел, как они в лес пошли под горбатой горой.

— В стонущую пещеру?..

Резкий порыв ветра рванул кусты роз, сдернул с голов людей косынки, шляпы, панамки, подхватил, закружил сухие листья, обрывки бумаги. Мигнул холодный мертвый свет над вершиной ближайшей горы, и гора будто лопнула с оглушительным треском.

Упали первые капли дождя. Звучно, как спелые сливы, они хлопали по листве деревьев, мягко ныряли в рыхлую землю плантации.

Все кинулись под навес, налетевший ветер вновь набросился на людей и обрушил на них сплошную стену воды.

— Ну и ливень, как в тропиках, — смеясь подбежала Вера Алексеевна к председателю, встряхивая вмиг промокшую кофточку.

— Беда, Вера Алексеевна! Ваши ребята, наверное, в стонущую пещеру ушли, встретила ее тревожным возгласом Елизавета Петровна.

«Сбитнев!..» — изменилась в лице учительница.

— Вы особенно не тревожьтесь. Мы найдем их! Я эту пещеру знаю. В войну приходилось там прятать оружие и боеприпасы.

Елизавета Петровна крупными шагами пошла к навесу, под которым столпились промокшие, но смеющиеся люди. Дед Пахом сидел возле горячего котла, сокрушенно глядя на растекающуюся кучу золы от залитого костра.

— Федор, бери фонари! Настя, Фрося, Петро — живо в полуторку! Жорка, заводи машину! — командовала Елизавета Петровна. — Ребята в пещеру ушли, искать надо!

Смех под навесом погас, будто залитый новым порывом ливня.

— Может, на автобусе? — заволновался дядя Гриша.

— Нет, автобус по этой дороге не пройдет, — покачала головой Елизавета Петровна и первая забралась в кузов полуторки. Вслед за ней полезли в машину Вера Алексеевна и несколько колхозников.

— Никуда не расходиться! — крикнула учительница ребятам, сгрудившимся под навесом, и повернулась к шоферу автобуса:

— Григорий Ильич, присмотрите за ними, пожалуйста.

— Не беспокойтесь, тут все будет в порядке, — ответил дядя Гриша, сочувственно глядя на Веру Алексеевну.

Жорка развернул машину и только тут увидел рядом с собой Коркина.

— Ты чего сюда забрался?

— От дождя спрятался.

— Ври больше… — нахмурился Жорка, но потом махнул рукой и прибавил газ.

Выпавший из рук фонарик ударился о камень и вдруг сам загорелся. Сбитнев увидел бледное лицо, широко открытые глаза Шумейкина.

Откуда-то сверху раздался неестественно громкий голос Зинки:

— Ви-ить-ка! — Сбитнев схватил фонарик и посветил вокруг. Они с Шумейкиным сидели в двух шагах от обрыва, который был сейчас же за щелью. Зинка была метра на два ниже; она соскользнула в темноте по каменному скату, как по горке.

— Что с тобой? Ты не разбилась? — наклонился Сбитнев и удивился: его голос так же оглушительно, как и Зинин, прогрохотал в подземелье.

— Нет. Я просто испугалась, — вскочила на ноги девочка, — так темно было, а я полетела куда-то вниз.

Ее слова, будто усиленные мощным репродуктором, опять прогремели сверху.

Сбитнев направил луч фонарика вперед. Ребята находились в гигантском зале с овальным потолком. Зал был настолько велик, что их трехэтажная школа выглядела бы в нем не больше письменного стола в пустой комнате. Белые, как из полированного мрамора, стены зала были исчерчены широкими блестящими полосами. При свете фонарика они отливали всеми цветами радуги.

— Смотрите, свет! — радостно закричала Зинка.

— Где? — встрепенулись Сбитнев и Шумейкин.

— Вон там, в конце зала! — показала девочка и запрыгала на месте: — Свет! Свет!