Шофер оборвал песню. Преодолев канаву, машина выкатилась на грейдер. Изменился и этот путь. С обеих сторон выстроились молоденькие тополя. Пройдет несколько лет, поднимутся стены живого зеленого коридора, и в горячие дни здесь будет веять прохладой.

Вот и чигирь. Не ходит теперь возле него кобыла деда Якима, а на бывших выпасах ползут трактора, распахивая их огромными плугами под виноградники.

Галина увидела вдали свое село и почувствовала, как учащенно забилось сердце. Лишь несколько дней не была здесь, а уже соскучилась. Здесь ее жизнь, ее радости и тревоги, ее будущее. В Козьей балке зеленеет сад. Расправили ветви деревца, уверенно потянулись вверх. Где-то за ними проглянули ее виноградники, но сколько ни всматривалась, ничего не увидела. Дрожащее марево скрадывало синюю даль.

…Ночь для Галины прошла неспокойно. Снились пытливые глаза и лица участников совещания — веселые, задорные, доверчивые…

В первый же день каждый из участников совещания посадил по одному фруктовому дереву, на крымской земле появился новый сад, как символ единства и дружбы народов великой страны. Потом поездки по колхозам и совхозам, вопросы, ответы, рассказы, советы, рукопожатия, объятия и песни…

Все увиденное и услышанное за те бурные дни Галина еще не успела переварить в себе. Она была до краев полна впечатлениями, находилась в шумном водовороте прошедших дней. Нужно время, чтобы детально разобраться во всем, осмыслить все.

В блокноте записаны десятки адресов и фамилий. От того, что у нее появилось столько новых друзей, от того, что где-то там, в разных уголках страны, помнят о ней, и тысячи людей разных национальностей горят тем же стремлением, что и она, Галина чувствовала себя окрыленной и очень сильной.

Ночь казалась бесконечной.

Было уже темно, когда Галина поднялась с постели. Не могла дождаться дня. Что-то буйствовало, кипело в ее душе, гнало туда, где частица ее самой, где вся она — на виноградник.

Вот она медленно идет вдоль рядов и неотрывно смотрит на восток. Чистое, безоблачное небо пламенеет, переливаясь золотом и перламутром… Сейчас, сейчас должно появиться солнце!

Вспомнился слет молодежи и страстные слова маленького худощавого паренька о рассвете человеческого счастья.

Сейчас, сейчас должно появиться солнце!

Глазам становится больно, но Галина продолжает неотрывно смотреть на пламенеющее над горизонтом небо. И вот брызнуло что-то ослепительное, яркое, настолько яркое, что на секунду сами собой закрылись глаза. Но эта секунда изменила все вокруг. Первые лучи солнца, словно зазвенели в хрустальном воздухе, отбросили прочь дрожащие сумерки, заискрились на листьях виноградных кустов, словно ощупывая их.

Какое-то неописуемое крылатое чувство охватило Галину. Она замерла, подставив лицо под поток солнечных лучей, и вдруг услышала оклик.

Махая руками, словно собираясь лететь, к ней бежал Степан.

Он вернулся в село поздно вечером и также провел ночь почти без сна.

— Сдал! Приняли! — остановившись возле нее, смахнул с головы фуражку. — Какое сегодня утро чудесное, Галя! Эх, и дела мы развернем в этой степи! Расцветет она, красавица наша, так, что с моря сюда будут приезжать на отдых. Ух, даже кричать хочется!

И вдруг:

— Да здравствует жизнь! — звонко крикнула Галина солнцу.

Рассказы

Букет

В цехе, где обычно царил шум, грохот, стояла сейчас необычайная тишина, и Вася даже слышал эхо своих шагов. Он покосился на станок Лены и улыбнулся.

«Дома теперь столпотворение… Лена елку наряжает… Эх, соберутся вечером друзья — вот будет веселье… Женушка поплясать любит».

Настроение у Васи было отличное.

— Суматохин! Васек, почекай трошки, — крикнул бригадир слесарей Тарас Макарович Харченко. — Выручай. Вечером передовикам премии вручать будем. Среди них, так сказать, особа прекрасного пола… Добре бы цветы купить. Вот и пятьдесят карбованцев… Мы тут все закрутились. Мне еще подарки хлопчикам надо привезти. Помоги. Ты молодой, быстро обернешься. Купи букет.

Суматохин посмотрел в просительные глаза Харченко, на полуседые висячие усы.

— Давайте!

— Вот спасибо. Только смотри, без цветов не приходи, — крикнул он вслед.

— Будьте уверены, Суматохин еще никогда не подводил! — ответил Вася.

За проходной из-под ног его дробью брызнули воробьи. Они отлетели чуть в сторону, сели на дорогу и отчаянно заспорили. Шел пятый час дня.

Голубое, прозрачно-ясное небо было совсем не зимнее. На душе у Васи было легко-легко, и он с наслаждением потянул носом влажный воздух.

Через четверть часа он открывал дверь цветочного магазина.

— Входите! — пригласила невысокая женщина. — Вам что: фикус, кактус, аспарагус или вы с запахом любите? — затараторила проворная продавщица. — Вот рекомендую взять пальму. Очень украшает комнату. Сегодня три уже продала, последняя осталась.

— Мне бы цветы такие… цветущие, что ли, — проговорил Вася, осматриваясь.

— Пожалуйста! Вот герань. Вам какую — белую, розовую или красную? Еще возьмите цикламен. Очень редко у нас бывает. Вам просто повезло. Есть цинерария, гиацинт, нарциссы, левкои…

— Нет, мне нужны цветы, понимаете, букет цветов.

— Ах, букет? — разочарованно протянула женщина. — Так бы сразу и сказали. Этого сейчас нет. В мае приходите.

Вася промолчал, покрутил головой, как будто ему жал воротник.

«Махну-ка я на базар», — решил он.

Трамвай быстро довез его туда.

Легким аллюром Вася пробежал вдоль первого ряда крытых прилавков. На них громоздились пирамидками яблоки и груши, зеленели пучки лука, подымали вверх укороченные ножки желтые крутобокие куры, свешивали головы гуси и утки.

Он остановился возле полусонной старушки, сидящей перед чашкой с черносливом.

— Где здесь продают цветы, бабушка?

— Чернослив-то? По три рубля за кружку, соколик, — как родному заулыбалась ожившая старушка, и ее сухое желтое личико сморщилось, как перепеченное яблоко. — Чернослив, что мед. Сама вялила…

— Мне цветы нужны, бабуся!

Но старушка не слышала его.

— Не слышит она, — с улыбкой сказала женщина, торговавшая рядом с бабкой картофелем. — А цветов вы тут вряд ли найдете. Все-таки зима, и потом праздник. Разве что в оранжерее.

Суматохин хлопнул себя по лбу ладонью, даже присел от радости и бросился к выходным воротам.

Трамвайный вагон кряхтел и дрожал, как старый подагрик. Большинство пассажиров держало в руках корзины, авоськи, сумки, наполненные бутылками и всевозможной снедью. У всех приподнятое, праздничное настроение. Стоял веселый, разноголосый говор. Но разговоры не доходили до сознания Суматохина.

Трамвай заскрипел, притормаживая. И вдруг Вася снова увидел в зеленой фанерной будке на тротуаре огромный букет цветов. За букетом, как одуванчик, торчала голова старичка. «Милый, родной старичок!» — и Суматохин спрыгнул с подножки трамвая.

Как из-под земли перед ним вырос милиционер, рослый парень с широченными плечами.

— Гражданин, платите штраф.

— Понимаете, я цветы увидел. Боялся, что опоздаю, кто-нибудь другой купит. Второй час ищу.

— Прыгать на ходу из трамвая воспрещается. Платите штраф, — невозмутимо сухо повторил милиционер.

Суматохин торопливо достал деньги, взял взамен листок квитанции.

— Невесте, наверное, цветы добываешь, — уже ласковым голосом сказал милиционер и улыбнулся.

— Нет, что вы… Я второй год женат… — начал было объяснять Вася, но глаза милиционера вдруг округлились, величественным жестом взметнулась рука.

— Гражданин, вернитесь! Переходить улицу здесь нельзя, — крикнул милиционер кому-то через плечо Васи.