Другие с сомнением качали головой:

— Не похоже, что она такая. Глаза у нее честные и работает хорошо.

— Ради своего спасения каждый будет хорошо работать, а глаза не зеркало — не увидишь, что у нее на душе, — убеждали некоторые.

…Веселое настроение как водой смыло. Галина терзалась мыслями. Вспомнила возгласы Лямкина, злые улыбки Пелагеи Антиповны, намек Федьки о ее ссылке.

«Кто же выдумал эту грязную сплетню? За что? Что я сделала плохого? — думала в отчаянии она. — Не может же человек ни за что наговорить на другого… Врагов у нее здесь нет. Даже не спорила ни с кем, кроме Лямкина».

Вечером пришел Виктор. Галя с больной головой лежала в постели. Коротко рассказала о своем несчастье.

— К сожалению, я тоже слышал об этом, — тихо проговорил Виктор. — Меня даже спрашивали, действительно ли ты здесь только для того, чтобы получить справку, необходимую для поступления в институт.

— Какая подлость!

— Да. А что я мог ответить? Только то, что отчитал дотошного товарища.

— А кто спрашивал?

— Ну, это не так важно. Зачем тебе знать? Может, человек наслушался сплетен и просто так спросил, а ты потом будешь его ненавидеть…

Несколько минут Галина лежала молча, думала.

— Но как же мне теперь здесь жить, Витя? — тихо спросила она. — Не кричать же на каждом углу, что все это ложь?

Виктор, сдерживая волнение, начал ходить по комнате.

— Да. Положение, в самом деле… — заговорил он. — И придумать что-нибудь трудно. Есть такая байка: написали, ради шутки, льву в анкете, что он осел. И сколько он ни бегал, ни доказывал, что, мол, посмотрите, я же лев — все смеялись, да и только. Ты извини, Галочка, я это по аналогии вспомнил, потому что так бывает у людей. Когда уже им сказали о чьем-то плохом поступке, нелегко потом убедить, что это не так. Нужны месяцы, а то и годы, чтобы снова завоевать уважение, доказать ошибку, реабилитироваться. Да и через годы при случае какой-нибудь ненароком обиженный дурак будет пытаться уколоть. И зачем тебе надо было связываться с этим Лямкиным? У него тут полсела родственников. Теперь тебе жизни не будет.

— А что же я, по-твоему, должна была молчать? Ты бы посмотрел, что делалось с Любой! Она плакала, как ребенок. Представляешь, как это тяжело жить и чувствовать себя нечестным человеком! Она измучилась совсем…

— Глупости все это, сентиментальность. Надо просто держаться твердых убеждений. Если она чувствовала за собой вину — почему не пришла и не рассказала? Не было бы никаких переживаний. И потом — они могли бы и сами во всем разобраться. Зачем было именно тебе ввязываться в эту историю?

— Да ты что, в самом деле! — воскликнула Галина. — Как же я могла молчать?

— Как честный человек — не должна. Но пойми еще и другое, Галочка, ты здесь человек новый, тебе, прежде всего, надо обжиться, завоевать доверие и уважение, а ты всех настраиваешь против себя, наживаешь врагов. К сожалению, у каждого есть свои слабости и недостатки, и если всем будешь на это указывать — с кем останешься? Идеальных людей не бывает.

— Ну, знаешь. Виктор, я тебя просто не узнаю. Пойми, я не могу иначе. Тогда я перестану уважать себя.

— Я тебя, Галочка, очень уважаю, но должен сказать, что у тебя ярко выраженная женская натура, когда чувства берут верх над разумом. Учись сдерживать свои чувства и не терять рассудок. У них тут круговая порука. Ну, сцепишься ты еще с одним-другим, и тогда останется только…

Виктор не договорил. Дверь порывисто распахнулась, и в комнату влетела Настя.

— Ой, простите, я думала, что ты одна. Ты что, Галя, плакала? Из-за того проклятого Лямкина? Да не переживай, глупая! Плюнь!.. Я же знаю, что ты хорошая. И вот Витя тоже знает, и Люба, и другие… Так что плевать на все! Поболтают да и бросят! К чистому грязь не пристанет.

Репортаж о подготовке к жатве в колхозе «Рассвет» был напечатан в газете через два дня после отъезда Семена Чижука. А еще через два дня в свинарник, как метеор, влетела Настя.

— Девочки, сюда! Посмотрите, чье здесь фото напечатано! — махала она сложенной вдвое газетой.

Галина и Люба подбежали к ней. Подошла и тетя Гапа, которую назначили вместо Лямкина. Больше двадцати лет работала она свинаркой, а теперь пришлось заведовать фермой. Она долго не соглашалась идти на эту должность.

— Малограмотная я, толком и расписаться не умею.

— Ничего, зато опыт имеешь большой, работу знаешь и с душой к ней относишься. А это главное. Справишься! Девушки у тебя там боевые — помогут. Иди, работай! — сказал Матвей Лукич.

Тетя Гапа, щуря дальнозоркие глаза, заглянула через плечо Любы.

— Нет, вы только посмотрите на него! — торопливо говорила Настя, показывая в газету.

На четвертой странице был помещен портрет Виктора и три его стихотворения.

В короткой редакционной заметке, набранной курсивом, говорилось о том, что Виктор Костомаров после десятилетки изъявил желание поехать на работу в колхоз «Рассвет», где работает в тракторной бригаде. «Здесь, под размеренный рокот моторов, он увлекся поэзией», — было написано в конце.

Настя залпом, один за другим, прочитала все стихи.

— Ой, как красиво, душевно, — вздохнула она. — Вот тебе и Витя! Каким головастым оказался. Поэт! Теперь, гляди и не подходи к нему, — лукаво сверкнула глазами и звонко засмеялась. А потом вдруг разом приняла озабоченный вид.

— Ой Галочка, совсем забыла — тебе письмо!

Галина узнала руку деда. Поспешно разорвала конверт, вынула два исписанных листа.

Сначала дед передавал от себя и бабушки низкий поклон, потом писал, что и виноград, и фруктовые деревья в степи, конечно, будут расти. Только надо приложить труд. На целую страницу был написан совет, что и как следует делать.

«А за то, что с молодежью не поладила, тебе надо уши хорошенько надрать, — читала дальше Галина. — Знаю я тебя, козу-дерезу, наверное, все решила делать с ходу, сама, а здесь нужна душа, ум, расчет. Против массы не лезь. К нашему делу силой человека не привлечешь, в принудительном порядке ничего не получится…»

Назар Петрович советовал не зарываться, а заранее все обдумать, действовать спокойно, рассудительно.

Хотя письмо по содержанию было несколько и грубоватым, Галина почувствовала в нем заботу о себе.

— От кого? — нетерпеливо спросила Настя, когда Галина закончила читать.

— От дедушки.

Лицо у Насти стало кислым.

— У меня дедушка хороший! — Галина рассказала подругам о Назаре Петровиче.

А вечером прибежал взволнованный Виктор.

— Где стихи?

— Вон там под книгами…

Он достал тетрадь, быстро пролистал страницы.

— Ты кому-нибудь давала читать?

— Давала.

— Кому?

— Корреспондент здесь был, когда ты работал в первой бригаде. Вот он и переписал.

— А кто тебя просил это делать? Ты же знаешь, что я пишу для себя. Нельзя так распоряжаться чужим творчеством, — явно расстроенный сказал он.

— Прости, Витя, но я думала, что тебе будет приятно…

— Да дело не в этом. Это, понимаешь, только проба пера, сырые, слабо сделанные стихи, а ты их отдала в газету.

— Наверное, не такие уж они плохие, раз их в газете поместили.

— Мне лучше знать, какие это стихи…

Галина виновато глядела на мрачное лицо Виктора, который ходил по комнате.

— Витя, я же не знала… Я хотела от всего сердца сделать тебе приятно. Прости, пожалуйста! — сказала она.

— Да ладно… Чего уж теперь… Раз так случилось.

Он сложил тетрадь вдвое и засунул в карман.

В субботу утром колхозники увидели объявление, расклеенное на столбах, заборах и просто на стенах домов по всему Красивому. Большие печатные буквы кричали: «Сегодня в 9 часов вечера в клубе состоится комсомольско-молодежный диспут о будущем. Приглашаются все желающие».

Люди читали и удивлялись. Что еще придумали эти комсомольцы. И не поленились же столько объявлений написать! Раньше, бывало, повесят одно возле клуба, да и только. Может, действительно что-то интересное затевают.