— Вот такие бы всем… — слышу я рядом голос. Это соседи говорили между собой.

— Хороший дом, жить в таком доме — одно удовольствие.

— Дорого.

— Ничего не дорого. Тем, кто будет строить такие дома, выделяют ссуду на десять лет…

— Разве?

— Да, точно, ты нашего Усатого спроси.

— Откровенно скажу, почтенные, — продолжал директор совхоза, — и мне он очень нравится. — Усмехнулся Ражбадин, погладил усы, поднял голову, оглядел сидящих и стоящих на площади людей. — Кое-кто из вас, конечно, поговаривал уже, что я этот дом строю себе, даже кто-то анонимку сочинил в райком, но я не в обиде. Скажу откровенно, я бы не отказался жить в таком доме. По-моему, и я заслуживаю таких условий, но и до меня дойдет очередь. Вы знаете, уважаемые, что многие, которые были против стройки, сегодня признаются в том, что они ошибались и каждый в отдельности пожимает мне руку. Да, признаться в своей ошибке — тоже мужество. Будет комплекс, сельчане, будет новый современный городок в горах, будет там у каждого свой дом, в этом уже никто не сомневается. Вот такой, значит, баклажан, братцы. И вот на заседании парткома коммунисты, по предложению нашего парторга Джабраила, решили вселить в этот образцовый дом семью нашего учителя, проработавшего в школе и учившего наших детей более чем двадцать лет, семью нашего Мубарака…

— Что? — неожиданно для самого себя подпрыгнул я, услышав свое имя.

— Что он говорит? — уставилась на меня непонимающими, недоумевающими и даже немного испуганными глазами жена. Она была взволнована, и ее волнение передалось и мне.

Наступила тишина, и такая неожиданная, такая непонятная, напряженная, и в чувства нас привели грохнувшие аплодисменты, вновь поднявшие с крыши школы голубей. Все встали, а мы с женой не шелохнулись, мы были оглушены. Я смотрю на жену, а она на меня, то белеем, то краснеем и никак не можем уместить происходящее в своем сознании.

— Где он?

— Он здесь, он, кажется, того…

— Чего «того»?

— Ну, этого, от радости…

— Ха-ха-ха, Мубарак, где ты?

— Правильно, директор, да сохранишься ты среди нас…

— Очень правильно, спасибо, Ражбадин! — раздавались возгласы.

— Это самое верное решение.

— Мубарак, подойди к президиуму!

На этот раз имя мое прозвучало в своем истинном смысле «с чем тебя и поздравляем». И вижу: стоит наш директор, держит в руке ключ. Люди толкают меня, мол, чего стоишь, тебя же зовут. Оборачиваюсь к жене, а она стоит, опустив голову, растроганно трет глаза. Это так неожиданно, захватывающе радостно, но только оглядываюсь и недоумеваю: «Не ослышался ли?»

— Что же ты, мы ждем…

Я иду к президиуму, люди расступаются, пропуская меня, все аплодируют. Долгими мне показались эти десять-двенадцать шагов. Когда подошел, меня стали поздравлять, пожимать руку.

— Возьми, Мубарак, этот ключ. Желаем тебе и твоей семье светлых радостей в новом доме. Поздравляем тебя!

— И не забудь на новоселье пригласить нас!

Я потерял дар речи, стоял и кивал головой. Обеими руками парторг пожал мою руку. А обратный мой путь к жене оказался еще более долгим, все пожимали мне руку и со всех сторон неслись возгласы: «Мубарак! Мубарак!»… Что ответить людям? Как отблагодарить, чем отплатить? Слов нет, я их не нахожу. И губы мои дрожат, повторяя одно единственное слово «Спасибо!». Дети мои, поняв вдруг происшедшее, в восторге забили в ладоши. Собрав вокруг себя детей, стояла Патимат, то смеялась, то плакала, ее обнимали, успокаивали соседки Хадижа и Меседу.

— И там соседками будем, — говорила Хадижа, — скоро и мы переберемся в наш новый дом.

— Ой, это же совсем по соседству и с нами! — воскликнула Меседу, у которой все ушло на стройку и сундук уже пустой. Если, говорят, человек начал строить дом, то его он никогда не закончит, потому что обязательно найдется, что еще сделать и что переделать, а построить второй дом человеку уже жизни не хватит. А мне вот, почтенные мои, страшно повезло, вот у меня в руке ключ от дома, готового дома. А говорили, что я невезучий, что я неудачник, даже сам порой был готов в это поверить. Да нет же, я счастливейший из людей!

Начался концерт, но мои мысли были далеко… и жена все шептала мне: «Сходим сегодня же и посмотрим дом».

Светлый двухэтажный особняк, пахнущий красками и известью, олифой и сосновой смолой, с открытыми верандами на солнечной стороне, с дорожкой, посыпанной гравием, и четырехступенчатой лестницей к выходным дверям, стоит перед нами. Смотрю я на это чудо и все еще не верю. Держу в руке ключ, новый золотистый ключ.

— А, может быть, над нами пошутили, — говорит жена, — а мы и поверили?

— Ты так думаешь? И я боюсь. Но разве такие солидные, серьезные люди, как наш парторг и директор… Эх, была — не была. На, жена, вот тебе ключ, открывай дверь, и входи!

— Открой сам, я боюсь, у меня руки дрожат.

А на нас смотрят большими удивленными глазами наши дети, в их взгляде нетерпение, и радость, и сомнения, передавшиеся им от нас.

— Нет, Патимат, ты хозяйка, ты и открывай.

И она открыла дверь, дверь в новый дом, нежданно и негаданно ставший нашим, о чем я и мечтать не смел.

— Подошел ключ! — вскрикнула жена и, робко приоткрыв дверь, заглянула внутрь и почему-то обратилась: — Есть здесь кто-нибудь?

— Ты что, кто может быть здесь, в запертом доме? — вхожу я, а за мной и дети.

— И откуда мы найдем столько денег?

— За десять лет, жена моя, найдем, не сразу ведь…

— Муж мой, за какие же это заслуги нам оказали такую честь?

— Не знаю, жена моя, клянусь, не знаю. — И обращаюсь к стенам: — Мир вашему дому, люди добрые!

Снял я обувь в прихожей, моему примеру последовали и дети. Мать погрозила им и повелела, чтоб они: аккуратно положили обувь и ничего не пачкали. Возбужденные, радостные голоса наши отдавались эхом в комнатах с белыми стенами. Нет, почтенные, не описать мне и не передать эти волнения и эти необыкновенные трепетные чувства, переполнившие наши души. И недоумение, то и дело дающее о себе знать: «За что такая милость?» И больше всего мне нравилась здесь лестница с перилами в прихожей, да-да, внутри дома, а не на улице. Пока семья восхищалась комнатами, балконами и верандами, я много раз поднимался по этим немного крутым ступенькам, шесть ступенек прямо и шесть направо, вверх и вниз, вверх и вниз. А в душе как песня: «Спасибо вам, руки, сотворившие это чудо, спасибо!»

Может быть, я утомил вас, почтенные, своим рассказом? Если так, простите меня и не судите строго. Ведь до этого у меня не было повода, чтоб я мог серьезно о чем-то с людьми поговорить, потому я и молчал. Молчал, потому что не ожидал в жизни каких-либо перемен, полагал, что и дальше жизнь потянется своим привычным ходом, без каких-либо встрясок, размеренно и обыденно. И вдруг вот такое со мной приключилось, о чем я не мог уже не говорить и не поделиться с вами, тем более тогда, когда мы уже не можем вернуться к тому, что было для нас до недавнего времени привычно, мы уже не те… и возврата к былому нет.

Человеку в любом возрасте, я полагаю, полезно встряхнуться, оглянуться, осмотреться: что не сделано, что упущено, и найти в себе смелость доделать и довершить. Не зря наш Михайла утверждает: «Жизнь — это постоянное движение, а движение — это непременное обновление». А я скажу: добро ветвями к солнцу тянется, к солнцу, к свету, к голубым далям, манящим к себе все живое. А примеров тому, как следует жить современному человеку, на земле предостаточно. Да, тропа у каждого своя, а дорога должна быть общая, и тропа должна вести к дороге, она должна обязательно соприкоснуться с магистралью жизни, быть ее частицей.

Ничего такого я не сделал, чтоб возгордиться, не сотворил ничего необыкновенного, во мне проявилась обыкновенная человеческая потребность встряхнуться, что я и сделал. Сделав это, я остался довольным и душа спокойна от чувства, что прикоснулся к общему возвышенному делу.