— Что, опять дело, не требующее отлагательств?
— Опозорили меня люди из второй бригады, мастер. Прошу тебя… Сегодня же выезжай в Унцукуль, изучи все и исправь дело.
— Сколько же это можно? Как я устал быть затычкой!
— Прости, дядя Афанасий, на тебя наша надежда. Ради чести нашего управления, пожалуйста. Так у нас все шло хорошо…
— Ты веришь мне?
— Верю, и знаю, что ты выручишь.
— Верь и тому, что я буду делать…
Пожали друг другу руки, попрощались. Начальник немного успокоился — раз берется за дело дядя Афанасий, то можно быть спокойным. Но когда на следующий день начальник заглянул в столярный цех, он, увидел за работой Афанасия. Начальник побелел от гнева, растерялся и не знал, что говорить и что делать. Сразу подумал: «Неужели и ему нельзя верить?» Афанасий вышел с ним и, желая поскорее рассеять гнев, говорит:
— Ты не беспокойся, начальник, все будет как надо.
— Я же тебя просил, — еле сдерживая возмущение и обиду, качает головой начальник. — И ты меня подвел.
— Две недели срока, начальник, и все. — Голос Уста-Афанасия звучал уверенно.
— Кого ты послал?
— Того, кого ты из-за молодости не решился назначить бригадиром второй бригады. Помнишь, месяца два назад это было.
Зайдя в контору, Наби, так звали начальника, решил сразу же связаться с Унцукулем, но никого там не застал, ему сказали, что все на объекте. Ровно через две недели он с Афанасием приехал в Унцукуль и не поверил своим глазам — увидел совсем иную картину. Двери и окна были аккуратно подогнаны, рамы застеклены, закреплены подоконники, все сделано, как полагается в добротном доме.
Уста-Афанасий поверил своему лучшему ученику Алибеку, и тот не подвел его. Начальник пожимает руку Алибеку:
— Спасибо.
— Это дяде Афанасию спасибо. Это он сделал из меня человека, — говорит Алибек, удовлетворенный таким к себе вниманием.
— Столяра, столяра. А человека из тебя сделал твой отец. Отец его славный человек…
— Как, вы же его не помните? — улыбается Алибек. Смеется от души дядя Афанасий. Смеется довольный, хлопая по плечу своего ученика… И, прервав вдруг смех, Уста-Афанасий говорит в ухо Алибеку: «Ну, сынок, быть тебе мастером-бригадиром. Вот и все, что я мог сделать по просьбе твоего отца».
Алибек благодарно взглянул на Уста-Афанасия, обнял его, схватил свою сумку со столярными инструментами и поспешил к машине.
Когда «газик» отъехал, дядя Афанасий опустился на скамейку рядом со своим начальником.
— Значит, у меня есть еще одна затычка! — усмехается Наби.
— Нет, не одна, — отвечает Уста-Афанасий, — таких, как Алибек, у меня четверо.
— Сердечный ты человек, и не зря называют тебя горцы Уста-Афанасием. Спасибо. Дай-ка я прочту тебе стихи:
Тверда рабочая ладонь.
И не в земной, а в этой тверди
Сокрыты камень и огонь,
И хлеб насущный, и бессмертье.
— Эх, хорошо, когда хорошо, — сказал Наби. — Пошли, старик, к чабанам. Вон видишь, отары овец поднимаются в горы на летние пастбища, на альпийские луга… — Начальник вскинул руку и показал на опушку леса на склоне горы, похожей на верблюжий горб. — А там, видишь, дым, там стоянка чабанов. Давно я не гостил у чабанов…
Конец мая, прекрасная пора в местах, расположенных выше тысячи двухсот метров над уровнем моря, когда по всем отлогим бархатисто-зеленым склонам рассыпаются золотые медальоны цветущего рододендрона, а чистый воздух напоен ароматом альпийских цветов. Люди в горах позабыли сочетание слов «какой ты национальности?» И если кто кого спросит при встрече, то так: «Откуда ты и чей ты сын?» Когда Уста-Афанасий с начальником появились у чабанов, и спрашивать, оказывается, надобности не было. Чабаны знали их, как же не знать. Среди чабанов оказался и отец Алибека, Усман, который так обрадовался, увидев Афанасия, как бывает рад брат встрече с братом после долгой разлуки.
— И я рад тебе, брат мой, Уста-Усман.
И много о чем было поведать друг другу, но когда увидели, когда рядом оказались, будто все и сказано, будто из рук в руки передали, будто поняли друг друга без слов.
Чабанская еда на лоне природы… Что может быть добрее и вскуснее, когда трапеза эта делится щедрыми людьми, у которых чистые сердца и добрые намерения. И огромная ясная луна на небе… Луна, которой коснулся уже человек. И она теперь не такая отвлеченная, но от этого не потеряла своей притягательности. Поверьте, под ее молочным светом на земле любви не стало меньше, наоборот, к любви прибавилось еще и стремление ввысь, к высшей красоте. Ведь и вся жизнь, как говорят горцы, — стремление к прекрасному…
ЧЕЛОВЕКУ НАДО ВЕРИТЬ
Доверие, почтенные, обоюдное украшение, оно облагораживает и того, от кого оно исходит, и того, к кому оно обращено. «Цветами доверия являются розы, и цветами подозрения — шипы», — так говорят горцы. Человеку надо верить. Поэтому, почтенные, я хочу поведать вам об одном случае. В базарный день минувшим летом постучала ко мне одна горянка из аула Урцеки.
Ко мне, как и к врачу, и к монтеру, часто обращаются люди, потому что в наше время моя профессия оказалась не менее важной, чем профессия врача или электромонтера. Я — кровельщик в системе бытового обслуживания. А вы, почтенные, знаете, что плоские глинобитные крыши — это наше убогое прошлое, а настоящее — это крытые цинком или шифером добротные, из дербентского камня дома, да-да, дома, уютные и светлые, а не сакли с окошками-бойницами. Клянусь, хорошо стали люди жить. В достатке живут, о завтрашнем хлебе не думают, и вместе с тем есть и такое, что вызывает сожаление, как сорняк, который спорится рядом с хлебным стеблем. При черством хлебе, мне кажется, люди куда добрее были, внимательнее друг к другу, а вот при добре черствость стала проявляться в некоторых людях.
Не судите меня строго, почтенные, если я ошибаюсь, ко мне приходит вот такое умозаключение, хотя объяснить такое явление я не в состоянии, а понять — тем более: казалось бы, все должно быть иначе.
И эта стеснительная, ладно скроенная горянка, постучавшаяся ко мне в базарный день — звали ее Айшат — искала именно кровельщика. Почему она искала, а не муж? Потому что муж с барантой находился далеко на пастбище. Что поделаешь, такая уж жизнь у чабана, редко случается ему быть дома.
Очень уж она просила, и я не мог ей отказать, хотя заказов было и без того много. Взял с собой друга по ремеслу, Умалата — без напарника, вы сами знаете, кровельное дело почти не делается, особенно в горах наших, где дома строят на склонах и каждый ищет покруче, обрывистее, неприступнее место. Так и орел строит гнездовье на кручах, привычка такая. С Умалатом мы подружились давно, и не первую крышу мы крыли в Сирагинских горах. Умалат любил больше иметь дело с шифером, а я с железом, особенно люблю мастерить ажурные дымовики с петухами, звездочками и узорами — кропотливое дело.
Три дня мы работали в Урцеки, добрые обеды готовила нам Айшат, и мы были ей благодарны. Крыша получилась на славу, края и водостоки из оцинкованных листов, а все остальное покрыли шифером. После трудов наших хозяйка приготовила нам добрый хинкал со свежей бараниной и поставила бутыль вина. Сели мы за эту трапезу на подушки, скрестив под собой ноги, и стали есть с превеликим удовольствием, чувствуя и сознавая, что впрок такая еда тому, кто славно потрудился. И на самом деле — как бывает приятен и вкусен хлеб, когда ты заработал его в поте лица своего.
Пришло время расплачиваться — сто рублей с хозяйки по таксе причиталось. Сунула она мне в карман деньги, завернутые в бумагу, на дорогу нам в хурджин положила еду и вино. Мы были благодарны, попрощались с ней, пожелали, чтоб никогда не протекала крыша и чтоб никакая хворь не коснулась жильцов под этой крышей, и пустились в дорогу.
