– Ха, доволен. Я восхищён тобой… Ну, так давай, нажимай! Что ты тянешь?.. Чтоб тебя збун проучил!

Демонстративно помедлив, торн нажал на кубик. В нём сдавленно пискнуло, словно провели чем-то твёрдым по стеклу, заставив Свима передёрнуться всем телом. Сестерций, однако, удовлетворительно кивнул компом и приложил кубик к уху, прослушивая неслышимое. Неслышимое для Свима, сам-то торн, по-видимому, что-то там прекрасно слышал и как бы соглашался со всем, часто кивая чему-то в такт услышанному.

– Ты, дурб, даже не представляешь, как близко находится твой пеленгатор или мешок, – неторопливо доложил торн и замолчал, выводя Свима из терпения.

– Ну, мутные звезды! Не тяни! Где?

Сестерций гордо вскинул голову. На него находила гордыня перед человеком, наконец-то, проявившему неподдельный интерес к его способности что-то сделать для их обоюдного блага. Его зеленоватые глаза, не мигая, в упор смотрели на Свима.

– Слушай, ты! Там, может быть, наша помощь нужна, а ты тут из себя что-то изображаешь. Что ты мне свою спесь демонстрируешь?

Свиму было невдомёк, что вспышка самолюбия у торна имела под собой непростую основу и не обычный каприз.

Сегодня, при падении в гондоле воздушного шара, с ним случилось то, чего он всегда боялся, тем более перед лицом Свима, который, похоже, ничего не заметил. Для себя Сестерций объяснил невнимание со стороны человека его незнанием некоторых возможностей торнов, сохраняемых втайне по клановым или личным соображениям.

Так, идеальная подвижность конечностей не показывалась из-за желания торнов во всём походить на людей. Имея дело с Сестерцием, можно было позабыть, и даже не знать, что у него колени и локти не настоящие, а лишь мимикрия. Привычка подражать людям заставляет их сгибать руки и ноги именно в известном месте и направлении; ладонь, не имеющая тыльной стороны и отличная от человеческой, сжимается в кулак так же, как у людей.

Особую и отличительную роль у биороботов играла периферийная система. Она непременно прикладывалась каждому клону торна, но не являлась его составляющей, а управлялась волевым воздействием через биотоки. В систему входили приспособления, устройства, всевозможные датчики – все, естественно, биологического происхождения, предназначенные для усиления мобильности и жизнестойкости биороботов. По-видимому, неведомые создатели торнов пытались обеспечить их способностями, какими не обладали сами: быстро, без сложных технических средств, передвигаться, точно фиксировать температуру окружающей среды, в любой момент знать суточное и календарное время, ориентироваться по магнитным линиям земли, усиливать зрение и другие штучки, которыми человек обделён природой.

К таким приспособлениям относились подвесные универсальные движители – пуджи, встроенные в вечные сапоги торнов. Пуджи, построенные как квазиантигравитационные вставки, подобно глаудерам, считались вечными и передавались от клона к клону. С ними могли справиться только биороботы, получая способность приподниматься на несколько сантиметров над опорой для ног и скользить или парить во взвешенном положении. Скорость движения при этом составляла десятки свиджей в праузу.

Таким образом, Сестерций мог воспользоваться движителями и не бояться падения с высоты. И даже помочь человеку, поддерживая его некоторое время.

Мог-то он мог, да не всегда. С первых мгновений своего создания Сестерций ощутил в себе одно неприятное качество – ему не всегда удавалось воздействовать на периферийную систему, в том числе и на пуджи. Так уж случилось с его клоном. За годы он смирился со своим своеобразным недугом, ведь могло быть и хуже. Некоторые клоны Огария и других предков клана Акарак страдали куда более обширным комплексом неполноценности по сравнению с его бессилием управлять периферийной системой согласно желанию.

Падая, Сестерций пытался привести пуджи в действие. Неудачная попытка справиться с ними и последующее не слишком мягкое приземление отрицательно сказались на психике торна. Ему требовалась какая-либо опора, чтобы самоутвердиться, почувствовать свою значимость и незаменимость. Потому-то так кстати оказалась просьба Свима, а его нетерпение получить как можно быстрее сведения от единственного источника, которым оказался торн, дали возможность Сестерцию скорее восстановить внутреннее равновесие. Зависимость человека от его способностей можно было сравнить с положительными эмоциями, что позволяло легче избавиться от неприятных ощущений, связанных с изъяном клонирования, через чалму или ауру.

Однако долго держать человека в неведении, тем более что это было связано с заботой о других людях, он опасался. И потому, что Свим – человек, и потому, что Сестерцию одному оставаться посередине Диких Земель не хотелось.

– Нам надо идти вот так, – торн развернулся и показал направление длинным пальцем. – Там, в пятнадцати свиджах и трёхстах двенадцати берметах, лежит твой мешок.

Свим ошалело и подозрительно посмотрел на Сестерция.

– Та-ак!.. Так уж и в трёхстах двенадцати? – усомнился он в точности, высказанной торном. – Опять шутишь?

– Какие шутки? – вскинул голову торн.

– Хорошо, хорошо, верю. Он неподвижен или движется? Это можно определить твоей… этой… штучкой?

– Мы их называем пеленгаторами. И подвижность другого пеленгатора можно определить. Твой неподвижен.

– Та-ак!.. И что это может означать, не говорит тебе твой пеленгатор?

– Всё, что угодно. Повторить?

– Не надо, уважаемый. Ты и так сделал невозможное, – искренне сказал Свим. – Нам, я считаю, пора выходить по твоему пеленгу.

Человек и торн, бросив последний взгляд на распластанный на земле воздушный шар, зашагали в сторону, определенную торном.

– Всё-таки далеко нас занесло, – посетовал Свим. – Мне представлялось, что нас свиджей на пять, не больше, отнесло. А пятнадцать… Многовато. Будем на месте только к полуночи. Или к утру.

– Не раньше, – согласился Сестерций. – Всё зависит от того, как будем идти, и какой будет дорога.

– Ты прав, уважаемый потомок Огариев.

– Да уж, – гордо вскинулся Сестерций. – Мы Огарии…

– Знаю! – оборвал его Свим. – Давай пойдём молча.

В полночь Харан сильно захрапел, выведя Камрата из полусонного состояния. Мальчик обрадовался. Это был первый звук, изданный врачом после схватки с тескомовцами.

Вскоре Харан проснулся. Темнота поразила его неожиданностью, потерял-то он сознание при солнечном свете. Он приложил руки к глазам и тут же одернул их, нащупав толстую корку от запёкшейся крови и жвачки кравелей.

– Эй! – робко позвал он. – Кто-нибудь… Кто здесь?.. Я ничего не вижу?..

– Я здесь, Харан! – отозвался мальчик, обрадованный его пробуждением и человеческим голосом, наконец-то раздавшимся в ночи. До того он слышал лишь визг, писк и рычание диких, вышедших на кормёжку и охоту. – Как ты себя чувствуешь?

– Мои глаза… Я ничего не вижу!

– Ты не видишь, потому что ночь. Посмотри на небо, там ты увидишь звёзды.

Харан притих на мгновения.

– Да, я вижу звёзды… Малыш, это ты?

– Я, Харан, я! – Камрат протянул руку и дотронулся плеча Харана.

Врач ухватился за неё как утопленник за спасительную веревку – обеими руками и накрепко.

– Ты один? Где остальные?

Камрат подробно рассказал ему всё, о чём знал сам и что услышал от Ф”ента. Харан молча слушал.

Бодрствующий Харан придал смелости и Ф”енту. До этого его не было видно и слышно. Мальчик даже подумал, не ушёл ли выродок от них совсем? А тут он вынырнул откуда-то из темноты и присоединился к разговору.

– Хорошо, что с тобой всё в порядке, – протявкал он, явно осторожничая, чтобы не привлекать внимания кого-либо из диких. – Как только женщина проснётся, нам надо будет сразу уйти подальше от дороги. По ней сейчас обычные разумные не ходят, а если ходят, то редко, да и то, наверное, банды. Зато я уже несколько раз чувствовал присутствие диких, тех, которые ходят стаей и нападают на путров и даже на людей.