– Наверное, ты прав, – нехотя согласился К”ньец и неожиданно, повернувшись к Ф”енту, произнес: – Прости, стехар! Устал я что-то.

У Ф”ента от внезапного откровения хопса вывалился язык, едва ли не до самой земли, вислые уши приподнялись. Наконец он подобрал язык и сказал:

– Что ты, К”ньюша. Какие между нами могут быть отношения, кроме дружеских?

– Вот и хорошо, – удовлетворённо подвёл итог Свим. – Мы всё-таки команда, а в ней должны быть друзья.

Очередной день заканчивался. Солнце смотрело в глаза слева. Из-за мутной пелены атмосферы не слепило, но утомляло.

Ходьба – монотонное занятие.

Шаг за шагом, шаг и ещё шаг.

Мимо медленно и скучно проплывают шипастые кусты и деревья, недавно тронутые збуном, проплешины в траве, бугорки и норы каких-то диких. Всё это замечаемое лишь краем уставшего глаза, а впереди появляются новые, расставленные чуть по-другому те же кусты, те же деревья, но – всё одно и то же.

Ноги, живущие своей трудной жизнью, сами сворачивают, следуя тропе, голова машинально пригибается одеревенелой шеей под развесистой веткой слишком смелого падуба, выскочившего почти на дорогу, руки шарят по поясу, карманам, устраиваясь так, чтобы не мешать ходьбе, не отвисать и не уставать.

Незаметно для себя начинаешь думать, тягучие мысли ни о чём, вдруг, превращаются в грёзы, никакого отношения не имеющие ни к тропе, уводящей всё дальше на северо-запад, ни к цели странствия по бескрайним необжитым просторам Сампатании – Диким Землям, где лишь бродят дикие, да прячутся в некоторых руинах банды одноимённых неудачников или изгоев, объединившихся с выродками, где кочуют воинственные гурты и смешанные – малаки – разумных, да время от времени пролетают воздушные шары Тескома – стражи порядка и стабильности бандеки.

Но и грёзы надоедают: ходьба – занятие монотонное, однако требует сил и выносливости. Напрягаясь, в грёзы особо-то не вознесёшься.

Как-то получилось естественно, что Свим шёл бок о бок с Камратом, тропа и редколесье позволяли, а К”ньец, хотел он того или нет, нашёл в личине Ф”ента прекрасного и велеречивого попутчика. Ф”ент говорил без умолку, хопс порой даже на ходу подпрыгивал то от удивления, то от восхищения. Теперь он, напрочь позабыв свои подозрения и опасения, готов был верить любому слову выродка из собак, называвшего себя, и требующего, чтобы его называли все остальные самым приличным словом – стехаром, что у путров означало и уважаемый, и много знающий, и советчик.

Ближе к пополудни, оглянувшись, Свим с усмешкой заметил, что Ф”ент идёт налегке, уши его стоят торчком, и он что-то увлеченно рассказывает хопсу. А довольный и слегка ошарашенный от услышанного К”ньец также с прямыми ушами топочет копытцами с ним рядом и тащит на себе заплечный мешок новоиспеченного друга и даже кинжал, подаренный Свимом.

Сам Свим разглагольствований стехара избегал. Бред какой-то, но и с Камратом долгое время не находил темы для разговора. А молча идти – дорогу удлинять. Мальчику о дуварных женщинах в хабулинах многоимённых ещё неинтересно слушать. Солёные анекдоты тоже как-то нет охоты рассказывать мальцу: и не поймет, и не следует в таком возрасте ему их знать. Пусть подрастёт, когда понимать эту самую соль станет, тогда, конечно, можно будет с ним перекинуться крепким словом. От самого Камрата он ещё ничего такого, грубого или вульгарного, не слышал. Наверное, бабка Калея за ним следила строго. Впрочем, за это её уважать надо.

Сегодня он, как ему показалось, нашёл, наконец, чем занять себя в дороге и заинтересовать мальчишку, – решил объяснять ему и показывать искусствоведение боя на мечах. Когда он сказал о задуманном Камрату, глаза у того от радости разгорелись.

– Я согласен, – сразу же принял он предложение старшего товарища. – Интересно!

– Интересно слушать, а вот сам бой вести – не очень. Но это ты когда-нибудь сам узнаешь. А сейчас вот о чём…

Свим начал издалека.

– Когда-то люди меча не знали, а пользовались стрелковым оружием. Ты, малыш, знаешь что-нибудь о стрелковом оружии?

Мальчик подумал и кивнул:

– Бабка рассказывала. Это луки, арбалеты? Или ещё их называют агретами, так?

– Ты осведомлён, малыш, своей бабкой… – Свим помедлил, – достаточно широко. Именно они, агреты.

– Его запретили ещё до падения Кондрукта.

Свим поджал полные губы.

– Ты о чём? – спросил он. – Какого это Кондрукта?

– Ты что, не знаешь? – пришла очередь недоумевать Камрату. – Это же тот город-спутник, который упал с неба в Суремене.

– Разве он назывался Кондруктом? – искренне удивился Свим.

– Наверное. Бабка же не зря так его называла.

– Первый раз слышу, что он как-то назывался, – задумчиво сказал Свим. – Почему-то обычно упоминают просто: город-спутник да город-спутник. Но… ты, наверное, знаешь, что такое и Суремен?

– Знаю, – просто отозвался мальчик. – Суремен – город. Большой. Он был на земле. На него как раз Кондрукт и рухнул. Оттого и Суременные горы так названы.

– Ну-у, малыш, удивил, – Свим покачал головой, поиграл бровями. – И откуда твоя бабка всё это знает? Такие подробности. Надо же! Кондрукт… Су-ре-мен… Непонятные, странные названия какие-то. И Кондрукт, и Суремен.

– Названия городов древнее самих городов, – явно кому-то подражая, торжественно произнес Камрат. – В их именах скрыты тайны веков и народов. К каждому из них следует относиться с трепетом и осторожностью, ибо за каждым из них драма истории человечества. – Камрат сделал паузу, передохнул и решительно добавил: – Вот!

– Ишь, какой ты у нас знающий… Мутные звезды!.. И это бабка тебе тоже говорила?

– Нет. Я сам прочитал Срез второй о Падении Кондрукта… А что, не правда?

– Ой, малыш, спроси у меня что попроще. Не читал я Среза Второго, потому верю тебе. И давай не будем больше вспоминать о городе-спутнике. О нём уже больше двадцати тысяч лет говорят. Наговорено, а ещё больше напридумано, а толком никто ничего не знает. Все истинные записи либо утеряны, либо сожжены в войнах, а то и сгнили, никем не востребованные. А мы с тобой что… Что собирались делать? – Свим забыл, с чего начался их разговор, что он наобещал Камрату, и стал мучительно вспоминать.

– Ты хотел мне показать бой на мечах, – подсказал Камрат.

– Тогда… Ах, да. Мы же говорили о стрелковом оружии, – вспомнил и Свим.

– Но ты говорил о бое на мечах.

У Свима желание заниматься с мальчиком пропало, улетучилось из головы, мышц и сердца. «Шли и шли себе спокойно, – подумал он сердито, – так нет, дёрнуло меня за язык… Что ему бой на мечах? Пустой звук, как для любого в его возрасте».

Он плохо знал Камрата, мальчик не сдавался. И Свим уступил. Не прошли они и полутора свиджей, как дурб вынул из ножен свой большой меч и начал поучать:

…– если на тебя заходят справа, то твоя правая рука с клинком, смотри внимательно, идёт вот так… Еще раз. Вот так… Понял?

– Понял, только почему ты думаешь, что удар нападавшего будет сделан именно так, как ты показал? Что если он при этом поведёт своим клинком горизонтально? Или снизу вверх?

Свим озадаченно посмотрел на мальчика. Его вопрос застал дурба врасплох. Теперь он и сам подумал, почему ему всегда представлялся один единственный вариант ведения боя с противником? Ведь не раз и не два испытал на себе различные приёмы нанесения удара мечом. И всё-таки он как будто всегда предполагал лишь ход руки противника с оружием слева-вниз-направо, как самое естественное направление.

И мальчишка тут же отметил ущербность такого предположения. И он прав.

– Ты говоришь, он делает горизонтальный росчерк? Та-ак?.. Тогда тебе следует… Хм… Смотри! – Свим сделал несколько движений. Они были им заучены с детства в доме отца.

Он показал, наступила очередь объяснению, как он это сделал. Отбив воображаемый клинок противника, Свим задумался. На его лице отражались все муки рождения слов.