В какой момент происходит то самое предчувствие?

В какой момент понимаешь, что твое время закончилось?

Может быть дело было в том, что себе приговор я вынесла давным давно. Когда выносила его Вагнеру. Когда не поверила ему. Если бы я была способна поверить. Если бы тогда я написала бы целую работу о влиянии на разум вампиров. Тогда бы сегодня материалов для этого было бы гораздо больше.

Если бы...

Нужно смело смотреть правде в глаза. И она была в том, что ни для кого неизвестен даже текущий мой состав крови. Ничего не известно. Доказать мою невиновность просто невозможно;

Ни один присяжный меня не оправдает.

— Ему нельзя вступаться за меня. Даже если он захочет. Проблема в том, Роман Леонидович, что если мы оправдаем меня перед судом, чьи бы то ни было, мы никогда не оправдаем меня ни перед вампирами, ни перед людьми. Поэтому, я прошу вас. Дайте мне запись. Я должна разобраться хотя бы ради ваших приложенных усилий и своей совести.

Роман Леонидович задумался. Из-под его шторки сочился вечерний свет и бликами отражался на его лысине. Роман Леонидович будто состоял из добра. Был из него соткан, стоял из этого света. Мне даже захотелось узнать его историю. Почему он так полетел, почему так вцепился в меня? Но я не хотела расспрашивать. Было заметно — эту битву Роман Леонидович вел давно. Его личную битву. И союзников в ней у него было так мало, но он все равно тащил.

Чтобы была надежда.

Чтобы она жила внутри таких, как я.

И сегодня свою битву проигрывать он не хотел…

Только “но” было слишком большим.

Я верила, что когда-нибудь он победит. Совершенно точно, когда-нибудь Роман Леонидович справится и вспомнит. Всех нас. Тех, кого он спасал на этом долгом пути, но так и не смог спасти по-настоящему. А мы будем рядом с ним так же, как он сейчас был со мной.

Мысленно я накинула коралловый пиджак на плечи Романа Леонидовича.

— Хорошо, — сдался Роман Леонидович и отвернулся к окну.

Я нерешительно приподняла трясущуюся ладонь и сжала предплечье своего адвоката.

— Не сдавайтесь, — прошептала я, а Роман Леонидович поправил шторку, — когда-нибудь ваше добро обязательно победит.

Я где-то слышала, что если убить убийцу, то количество убийц не изменится.

А если один убийца убил нескольких? Это сдвинет процент хорошего в этом мире в большую сторону? Или нанесенное зло не измеряется количеством и зашито в качестве действий?

Или что тогда сказать о палачах?

Сидя на полу, прислонившись спиной к кровати, я поняла, что думать во мне сил больше не осталось. По крайней мере сегодня. Я вляпалась во что-то сырое и поежилась, поправляя на груди полотенце. С мокрых волос на блестящий ламинат накапала целая лужица.

В холодном свете номера она все равно отливала мне красным.

Ноутбук Вагнера лежал на полу, чуть поодаль от меня. Чуть приоткрытый, он валялся именно там, куда я его скинула. Нет, видео меня не напугало — я его и не успела посмотреть.

Меня напугал Вагнер.

Я не успела войти в номер, как он изъял у меня телефон и планшет, забыв только свой ноутбук. Молчаливая сосредоточенность царя вампиров как-то очень быстро выбила из меня все неначатые попытки к сопротивлению. Ни слова ни сказав, он вылетел за дверь, а я уселась на полу. Но стоило мне открыть ноут, как разъяренная фурия, именуемая Всемилостивейшим государем, влетела в номер. На каком-то инстинктивном уровне ноутбук я откинула, а Вагнер приказным тоном велел мне идти в душ.

Может и зря мне подумалось, что он умирал?

Я осторожно подвинулась к ноутбуку и пальцем приподняла крышку. На рабочем столе все еще висели открытые вкладки уголовного кодекса. И забитый в заметках номер телефона Романа Леонидовича.

Вагнеру потребовалось примерно шесть часов и два литра донорской крови, чтобы встать с кровати.

Нет, я не ошиблась. Он бы приехал вместе с адвокатом — ведь Вагнер сам был моим “правозащитником”. Или безрассудно ввалился бы один. Но он совершенно точно не лежал бы в номере в ожидании, что меня там порвут.

Он от того и носился сейчас так быстро и злился. Потому что его там не было.

Наверно прежняя Сима сейчас находила бы логику в его поведении. Специально не забрал ноутбук, чтобы я могла видеть номер адвоката. Оставил меня одну, чтобы мне нечем было заняться и я полезла смотреть, какой он самоотверженный.

Я усмехнулась, скинув мокрые волосы за спину.

Да, может так оно и было, но не все ли равно?

Чтобы он не делал, как бы не мыслил в промежутках, единственное, чего всегда хотел Вагнер — чтобы я жила. Такая же простая истина. Все его попытки впечатлить меня, все это всегда заканчивалось тем, что он просто спасал мне жизнь. Раз за разом. Опрометчиво, по пути нарушая мой покой…

Но разве он не исчез, когда я просила?

Смотреть можно было с разных сторон, но разве люди не пытаются быть лучше для тех, кто им дорог?

Вагнер вернулся так же молча, как и испарился до этого. Лишь тихо скрипнули дверные петли и щелкнул замок. Мягкая поступь ощутимо потяжелела — он был почти бесшумен, но все равно слышен.

Я повернулась к нему.

Расслабленные плечи были обманом — его спина, вытянутая по струнке, выдавала вампира с головой. Смог сам одеться, сам подняться, а сейчас стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, покрытый весь не только своими шрамами, но и следами чернеющих вен. Он был скорее уставшим, чем расслабленным.

Я подвинулась чуть правее, уступая вампиру место рядом с собой.

Стоило Вагнеру присесть, как воспоминания накатили сами собой.

Последний раз, когда мы оба сидели на полу, я обвиняла его во всех смертных грехах за преступление, в котором он был не виновен. Да, я тоже была под внушением, да, без него я все очень быстро поняла, но все равно — я продолжала судить Вагнера за то, что он не выбирал. Не он убил моих родителей. И не он выбрал родиться вампиром.

— Ты не виновата, — сказал Вагнер, осторожно цепляя рукой мою ладонь, — не нужно…

— Прости меня, — я поджала губы и, уставившись себе под ноги, все же переплела наши пальцы, — я такая дура. Тогда, сейчас. Да постоянно. Я, — я запнулась, подбирая слова, — да, блядь. Я просто дура. У меня нет слов больше.

Он был один. Один на один с собой, своими демонами и человеком, к которому привязан. Вагнер легче других вампиров привязывался к людям, потому что сам в каком-то роде был человеком. Он родился и вырос. Он не менялся за три дня перерождения с традиционными похоронами и раскапыванием могил. Он всегда был таким.

Вампир. Получеловек.

Сама того не подозревая, я изучала более редкий, исключительный вид. Да, он не понимал тогда много из того, что чувствовал, но он, определенно, чувствовал.

— Почему же дура, — Вагнер отпустил мою ладонь, а вместо этого едва теплая рука легла мне на плечи. Вагнер осторожно прижал меня к себе, касаясь губами моих волос. От этого легкого прикосновения по телу пустилась в пляс стая мурашек.

Уже давно я не ощущала себя настолько связанной с кем-то.

Он был один. Очень много лет Вагнер карабкался в своем одиночестве никем непонятый и никем непринятый. Самсон лепил из него нечто, а он лишь хотел жить.

— Очень даже умная. Ты хотела разобраться в вампирах — разобралась. Вряд ли этим может похвастаться хоть кто-нибудь.

Я подтянула к себе колени и, свернувшись калачиком, уткнулась в них носом. Глаза щипало сильнее с каждым осторожным прикосновением Вагнера. Он пытался меня успокоить.

А ведь он мог мне снова подарить жизнь. Сказать, что со мной ничего не случится, что он будет рядом и не допустит, чтобы произошло что-то плохое. Но он не мог.

Потому что не мог что-то пообещать.

— Я понимаю, — слезы касались обнаженных коленей, — я сначала не понимала, а теперь понимаю. Для людей ты — герой, который спас их от постоянной вампирской угрозы. А для вампиров ты — жестокий и беспощадный правитель. Хотя ты о заботишься о них и делаешь это ради них и их будущего, они долго еще будут не понимать и бояться. Но пока вся Самсоновская зараза не будет искорена — вряд ли с ними можно будет по другому. Потому что тогда никто не будет следить за новообращенными вампирами — они же невиновны, не контролировали себя. Никто не будет носить с собой никакие запасные пакеты крови.