Пять лет? Десять? Да какая разница, если он прожил пять сотен. В его мировосприятии явно прошло не больше пары месяцев.

Он ждал не прощения.

Я поморщилась, словно прожевала дольку самого кислого лимона, а Вагнер на мгновение отвернулся. Я успела подумать, что на этом наш разговор окончился, но вампир вновь посмотрел на меня, как ни в чем не бывало.

Мне на самом деле нужно было ответить.

Мне нужно было объяснить пятисотлетнему вампиру, что все эти годы для меня — много. Что все это время безвозвратно повлияло на меня и я уже не смогу вернуться в прошлый уклад жизни.

Что у меня больше нет тех чувств и уже не появятся снова.

И чтобы Вагнер не прятал за сарказмом и обтекаемыми формулировками — он спрашивал именно об этом.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — сказала я, стараясь сохранять спокойствие, а Вагнер тряхнул головой, нацепив привычную маску сарказма, — это все…

— Очень сложно, бла-бла-бла, — Вагнер меня не слушал. Он закатил глаза и отвернулся, перебирая пальцами по ручкам инвалидного кресла, — да, schatz, как только перестанешь бегать…

— Так, все! — я и не заметила, как повысила голос, а Вагнер от неожиданности умолк, — Я тебя простила и уже давно. Все, успокойся, — вампир сидел не двигаясь, а я облегченно выдохнула, — я не представляю для тебя никакой опасности. Так что можешь уже расслабиться в своем кресле и спокойно поглощать тепленькую кровь, тетя Сима о тебе позаботится.

Я выдавила из себя улыбку и рассеянно хлопнула в ладоши, тут же переплетая пальцы.

— Ты правда простила меня? — голос Вагнера прозвучал так тихо, что я даже не с первого раза разобрала слова.

И это ударило как-то особенно больно. Ледяное зеркало треснуло, посылая по венам тысячи ранящих осколков. Дабы не сойти с ума от боли, я стала дышать реже, пытаясь спрятать взгляд. Но не смогла. Глаза Вагнера были повсюду. Воздух кончался со скоростью прямопропорциональной скорости расширения зрачков Вагнера.

Я должна была объяснить. Я должна, потому что только я понимала, что сейчас происходит. Он не понимал. Я обязана была ему хотя бы за свою спасенную жизнь не тянуть эти минуты.

Не допускать того, что он мог чувствовать сейчас.

Потому что после он будет ощущать эту надежду, как унижение.

— Послушай, — я тяжело выдохнула, пытаясь подобрать слова, — в том, что случилось много лет назад твоей вины на самом деле нет. Да, ты и после совершил множество не самых приятных вещей, но…

— Перестань, — ладони Вагнера легли на стол, а я замерла, загипнотизированная хриплым голосом вампира, — все очень просто. Простила? Да или нет.

Осколки зеркала достигли своей цели. Они впились в горло, не позволяя произнести и звука — я лишь судорожно сглатывала слюну под немигающим черным взглядом Вагнера. Холодная капля пота, что собралась где-то у самой кромки волос, сорвалась и устремилась за шиворот, обводя мой позвоночник.

Я только теперь поняла, как взмокла за этот короткий разговор.

— Schatz, — Вагнер сжал столик, а тот жалобно заскрипел в руках вампира.

Я не имела никакого права делать это с ним.

Поэтому, собрав все свое мужество в кулак, я прямо посмотрела ему в глаза.

Главное объяснить.

— Да, простила, — выпалила я, а вампир замер, — но, Вагнер, здесь есть…

Я не поняла, что произошло. Мир закружился перед глазами. Вскрикнув, я полетела вниз, но была подхвачена дрожащими, когда-то сильными руками. Я инстинктивно ухватилась за шею вампира, пытаясь восстановить равновесие и нащупать ногами землю. что от движения его коляски вдруг перестала казаться какой-то очевидно существующей опорой.

— Послушай, — начала было я, но руки Вагнера на моей талии вдруг ослабли, а коляска прекратила свое движение, — эй?

Губы Вагнера черкнули меня по щеке, и в то же мгновение его голова повисла на грудь.

Я осторожно поднялась с колен вампира, недоуменно глядя на замерший на его лице полуоскал.

Активная стадия прошла. Видимо большой эмоциональный выплеск дался Вагнеру достаточно тяжело. Да и физически он скорее всего в этот момент перенапрягся. В принципе таких активных движений за вампиром в последнее время было сложно заметить, а здесь какой-то бешеный вальс на колесах.

Думать о том, что вызвало его такую реакцию, совершенно не хотелось.

Прилично обожравшийся червь совести, хрустя моими недомолвками, икнул где-то в моей голове.

Мне стоило объяснить Вагнеру все, как только тот очнется. Но как теперь это сделать, не вызвав новое отключение?

Да, Сима Андреевна. Времени получше для выяснения отношений вы найти не могли.

Абсурдность сложившегося положения как-то выбила меня из колеи. Я сидела на своем месте, сложив на коленях руки, будто послушная ученица, выпрямив спину до хруста в позвонках. Видимо мой мозг настолько устал гоняться за вечными призраками, то и дело норовящими разрушить мир, что как только у него появилась возможность подумать о чем-то другом — он с радостью переключился. Конкретно сейчас — на добрых пять часов отрубившегося вампира.

А Вагнер, не подозревая ничего о муках, что преследовали меня, благополучно превратившись в трупик, регенерировал. Красиво так, не шевелясь. От него даже стоял такой прохладный флер, стоило поднести руку. Зачем я пару часов назад висела над ним и то и дело ощупывала воздух вокруг — лучше не спрашивать. У меня вопросов, как и всегда, было больше чем ответов.

Один из них — а почему из всех “житейских” проблем я предпочла выбрать именно эту? В конце концов, можно было бы поразмышлять на тему, а как я буду транспортировать недвижимого вампира, что кажется полность превратился в труп, когда поезд прибудет на место? А ведь мы почти доехали — осталось то всего ничего и здравствуй, златоглавая.

Я вновь поднялась с места и, немного подумав, присела около Вагнера. Данное положение начинало входить в привычку, словно общаться с ним ментально мне нравилось гораздо больше, чем лично. Смотреть на его спокойное, хоть и поврежденное, лицо, будто добавляло некоторого откровения в мой диалог с самой собой. Только в этом положении я вдруг становилась какой-то невероятно честной собой. Все мои чувства проходили через призму той, прошлой меня, что пытается объяснить неживому, что это, чувствовать, как человек.

И сидя вот так на коленях перед вампиром, я вновь объясняла, как это — чувствовать.

Только на этот раз совершенно не Вагнеру.

Как уже абсолютно было понятно, Вагнер все понял не так. Я слишком не вовремя психанула, поторопилась, не ушла в объяснения. Я пошла у него на поводу и выпалила ответ, зная, что он поймет его не так. Словно… Ресницы Вагнера дрогнули, а я напряглась, но больше движения не было. Но даже этот немой жест подтверждал мою догадку. Вагнер всегда делал это — будил самое темное во мне. Темное и сильное. Когда-то давно — желание обладать, чувство риска. Даже некоторую жажду крови. Но последнее время это темное становилось изощреннее.

Вот сейчас. Я хотела, чтобы Вагнер понял не так. В таком не каждый способен был признаться и в мыслях, но я все же еще была ученым. Я обязана была всем этим годам быть сейчас честной даже в самой отвратительной правде. Да, этот вывод дался тяжело, но глупо было отрицать. Ради того, чтобы увидеть, как одно из самых могущественных существ в мире вдруг на мгновение, лишь во взгляде, изменится и наполнится надеждой. Как он воспрянет, как спадет его вечная броня. Почувствовать, как он в эту самую секунду останется беззащитным передо мной и в этот момент — объяснить.

Я хотела.. Нет , я жаждала увидеть ту боль, что в тот момент поразит незащищенное, открытое сердце вампира. С пугающим любопытством того, кто отрывает мухе крылья, я хотела узнать, а способен ли плакать от боли вампир? Как он изменится в лице? Как надежда, что только возросла в его сердце, вдруг уничтожит все самое хорошее, что было в Вагнере.

И все это ради одного — ощутить свою власть над ним, над этим бессмертным существом, что несмотря на все мои просьба все еще оставался рядом со мной. И только в этом был повинен.