В целом, монгольские divinatores могут быть отнесены к широкому разряду неспециализированных магов, хотя прогностические функции в их деятельности, по всей видимости, преобладали. Этнолог К. Йохансен, анализируя сведения брата Вильгельма, справедливо полагает, что предсказателей не следует относить к категории шаманов, поскольку речь идет о разных магических техниках[202]. При этом, существовали и маги-специалисты — такие, как, например, sortilege. Наконец, как способностью предчувствия, так и правом истолкования знамения, т. е. предсказания, могли быть наделены и личности, стоящие вне сферы профессиональной магии (см. ниже эпизод с выпадением снега летом 1219 г.). Может быть, монголоведы смогут прояснить загадочную фразу брата Вильгельма, из которой, как будто, следует, что монголы называли злых духов и злые ветры тем же словом, что и дивинаторов (перевод этой фразы у А. И. Малеина[203] не имеет ничего общего с подлинником{76}).
Iuga брата Бенедикта и Ytoga брата Иоанна де Плано Карпини соответствуют Natigay у Марко Поло[204] и Eke Etügen 'великая мать-земля' «Тайной истории монголов» (§ 113). Монг. Этуген (Ätügän, Itügän или Ütükän) обозначало божество земли или обожествленную землю[205]. Марко Поло сообщает о традиционных верованиях монголов следующее: «А вера у них вот какая: есть у них бог, зовут они его Начигай и говорят, что то бог земной; бережет он их сыновей и их скот да хлеб. Почитают его и молятся ему много; у каждого он в доме. Выделывают его из войлока и сукна и держат по своим домам; делают они еще жену того бога и сынов. Жену ставят по его левую сторону, а сынов перед ним; и им также молятся. Во время еды возьмут да помажут жирным куском рот богу, жене и сынам, а сок выливают потом за домовую дверь и говорят, проделав это, что бог со своими поел, и начинают сами есть и пить» (Марко Поло, с. 90).
Марко Поло было известно, что монголы, оставшиеся на родовых территориях, придерживались древних языческих верований. И потому Поло, привыкший к утонченным и пышным церемониям при дворе великого хана в Ханбалыке, считал их веру «дикой». Монголы, соблюдавшие традиции предков, точно так же как их, по словам Марко Поло, соблюдал Чингис-хан, делают «своего бога из войлока и называют его Начигай; делают ему и жену <…>, говорят, что они боги земные и охраняют их скот, хлеба и все их земное добро. Они им молятся; когда едят что-нибудь вкусное, 'так мажут своим богам рты. Живут они, как звери» (Марко Поло, с. 225).
Термин Ötükän встречается в малой надписи памятника в честь Кюль-Тегина и в надписи памятника в честь Тоньюкука[206]. Владимирцов Б. Я. указывает на соответствие названия Ötükän древнетюркскому орхонскому ötüken в монгольском языке в форме монг.-письм. etügen, ötügen 'Земля, земля-владычица, божество земли'[207]. Он отмечает, что «слово это известно и некоторым живым монгольским наречиям, напр. халх.-вост. etyгyn'id», и считает, что монг. etügen ~ ötügen является шаманским божеством, которое «обозначало божество земли и землю, саму землю, рассматриваемую как божественную»[208]. В «Тайной истории монголов» (§ 113) термин Ätügän переведен китайским словом 'земля'. Ср. также эпизод, где Чингис-хан в словах, обращенных к Чжамухе, употребил эпитет «Земля-мать Этуген». В якутской мифологии утугэн — 'пропасть, бездна, преисподняя, подземный мир'[209], место обитания демонических богатырей абаасы[210].
Согласно сведениям брата Бенедикта, божество, именуемое монголами Этуген, команы называют Кодар. По мнению большинства исследователей, Кодар (Codar, точнее Codai) в тюркском языке является заимствованием из перс. Khudä 'Бог'. В словаре «Codex Cumanicus» латинское слово Deus передано пер. Ghoda и тюрк. Tengri[211].
К какой группе следует отнести вопрошателей «демонов»? Скорее всего, речь идет о шаманах. На это, в частности, указывает любопытная ошибка брата Иоанна, перепутавшего термины Codar и Кат: «Когда им приходит ответ от демонов, они верят, что с ними говорит бог. Этого бога они именуют Итога, но команы его же называют Кам». Винцент из Бове, цитируя этот пассаж, окончательно запутывает смысл, превращая Кат в Chaam (хан, каан): «quem scilicet deum Ythoga nominant, sed ipsum Comani Chaam appellant» (Simon de Saint-Quentin. XXX. 74).
Принято считать, что термин кам обозначает фигуру шамана. По мнению Ала ад-дина Джувайни, «причина идолопоклонства уйгур в том, что в те времена они знали науку магии, специалистов в искусстве которой они называли кам. И сейчас среди монголов есть люди, которые одержимы ubna и говорят бессмысленные вещи, и заявляют, что они обладают демонами, которые их обо всем осведомляют. Мы расспрашивали определенных людей, почитающих этих камов, и они говорят: "Мы можем слышать как демоны опускаются в их юрты через дымовое отверстие и разговаривают с ними. И, может быть, злые духи близки с некоторыми из них и имеют с ними сношения. Их сила достигает вершины сразу после того, как они удовлетворят свои желания противоестественным путем (az manfaz-i-biraz)"»[212]. Рашид-ад-дин пишет, что у монголов области Баргуджин «безмерное количество шаманов (кам), — общеизвестно, что джинны с ними разговаривают» (Рашид-ад-дин. Т. I. Кн. 1. С. 157)[213].
У кочевников Центральной Азии термин арамса (от древнетюркского irg — предсказание, пророчество, гадание[214]) употреблялся в значении 'вещий, волшебник, заклинатель' и обозначал людей, обладавших приемами пророчества и волшебства. Шаманы у древних тюрков имели дар пророчества и владели искусством гадания. «Своими жрецами ставят тех, которые, по их мнению, могут дать им предсказание о будущем» — писал Феофилакт Симокатта о древних тюрках (Феофилакт Симокатта, с. 161). Из сообщений византийских послов VI в. известно, что шаманы «предсказывали» судьбу, произнося особое заклинание arvas. Этот термин в значении 'творить, произносить заклинания' зафиксирован в Словаре Махмуда Кашгарского, а ныне бытует в языке алтайцев[215]. По материалам XIX в. прорицатели у сибирских народов, которые гадали при помощи топора, ножа, с помощь ветки горящей ели или глядя в небо, в отношении предвидения и разгадывания причин различных событий считались стоящими выше шаманов[216]. Как пишет Е. С. Новик, «грани между шаманами различных категорий и провидцами, гадателями, предсказателями в ряде случаев весьма зыбки, как зыбки и границы между простыми гаданиями и камланиями, целью которых было получение информации от духов»[217].
§ 2. Жребий прорицателей
Практика монгольских предсказаний была известна и европейским авторам, непосредственно не контактировавшим с монголами, и воспринималась она крайне негативно. Вот ее изложение в хронике Фомы Сплитского: «Видя, что судьба приносит ему удачу во всех войнах, [Чингис-хан] стал чрезвычайно надменным и превознесся гордостью. И, полагая, что в целом свете нет народа или страны, которое могли бы противиться его власти, он задумал получить от всех народов трофеи славы. Он желал доказать всему миру великую силу своей власти, доверясь бесовским пророчествам, к которым он имел обыкновение обращаться. И потому, призвав двух своих сыновей, Бата и Кайдэна, он предоставил им лучшую часть своего войска, наказав им выступить для завоевания провинций всего мира. И, таким образом, они выступили и почти за тридцать лет прошли по всем восточным и северным странам, пока не дошли до земли рутенов и не спустились, наконец, к Венгрии» (Фома Сплитский. XXXVII)[218]. В восприятии Фомы Сплитского образы Чингис-хана и Угедея слиты в одну фигуру. Основатель империи и его преемник составляют единое имперское тело. Фома говорит о двух сыновьях Цекаркана: Бату и Кадане. На самом деле Кадан был шестым сыном Угедея, а Бату — вторым сыном Джучи, т. е. оба они внуки Чингис-хана. Под «трофеями славы», видимо, следует понимать послания с требованием покорности Сыну Неба. Оформление этой доктрины приходится на время царствования Угедея и связано с культом обожествленного Чингис-хана. Трофеи славы Чингис-хану добывали его внуки. Как выглядело распространение доктрины на практике, показывает ситуация, описанная магистром тамплиеров Понсом де Обоном: «И если к ним посылают какого-либо гонца, его берут передовые в войске, завязывают ему глаза, и ведут его к своему государю, который, по их словам, должен быть владыкой всего мира» (Понс де Обон, с. 6).