Причиной войны между правящими домами Киракос Гандзакеци называет борьбу за власть, но никак не религиозные разногласия. Рашид-ад-дину известна во всех подробностях история казни царевичей-джучидов, не подчинившихся указу хана Мунке, но он вкладывает в уста Берке претензии к Хулагу, которые охотно цитируют сторонники гипотезы о мусульманском благочестии правителя Золотой Орды: «Он разрушил все города мусульман, свергнул все дома мусульманских царей, не различал друзей и врагов и без совета с родичами уничтожил халифа. Ежели господь извечный поможет, я взыщу с него за кровь невинных» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 59). Однако сюжет неладно скроен, ибо тут же говорится: «И послал он в передовой рати Нокая, который был его полководцем и родственником Тутара, с тридцатью тысячами всадников отомстить за его кровь» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 59). Отмщение за кровь царевича Тутара не имеет ни малейшего отношения к уничтожению багдадского халифа.
По оценке В. В. Бартольда, «как и раньше, в рассказе о вражде между Беркаем и Сартаком, так и теперь Беркай в некоторых источниках изображается защитником ислама; сообщают, будто он резко упрекал Хулагу за опустошение столь многих мусульманских стран и в особенности за казнь халифа Муста'сима. Более правдоподобны, вероятно, те известия, согласно которым царевичи из дома Джучи считали, что их права были ущемлены из-за создания нового монгольского государства в Персии; с новым государством были объединены также такие области, как Арран и Азербайджан, где еще при Чингиз-хане прошли "копыта монгольских коней" и которые, следовательно, по установлениям завоевателя, должны были принадлежать к уделу Джучи»[114].
На поверку письмо Берке султану Байбарсу оказалось пропагандистским вымыслом. Все три персонажа — Берке, Хулагу и Байбарс — заняты укреплением своей власти, т. е. внешней войной. Параллельно шла дипломатическая война, и потому нет причин принимать фантомы за реальные факты.
Глава 4.
Небесные битвы
В XVI в. хорезмийский сказитель Утемиш-хаджи поведал историю, в которой, на взгляд непосвященных, Берке в одиночку вышел сражаться с войском своего двоюродного брата, ильхана Хулагу. У Берке было маленькое войско, а у Хулагу огромное. Но Берке имел преимущество — он был истинным мусульманином. Его мнимая беззащитность означает присутствие невероятной силы: невидимого небесного воинства, ниспосланного Аллахом. Загадочным для нас образом, сторонники Берке не видят войска Аллаха, противники же, напротив, в страхе бегут с поля боя. Сюжет следует рассматривать как «божественное» послание сомневающимся бекам из войска Берке, поэтому небесное воинство остается незримым для них. Они видят лишь чудесный результат, однако продолжают недоумевать, каким образом Берке в одиночку удалось внушить ужас врагам. Тут же появляется эпизод с расспросом плененных врагов. Агиографический сюжет перекодируется в фольклорный. В результате, враги Берке видят небесных помощников как реальное войско. Сходный сюжет имелся в мифологии крестоносцев: в разгар сражения они видят одинокого всадника в белых одеждах, громящего вражью силу. Это явление Георгия Победоносца.
Так выглядит событие в мусульманской фольклорной литературе. Это пример конструирования идеального прошлого в интересах группы дальних потомков Джучи-хана, а именно Иш-султана, пожелавшего выяснить, кто и после кого становился ханом. Призыв к извлечению из этого источника ценной информации звучит удручающе бессмысленно. Перед нами другая реальность, а вовсе не исторический текст, в котором смешаны «полезные» и «бесполезные» вещи. У мифологической и рациональной картины мира разные задачи, их насильственный брак породит лишь монстров.
Утемиш-хаджи. Чингис-наме
Начало повествования о Берке-хане
«Упомянутый [Берке-хан] — да будет над ним милость [Аллаха] — знаменит [тем, что] с рождения матерью был мусульманином. Когда он появился на свет, он не сосал молока [ни] своей матери, [ни] молока других женщин-немусульманок. По этой причине показал [его Йочи] своим колдунам и ведунам. Когда те сказали: "Он — мусульманин. Мусульмане не сосут молока женщин-немусульманок", — то разыскали и доставили женщину-мусульманку. Ее молоко он начал сосать{41}.
Когда через несколько лет после этого события его отец Иочи-хан умер, он пришел в город Сыгнак, не будучи в состоянии находиться среди неверных. Когда [же] он пришел в этот вилайет, то, прослышав о достохвальных качествах Шайх ал-'алам Шайх Сайф ад-Дина Бахарзи, который был [одним] из халифа хазрата полюса полюсов Шайх Наджм ад-Дина Кубра, со страстным желанием и любовью прибыл к нему на служение и в течение нескольких лет ревностно стремился овладеть крайней степенью [духовного] совершенства святых. Он все еще находился на служении у шейха в то время, когда умер Саин-хан [и] беки его в согласии послали гонца к Хулагу-хану.
Однажды хазрат шейх сказал Берке-хану: "О, сын [мой]! Такое последовало повеление от Господа Всевышнего: "Отправляйся и правь в юрте отцов [своих]!" [Тот сказал]: "Обрету на службе у вас. Еще отправлюсь и обреку себя на правление этим [тленным] миром и его тяготы". Когда [же] шейх сказал: "Нет спасения от суда Господа Всевышнего, коль попадешь ты в передрягу, коль примешь муки ее", — то упомянутый хан также оказался в безвыгодном положении и согласился. Несколько дней он готовился [и затем] отправился. Хазрат шейх проводил [его] из Бухары до Кара-Куля. Хан пешком шел при поводе [коня] шейха. Из Кара-Куля шейх, благословив [Берке-хана], вернулся, [а] хан отправился в вилайет Дашта.
В вилайете Хаджи-Тархана был знаменитый своим богатством человек по имени Хаджи Нийаз. Он рассказывал: "Из Кара-Куля хазрат хан вышел [вместе с] восьмью человеками и двинулся в вилайет Дашта. Каждый из тех восьми человек — предок тысячи юрт. Когда хан, да будет над ним милость [Аллаха], выйдя из Кара-Куля, прибыл в Урганч, он йз Урганча пошел в Сарайчук. Рассказывают пока он шел в Сарайчук, [вокруг него] собрались пятьсот человек. Пока [же они], пройдя через Сарайчук, дошли до берега реки 'Идил, то собрались [уже] тысяча пятьсот человек. Когда они пришли на берег реки 'Идил, то получили известие, что Хулагу-хан с огромным войском идет [сюда] по побережью Кулзумского моря{42}. Это собравшееся [вокруг Берке-хана] войско его перетрусило и все вместе они сказали [хану]: "Хулагу-хан — великий государь. Есть у него войско. Нас [же] мало. Не следует нам идти на него и сражаться". Говорят, что тогда у хана был щит без чехла. Некоторые говорили, [что у хана] был шлем без чехла. Был [у него] также овечий альчик{43}. В ответ им хан сказал: "Не по своей воле, не по своему желанию пошел я в поход. Вы не верите в меня. Если сейчас вот мы своей рукой поставим этот альчик на тырбу на шишак щита или шлема, то он не устоит.
[А] теперь давайте с вами условимся. Я метну этот альчик на шишак этого щита или шлема. Если станет он на тырбу у них на шишаке, то знайте, я одолею этого врага. Господь Всевышний [победу] отдаст мне. Если [же альчик] не станет на тырбу, то не ослушаюсь я, что бы вы ни сказали". Эти люди в свою очередь сказали: "Если [альчик] станет на тырбу, то и мы, пока теплится в нас жизнь, будем с вами заодно". Когда хан — да пребудет над ним милость [Аллаха] — взял альчик в свои руки и бросил, памятуя об Аллахе Всевышнем, [то альчик] точно стал на тырбу на шишаке. Когда те увидели это, то изгнали из своих сердец сомнение, все стали послушными покорны, переправились через реку 'Идил и по берегу Кулзумского моря двинулись навстречу войску Хулагу-хана.
