96

Western Inner Asia в данном случае — Средний Восток, перс.

. Речь идет о государстве ильханов. — Уточнение А.Ю.

97

Как и в других частях Монгольской империи, главными носителями буддизма в Золотой Орде, вероятнее всего, были уйгурские бахши, религиозная роль которых сочеталась с их более общим политическим и культурным значением в качестве писцов при дворах монгольских правителей; таким образом, термин бахши получал самые разные семантические интерпретации (см.: Doerfer G. Türkische und mongolische Elemente im Neupersischen: Unter besonderer Berücksichtigung älterer neupersischer Geschichtsquellen, vor allem der Mongolen- und Timuridenzeit. Wiesbaden, 1963–1975. Bd. II P. 271–277), иногда явно обозначая буддийского монаха, иногда просто писца, обученного уйгурскому письму, а в некоторых случаях религиозного «деятеля» не буддистской, а какой-либо местной традиции. Сложно сказать, насколько рано появилось последнее значение. Слово бахши стало в Средней Азии стандартным обозначением как «шаманов», так и «сказителей», сочетавших элементы шаманского действа и эпического сказительства, а упоминание бахши как религиозных деятелей, которых почитал Токта, но казнил Узбек, вкупе с крайне скудными свидетельствами буддистской деятельности и присутствия в улусе Джучи, подразумевает, что это семантическое развитие относится к достаточно раннему времени; может быть, впрочем, что слово бахши использовалось арабскими писателями неточно, как общее обозначение противников ислама. В любом случае, уйгурское письмо, несомненно, широко использовалось в улусе Джучи и само по себе свидетельствует о присутствии лиц, вероятнее всего, по происхождению и культуре связанных с буддистским уйгурским миром; само обозначение «уйгур», похоже, несло в себе (в Золотой Орде, как и в других монгольских землях) более отчетливые буддистские коннотации, чем даже слово бахши. Таким образом, нельзя исключать, что буддистский элемент сохранялся в улусе Джучи, как показывает сообщение Иоганна Шильтбергера (начало XV в.), очевидно, относящееся к действовавшим там «уйгурам»-буддистам (cp.: Hans Schiitbergers Reisebuch nach der nürnberger Handschrift, ed. V. Langmantel. Tübingen, 1885. S. 40, где он приписывает этим «уйгурам», которых, по его словам, он видел в «Сибири» у принца-чингизида Чакры (Tzeggra), поклонение образу младенца Иисуса; в английском переводе Телфера, опубликованном Обществом Hakluyt приводится форма этого слова «Ugine»), и заметка Иосафата Барбаро об исламизации этой области только при Едигее, однако наша информация слишком скудна, чтобы должным образом определить роль буддизма в Золотой Орде. О использовании уйгурского письма в улусе Джучи см. Istvan Vasary. Bemerkungen zum uigurischen Schrifttum in der Goldenen Horde und bei den Timuriden//Ural-asiatischen Jahrbücher, Neue Folge, 7. Wiesbaden, 1987. S. 115–126. О двойственном значении термина бахши в улусе Джучи как религиозном «деятеле культа» и писца см.: Усманов М. А. Жалованные акты Джучиева Улуса XIV–XVI вв. Казань, 1979. С. 125–128.

98

Вопреки мнению Д. ДеВииз, Берке, равно как и Бату, не носил ханского титула. По сведениям Джувайни, ханом называли того, кому принадлежит власть над Монгольской империй. Остальных Чингизидов, даже если они правили улусами, просто называли по именам. По сведениям брата Бенедикта, титул хан (саn) означает «император» (НТ, § 9). Раз нет термина «хан» для правителей улусов, то нет и исторической, реальности, обсуждаемой Д. ДеВииз. Поясню свою мысль: у нас нет оснований говорить о монгольском хане-мусульманине. Берке как ставленник кочевой аристократии чтил Ясу и даже не чеканил монету со своим именем. Отсутствие титула означает, что правитель Улуса Джучи мыслил себя членом «золотого рода» Чингис-хана, а подвластный ему улус воспринимал как неотъемлемую часть Монгольской империи. Ни о каком сепаратизме Берке и уж тем более о претензиях на основание самостоятельного государства и речи не было. С позиции Чингизидов власть и могущество отдельных представителей рода над территориями, завоеванными совместными усилиями, вовсе не означали отказ подчиняться воле каана и решениям курултаев. Наоборот, могущество царевичей находило поддержку в могуществе рода, что не исключало соперничества правящих домов при выдвижении своих кандидатов на трон в случае смерти каана. Мне кажется, что современные исследователи путают понятия «самостоятельности» и «независимости» и совсем не учитывают систему управления в Монгольской империи. — Доп. А.Ю.

99

В арабской хронике конца XVI в., написанной ал-Джаннаби (ум. 999 г.х./1590–1591 гг.), упоминается записка под названием «ан-Насирийя», сочиненная в честь Берке известным хорезмийским правоведом Мухтаром бен Махмудом аз-Захиди (ум. 658/1260 г.); этот труд, очевидно, до нас не дошел. Эти сведения ал-Джаннаби цитирует по «истории ал-Малика ал-Му'аййада», правителя Хамы, судя по всему, имея в виду сирийского историка начала XIV в. Абу-л-Фиду; впрочем, этот отрывок отсутствует в сохранившейся версии труда Абу-л-Фиды (о сходных цитатах у других историков см. Little, Introduction, р. 40–41). Раздел из сочинения ал-Джаннаби, цитируемый здесь, не приводится в сборнике материалов Тизенгаузена. Я просмотрел отрывок из этого труда в рукописи Британского музея (MS. Or. 1761. ff. 295b–309a), которую Рие считал анонимной арабской историей Дешт-и Кипчака.

100

Перевод Raverty, Vol. II. Р. 1283; сюжет обсуждается в статье Richard, La conversion, р. 178–183; Возможный отголосок этого мотива, согласно которому отец Берке, Джучи, хотел, чтобы его сын стал мусульманином, можно найти еще раньше, в истории ан-Насави о последнем сыне хорезмшаха Джалал ад-дине; ан-Насави пишет, что сестра Джалал ад-дина, взятая в плен монголами, сумела передать брату, что каган (непонятно, кто имеется в виду под этим обозначением) поручил ей обучать Корану его детей.

Речь идет о Хан-Султан, дочери хорезмшаха, ставшей женой Джучи. «Хан-Султан — старшая из дочерей султана ['Ала' ад-дина] Мухаммада — была взята в плен [татарами] вместе с Теркен-хатун. Ее взял к себе Души-хан, и она [юдила ему детей. Затем Души-хан умер, и она сообщила своему брату, султану Джалал-ад-дину], сведения о татарах, о новостях у них и об их положении. <…> Она сообщала брату, что ал-хакан уже приказал учить ее детей Корану "и к нему дошло известие о твоей силе, вооружении, о твоем могуществе и обширности твоих владений. Поэтому он решил с тобой породниться и договориться о том, чтобы владения ваши были разграничены рекой Джейхун: тебе то, что до реки, а ему то, что за ней» (ан-Насави. 85). В переводе 3. М. Буниятова речь идет о детях Хан-Султан, а не о детях хакана. Совершенно ясно, что ал-хакан — это хан Угедей. — Доп. А.Ю. 

101

«Кара-хан, будучи наследником престола, занял место отца и стал падишахом. У него родился весьма счастливый и с августейшими признаками сын. Три дня и три ночи он не брал грудь матери. Мать потеряла надежду на его жизнь и была печальна и грустна. Однажды ночью она увидела во сне, как сын говорит ей: "Если ты желаешь чтобы я сосал твою грудь, то уверуй в единого творца, признай его и считай его власть над собой обязательной". Женщина видела этот сон в течение трех ночей. Но так как это племя было неверным (кафир), то женщина не осмелилась рассказать им о случившемся и втайне от мужа уверовала во всевышнего господа. Воздев руки к небесам, она взмолилась и сказала: "Господи! Помоги мне, несчастной, сделай мое молоко для этого дитяти сладким!". И Огуз сразу же прижался к материнской груди и стал сосать» (Фазлаллах Рашид ад-Дин. Огуз-наме/Пер. с перс., предисл., коммент., прим, и указатели Р. М. Шукюровой. Баку, 1987. С. 26). — Доп. А.Ю.