— Ты всегда был замечательным союзником. — Я помогал ему в нескольких делах, где требовалась эксгумация тел, в результате чего он выиграл суд. — Мне очень приятно помогать.

Ровно через десять минут я обновил сайт.

Видео уже не было.

Улыбаясь, я откинулся в кресле. Если ей так нужны деньги, она должна найти другой способ их получить. Я не хотел позволять целой толпе мудаков смотреть на нее. Я бы уничтожил всех, кто там когда-либо писал, и уничтожил бы сайт, прежде чем позволил бы этому случиться.

***

Моя голова все никак не могла успокоиться.

Визуальные образы мужчин, возбуждающих из-за нее, кружились в моей беспокойной голове, как коварная паутина, и мои руки сжались в плотные кулаки по бокам. Увлекшись этими мыслями, я не сразу обратил внимание на вопрос Барлетты.

— Профессор? Это, блять, нормально?

Я обратил внимание на то, что он сгорбился, штаны сбились на лодыжках. Еще минуту назад он сидел на своей койке, но теперь стоял лицом к стене, и его рука дергалась от резкого движения. Звук шлепающей кожи, сопровождаемый его сильным ворчанием, подтвердил то, что я уже знал.

Прочистив горло, я отвернулся.

— Да. Сексуальное влечение усиливается во время инфекции. — Проклятая вонь в воздухе усилилась, проникая в мой нос, когда я пытался прочистить горло.

Несколько секунд спустя его стоны отразились от стен камеры, и он закричал.

— Блять! Блять! — Когда он натянул штаны и упал на раскладушку, я заметил на стене мокрые пятна, где он кончил. — Это чертовски унизительно, — сказал он, поморщившись, когда переместился в другое положение, привлекая мое внимание к странному изгибу его спины. Искривление позвоночника было нормальным явлением, поскольку паразит начал атаковать и истощать отдельные части тела. — Это как будто... это появляется из ниоткуда, и если я не позабочусь об этом? Худший случай синих яиц в моей жизни. Прошу прощения за то, что сделал это перед тобой.

— Не стоит извиняться.

— Я думал о той истории, которую ты мне рассказал. О том, как твоего брата вот так вот забрали. — Он кашлянул, выплеснув красные брызги на бетон, и, сглотнув, поморщился. — Не знаю, почему я не перестаю думать об этом. Что случилось с Цезарем? Разве он не пытался тебе помочь?

Я переключил свои мысли с Лилии и видео на воспоминания о Цезаре той ночью.

— Он не был нам предан.

— Ты думаешь, он как-то связан с тем, что твоего брата похитили?

Уставившись на мужчину, я изучал его выражение лица на предмет реакции на этот вопрос. Вздрагивание. Мышечный тик. Изменение его взгляда. Ничего.

Пронзительная боль пронзила мой висок, и я сжал глаза и челюсть, потирая это место. Десять, девять, восемь, семь, шесть.

— Ты в порядке? — спросил Барлетта, когда неровные огоньки вспыхнули у меня под веками.

— В порядке. — Потребовалось несколько минут, чтобы боль утихла, и я откинул плечи назад на длинном выдохе, когда последние остатки боли утихли. — Мой отец наказал его. Допрашивал его, пытаясь выяснить, у кого хватило смелости забрать сына Уоррена Брамвелла. Но все было напрасно.

***

Я заглядываю в щель двери в одной из комнат, примыкающих к лаборатории отца. Цезарь сидит, привязанный к стулу, его лицо в синяках и кровоподтеках, с ярко-красными следами от каждого безжалостного удара по лицу. Глаза опухшие и перекошенные, губы распухли и кровоточат, он едва ли похож на человека. Перед ним стоит мой отец, по бокам от него двое мужчин, оба в костюмах, черных перчатках и странных масках, напоминающих мне жуткую птицу. Такие я видел в книгах о чуме. Маски врачей, предназначенные для защиты от микробов. Почему мужчины надели их именно сейчас — загадка.

— Где мой гребаный сын? — в десятый раз спрашивает отец.

Цезарь не отвечает. Его голова покачивается, как арбуз, насаженный на зубочистку, и от этого зрелища меня тошнит.

Хочется сбить арбуз и посмотреть, как он брызнет на бетон. Видеть человека, избитого до полусмерти, нелегко, но я хочу вернуть брата, и я не могу винить отца за то, что он проявил жестокость. На самом деле, я хочу больше насилия. Больше крови.

Один из людей в масках рядом с моим отцом снова бьет его по лицу, от удара его кулака кровь и выбитый зуб падают на пол.

Охранник по-прежнему отказывается говорить.

Сжав руки в кулаки, я скрежещу зубами, мечтая нанести несколько ударов.

Отец застонал и отвернулся от него, проведя рукой по лицу.

— Уберите его с глаз моих.

Нет. Нет!

Он ничего не узнал, и прошло уже шесть дней, а Кейдмона все нет.

Я отдаю отцу должное за его усилия. У меня всегда было впечатление, что он ненавидит нас двоих и с радостью списал бы нас со счетов. Он даже договорился с полицией о вознаграждении — довольно заманчивая сумма для человека, который ведет себя так, будто ему на все наплевать.

Двое мужчин тащат Цезаря к двери, за которой я прячусь, и я вскакиваю на ноги. В тени небольшой ниши, прижавшись спиной к стене, я наблюдаю, как мимо проносят его тело. В комнате, где все еще стоит отец, звонит телефон, и, выглянув, чтобы убедиться, что охранников нет в поле зрения, я на цыпочках возвращаюсь на свое место и заглядываю внутрь.

Отец отвечает.

— Да.

Я не слышу, что говорит собеседник, но выражение лица отца сменилось с недовольства на напряженное и хмурое.

— Чего они хотят? — Последовала пауза, и он, запустив пальцы в волосы, зашагал дальше. — У меня есть деньги. Я могу заплатить им столько, сколько они захотят.

Еще одна пауза.

— Нет! Это невозможно! Нет! Скажи им, нет! — Гудок завершает звонок, и он с ревом гнева бросает телефон на пол. — Черт! Черт! Черт!

Запустив обе руки в волосы, он снова зашагал.

Набравшись смелости, я протискиваюсь ближе, пока не оказываюсь прямо в комнате.

Он сначала не замечает меня, так как его шаги ведут его к стене. Когда он поворачивается, его гневные глаза встречаются с моими.

— Что ты здесь делаешь?

— Кто тебе только что звонил?

— Не твое дело!

— Это касается моего брата! Говори!

Глаза его пылают яростью, он огрызается.

— Я же тебе сказал. Это не твое собачье дело. Если бы ты не был так занят, обоссав свои чертовы штаны, он мог бы быть сейчас здесь! — Его слова ударяют меня, как сильный удар в грудь, и я задыхаюсь от этого.

— Да пошел ты! У них было оружие! Их было двое!

— И самое печальное, что они оставили тебя в живых.

На глаза наворачиваются слезы, но я не хочу, чтобы он знал, как сильно его слова ранят мое сердце. Вместо этого я стиснул зубы и позволил гневу поглотить меня.

— Ты знаешь, кто его забрал, не так ли?

— Нет.

— Но им что-то от тебя нужно. Что же! Скажи мне! — Ярость вспыхивает во мне, и я бросаюсь к нему, мои руки покалывает от желания ударить его.

Не пройдя и двух шагов, он достает из-за спины пистолет и направляет его на меня.

Я замираю на месте, пытаясь осмыслить происходящее.

— Убирайся с глаз моих. Или, да поможет мне Бог, я всажу тебе пулю в череп.

— Скажи мне, где он. Я пойду за ним. Я пойду за ними всеми.

Он фыркнул от смеха.

— Ты наложишь в штаны и упадешь в припадке, — говорит он, прижимая одну руку к груди и дергая ею, насмехаясь надо мной.

Удивительно, что я не чувствую вкус пыли во рту, как бы сильно я ни скрежетал зубами.

— Я тебя ненавижу. И он тебя ненавидел.

— Ты разрушил мою жизнь. В тот день, когда ты сделал свой первый вдох, и она умерла. Теперь еще и Кейдмон. Ты мне не сын.

Слезы подступают к глазам, и, глядя на него сквозь водянистую пелену, я мысленно ищу одну-единственную причину, по которой мне не следует уговаривать его пустить мне пулю в лоб. Ответ приходит в красной дымке. Месть.