— Ну, знаю Тарханы, слыхал.
— Хочешь слушать рассказ?
— Давай выпьем еще по кружке, — перебил Фетиска, разливая всем из четверти.
— Нет, я сперва расскажу, а то напьюсь и позабуду… В царской армии, значит, служил офицер, Вулич по фамилии…
Убедившись, что в его нагане один патрон, бандиты, видимо, успокоились. Но слушать они не желали и, заставив Тимошу выпить вторую кружку, начали гомонить.
— Ты лучше скажи, зачем с собой шпалер нес? — приставал к нему Фетиска. — Тебе кто сказал, что мы в Варежке? Говори!
— Никто не сказал! Я и не знал, что вы в Варежке! — возражал Тимоша, слыша свой голос точно издали и радуясь, что он хоть и пьян, но так умело врет, будто на самом деле встретил парней нечаянно.
Но он хорошо помнил, что ему надо усыпить внимание бандитов, а для этого — заставить их слушать его рассказ. Он встал и воскликнул:
— Глядите сюда! Вот как офицер Вулич свою судьбу испытывал!
Он взял револьвер в правую руку и шаркнул вертящимся барабаном о рукав левой, чтобы все видели, что он не знает, пустое или заряженное гнездо барабана остановится против дула. После этого он приложил дуло нагана к своему виску.
Пятеро бандитов замерли, разинув рты.
Палец на курке у Тимоши вдруг точно налился свинцом — сделался пудовым, шевельнуть им не стало возможности…
— Стой! — сообразил он и опустил руку. — Рассказ-то я и забыл сказать. Кто же вам расскажет, коли я раньше времени на тот свет угожу?
— Ну давай, давай, сказывай! — загалдели пьяные парни. — Чего же ты канителишь?
4
— Так вот, значит, — начал Тимофей, садясь на место, — было это полсотни лет тому назад или боле, при наших дедах. Служил в царской армии, стало быть, офицер Вулич…
«У, бандюги!» — думал он, стараясь растянуть историю Вулича и уснащивая ее выдуманными подробностями. У Вулича была будто бы красавица любовница, которая не верила в судьбу, а он решил ей доказать, что каждому человеку его судьба назначена с детства и уйти от нее нельзя. «Убили Алешу! — думал он. — Не уйдете, сволочи, от расстрела!..»
Как ни затягивалось повествование, наконец дошло дело до того, когда Вулич взял пистолет, чтобы испытать судьбу. Тимоша поднялся на ноги, крутнул еще раз, заново, барабан на левом рукаве и поднес к виску дуло.
— Стой! — остановил его на этот раз Семен. — На, хвати еще самогону для храбрости!
— Давай!.. Нет, не надо! — перерешил Тимофей. — Жив буду, хвачу, так и быть.
Он опять приложил к виску револьвер и на этот раз, не моргнув глазом, спустил курок…
Сталь сухо щелкнула, выстрела не раздалось. Парни загалдели разом так, что с минуту нельзя было разобрать ни слова.
— Ну силен! Силен, Тимошка!.. Повезло сукину сыну!..
— А еще раз не щелкнешь?..
— На кой хрен ты подался в комсомольцы? — кричал пьяный Фетиска, обнимая Нагорнова. — Уйдем с нами! А то кокнут тебя задаром! Как Алеху кокнули…
— Эй!.. — предостерегли его другие.
— Ну-ка, покажи еще раз, как Вулич судьбу испытывал? — потребовал, когда гам начал утихать, Семен. — Аль кишка тонка второй раз, а?
— А ты сам не хочешь попробовать? — тихо смеялся Тимоша, думая в то же время: «Хочет, чтобы я себя убил», и чувствуя, что ослабел и еле-еле ворочает языком.
— Ишь ты — сам!.. — возражал Семен. — Нет, брат! Взялся за гуж — не говори, что не дюж!
— Давай рассказывай, что там дальше было с Вуличем? — требовали другие.
В голове у Тимоши от выпитого им самогона все перемешалось. Помнил он только одно — любой ценой надо задержать бандитов здесь, пока уполномоченный не подоспеет с отрядом. Ванюшка Карапузан паренек смышленый, догадается, где искать…
Продолжая рассказ, он вдруг утерял нить. Казак зарубил шашкой свинью; ну а дальше что было?.. Тимоша решительно не мог припомнить. Чувствуя, что мямлит, и боясь, как бы не разгадали его уловку, Тимоша ни с того ни с сего встал и поднес опять револьвер к виску.
«Прощай, жизнь!» — подумал он и увидел себя где-то уже вместе с убитым Алешей. Тут же вспомнил, что ведь там никакого «того света» нет… И вдруг снова потерял всякую нить мыслей.
«Что же я стою?» — тупо думал он, очнувшись на мгновение и видя, что парни с бледными, искривленными лицами уставились на него, в ожидании выстрела. «Хотят, чтобы я себя убил… Все равно вас, подлецов, расстреляют!»
— А ну, еще раз! — отчаянно крикнул он, будто перед прыжком в воду, и опять приставил опущенный было наган к виску, чтобы нажать гашетку, — как вдруг дверь с треском распахнулась и раздался еще более громкий крик:
— Руки вверх!!..
В землянку ворвался, с ярким электрическим фонарем в одной руке и с маузером в другой, человек в черной кожанке, а за ним красноармейцы с наганами.
Кто-то из бандитов ударом кулака сшиб и погасил лампу, но фонарь освещал и ослеплял их. Тимофей стукнул своим наганом Семена по голове, обхватил его…
Через несколько минут бандиты лежали на полу выхода, обезоруженные и связанные.
…Все пятеро бандитов были опознаны ограбленными пассажирами как участники налета на скорый поезд. Выяснилось, что никто из них в Иркутск не уезжал. С весны они жили в лесу с остатками разгромленной банды Ямана, которой и раньше помогали в «сухих» и «мокрых» делах.
Месяц спустя братья Нигвоздёвы оказались в числе расстрелянных по приговору суда. Доказано было, что Бабушкина убил выстрелом в окно Семен.
Остался неразоблаченным Федюня. При обыске у него и у Арины в ночь захвата банды ничего не нашли. Нигвоздёвы его не выдали. Однако советские органы, по докладу Лохматова, выселили Федюню из Варежки в дальние губернии. Племянницу Фомича Арину осудили за укрывательство бандитов. Против самого Фомича прямых улик не было, но его разыскивали. Ходил слух, что кто-то видел его на базаре в Ташкенте.
Глава четвертая
1
В августе Костя выбрался к детям и на охоту в еланские леса. Знакомый охотник давно звал его на тетеревов, обещая уступить под ружье гостю свою старую опытную собаку, а сам намереваясь испробовать первопольного, только что натасканного молодого сеттера.
В день Костиного отъезда неожиданно появился в Москве Мамед Кертуев. Они больше года не виделись. Мамед по окончании института преподавал в казанских вузах и решил в каникулярное время наведаться в столичные библиотеки, взглянуть на Москву, по которой скучал.
Костя позвал его с собой на тетеревиную охоту. Ружье в Еланске ему достанут. Мамед никогда не охотился, но ему очень хотелось о многом потолковать с товарищем. Подумав, обещал на денек-другой приехать и в самом деле явился. Чуть ли не с первых слов спросил у Кости:
— Читал цифры?
— Какие цифры?
— В августовском номере «Большевика». По данным хлебофуражного баланса.
— Я, брат, здесь предпочитаю играть в футбол и набивать патроны шестым номером дроби. Себе набил патронташ на двадцать четыре заряда. С тебя на первый раз хватит двенадцати.
— Ого! На целую стаю тетеревов.
— О тетеревах речи нет, ты в них все равно не попадешь, а в мишень постреляешь. Захвати газетный лист с какими хочешь цифрами.
— Нет, о цифрах ты выслушай. Черт их пабри, как они там группируют данные? У автора статьи выходит, будто двенадцать процентов крестьянских дворов, кулаки плюс зажиточные, продают шестьдесят процентов всего товарного хлеба в стране.
— А середняки сколько?
— Тридцать девять. Беднота — ничего. Одни только собственно кулаки, три с половиной процента деревенских хозяйств, выбрасывают на рынок будто бы тридцать процентов всего продажного хлеба. Значит, кулакам и зажиточным идут и городские товары: в деревнях покупает их тот, кто продает хлеб. Где же наша экономическая смычка с середняком?
— Это что-то не то. Неужели кулак за четыре года нэпа успел так вырасти? В восемнадцатом году его подстригли… Да и беднота спокон веку осенью сколько-нибудь хлеба да продает, а весной прикупает. Это они что-нибудь обсчитались.
