Виктор побежал на Пречистенку. Лишь получив собственноручную записку жены, он пришел в равновесие. Вернувшись домой, разбудил отсыпавшихся Хлынова и Флёнушкина и повел их в пивную.

Было воскресенье. Из пивной, в благодушном настроении, продолжая какой-то маловразумительный спор, зашли к Шандалову. Виктору жали новые ботинки, он сел переобуться, а Сандрик, у которого в голове шумело, прилег на Викторову кровать. Анатолий заученным движением, не глядя, повесил на спинку стула свой пиджак, неверной рукой разгладил его и похлопал по плечу, как человека. Потом сел на стул и ощупал карман пиджака в поисках своей трубки с Мефистофелем. Его рыжебородое лицо розовело и лоснилось улыбкой.

— Ты, Сандрик, подлинный бронтозавр, — вымолвил он. — У тебя допотопные воззрения.

— Ну еще бы! — насмешливо возразил тот. — От кого же мне было набраться сверхсовременных? Отец мой вел себя крайне реакционно: по гроб жизни хранил верность моей мамаше, о «крылатом Эросе» и теории «стакана воды» представления не имел.

— Ты ручаешься? Напрасно! С женщиной, брат ты мой, без вранья еще никто не обходился. В современной форме брака ложь приправа необходимая, вроде горчицы. Витька, брось-ка мне спички… — Он потянулся за табаком, рассыпая его по столу из пачки. — В наше время все меняют жен… поскольку мы растем, а жены отстают от нас. Витька здраво рассудил: взял да женился на студентке. Выпьем за прибавление его семейства! Ах, уже выпили?.. К сожалению, ты прав, но только в этом. Хм! Обвиняешь меня в донжуанстве! Да знаешь ли ты, если мне девушка понравилась, я недели две на других смотреть не могу!

— Эк удивил! Две недели?

— А сколько еще? Год?

— А через две недели что?

— Через две недели? — Толя пососал трубку, с ухмылкой щурясь и пуская дым в косую полосу падавшего из окна луча солнца. — Видишь ли, у любой девушки всегда что-нибудь такое найдется… Скажем, пушок на верхней губке. Он тебя ужасно как интриговал, а тут вдруг она представится тебе усатой старухой, и все очарование как рукой снимет.

— Ну и фрукт же ты, Толька! — вскричал Сандрик, вскакивая на ноги.

Виктор по-хмельному бесцеремонно смеялся. За зеленой ширмой с желтыми петухами, отделявшей женскую половину комнаты, неожиданно раздался Ольгин голос:

— Какая гадость!

Виктор фыркнул в кулак. Анатолий, ошеломленный, отряхивался: огонь из трубки вывалился к нему на колени.

— Что ж ты, черт, не сказал, кто у тебя там?.. — вполголоса упрекнул он Виктора.

— А я откуда знал?

Из-за ширмы показалась Ольга Лесникова, за ней, опустив глаза, Наташа. Кивнув Сандрику и не удостоив взглядом остальных, Оля вышла из комнаты. Наташа с непроницаемым лицом принялась накрывать на стол.

Молодые люди посмеялись и ушли, Виктор — умыться перед обедом, а его товарищи — по своим комнатам.

Наташа подошла к висевшему на стене крошечному зеркальцу и, пока не возвратился брат, рассматривала пробившийся на ее верхней губе черный пушок.

Узнав от Ольги о случайно подслушанных ею Толиных рассуждениях, Костя, со своей стороны, передал ей один случай. На днях он возвращался откуда-то с Толей и Виктором. Подходили к зданию института. Вдруг Анатолий крикнул на всю улицу:

— Наганщик!

На противоположном тротуаре Наташа прощалась за руку с белокурым молоденьким курсантом в ловко подпоясанной военной гимнастерке. Девушка оглянулась на выкрик, и было через улицу видно, как у нее вспыхнули щеки. Она вырвала свою ладонь из руки юноши и побежала, не оглядываясь, по мостовой к подъезду института.

— Что ты крикнул? — спросил Костя.

— Наганщик, — повторил, ухмыляясь, Толя.

— Дурят они с Косяковым, — сказал Виктор. — Задразнили Наташку этим курсантиком.

— Где же у него наган? Кобуры нет на поясе.

— Он уж в который раз ее из школы домой провожает, — возразил Хлынов.

— Знаешь, нехорошо с твоей стороны, Толька! — упрекнул Костя. — Она еще ребенок.

— Хорош ребенок, за которым курсанты бегают.

— Почему бегают? Может, они просто дружат.

— Не верю я в такую дружбу.

— Вот тебе и раз! Ты что, сам не дружил никогда с девушками?

— Дружил, да не в таком возрасте.

— Хотел было я ему сказать, — признался Оле Костя, — что мы с тобой дружили, когда тебе было пятнадцать лет, а мне шестнадцать, да почему-то у меня язык не повернулся.

— И хорошо, что не сказал! Они бы только посмеялись. Костя, скажи, ты обо мне с кем-нибудь из них откровенничаешь? Ну, вот как мы иногда в Еланске с Тамарой Додоновой, про тебя и Пашу?

— Нет. Ни с кем. Мне это незачем.

— Знаешь, я не вообще против этого, но прошу тебя, только не с Анатолием и не с Виктором. С Сандриком — пожалуйста, можешь.

Костя рассмеялся:

— Но что ты имеешь против Виктора? Он прекрасный семьянин, теперь и отец семейства.

— Да, но… Сандрик как-то сказал, что Виктор берет пример с Наполеона, который любил разводить своих маршалов с их женами.

Костя рассмеялся еще веселее.

— Уж если он его с Катей не развел, так нас с тобой не разведет и подавно.

Во второй половине апреля в Кремле проходил XII съезд партии — первый в советские годы без Ленина, бюллетени о ходе болезни которого, как черная тень, не сходили со страниц газет. В приветствии съезда Владимиру Ильичу говорилось, что Ленин и больной «не менее, чем всегда, сплачивает съезд и всю партию своей личностью».

Из слушателей института редкий не побывал на съездовских заседаниях. Райкомы оделяли пропагандистов гостевыми билетами. Приходили, запасшись газетой, чтобы, свернув ее трубой и приставив к уху, из дальних рядов огромного зала расслышать ораторов.

Костя с Мамедом ходили на заседания вместе. Мамед старательно срисовывал в записную книжку с огромного настенного плаката чертеж «ножниц» — расхождения промышленных и сельскохозяйственных цен, со всеми цифрами, хотя Костя уверял его, что завтра этот чертеж появится в газетах. Кто-то из институтцев сказал им, будто Троцкий перед съездом предлагал закрыть Путиловский и Брянский заводы, как в настоящий момент убыточные, но ЦК отверг; говорили также, будто Сокольников и Бухарин настаивали на частичной отмене монополии внешней торговли, и даже большинство ЦК склонялось к ее ослаблению, да Ленин в своих письмах из Горок решительно воспротивился, и его мнение взяло верх. Сейчас же пошли искать в Кремлевском дворце Афонина, которого московская организация включила в число своих делегатов. Иван Яковлевич им эти сведения подтвердил.

Потом он взял Пересветова за рукав и отвел его в сторону, одного. На заседании руководителей делегаций («сеньорен-конвенте»), рассказал он, оглашалось письмо Ленина по национальному вопросу, адресованное партийному съезду и продиктованное еще зимой, когда здоровье Ильича было лучше.

— Оказывается, это он настоял на равноправном объединении советских республик в единый союз, СССР. Сталин в комиссии предложил, чтобы Украина, Белоруссия и Закавказские республики вошли в РСФСР на правах автономии и подчинялись российскому ВЦИК. Ленин раскритиковал этот проект, как результат «торопливости и администраторского увлечения», и Сталин от него отказался.

В одном из боковых залов во время перерыва группа второкурсников-экономистов собралась вокруг Уманского и Флёнушкина; они критиковали в тезисах Троцкого лозунг «диктатуры промышленности», доказывая, что он принижает крупнейшее значение сельского хозяйства, без восстановления которого сейчас не может развиться промышленность. Некоторые им возражали… Когда потом съезд отверг этот лозунг, чреватый опасностью разрыва союза рабочих и крестьян, Сандрик с Эльканом торжествовали над своими оппонентами.