Как он был рад, что надумал сюда приехать!.. В сумерках собрались на охоту. Лесник Минька, вихрастый парень в расстегнутом овчинном полушубке, выслушал распоряжения лесничего, стрельнул исподлобья глазами на незнакомого гостя и негромко спросил:

— А ежели на таратайке приедут, что сказать?

Мечислав вспыхнул:

— К черту!..

Парень с сомнением ухмыльнулся.

— Скажешь, уехал делянки осматривать, — хмурясь, процедил Мечислав.

Лесник понимающе кивнул. Когда он ушел, Мечик сконфуженно пояснил Константину:

— Обрадовался тебе и забыл совсем. Тут ко мне инспектор наладил ездить. Дома не застает, гоняется за мной, как за зайцем…

— А в чем дело?

— Да лесу я на баню отпустил лесной школе без наряда! Наряд запаздывал, курсанты зимой в землянке мылись, на снег одеваться выскакивали. Нет чтобы мне спасибо сказать — эти волокитчики из гублеса хотят на меня акт составить!..

Здесь весны бурные, — рассказывал Мечислав по дороге на охоту. — А сейчас самый перелом. В три-четыре дня снегу нигде в лесу не останется. Когда я в первый раз на Север приехал, я присмотрел на вырубках большущий тетеревиный ток. Выстроил на снегу шалаш, подход к нему обозначил на кустах засечками, чтобы ночью не сбиться. И всего две ночи переждал, на третью прихожу — не узнаю места! Снегу нет, кусты высокими стали, ни засечек, ни шалаша не найду. Проплутал по кустам и разогнал ток без толку… Сейчас нам овражек попадется, — озабоченно добавил он, — как бы через него дерево не пришлось валить…

Вскоре они заслышали шум воды и вышли к ручью, шириной шагов в десять — двенадцать. По воде плыли, неуклюже ворочаясь и толкаясь, бревна; дюжий бородатый сплавщик, в сапогах и полушубке с подвернутыми полами, расталкивал их с берега длинным шестом, направляя по течению на повороте оврага.

— Эй, погоди! — закричал ему лесничий издали. — Никак Егор?.. Погоди, дай перейдем на ту сторону!

Сплавщик воткнул шест торчком в подбережье и поздоровался.

— Сейчас вам зало́м смастачим, — сказал он, вынимая из кармана кисет с махоркой. — Ай на ток выбрались?

— На ток. Вот ко мне из Москвы гость приехал.

— Из Москвы! — удивился Егор, приглядываясь. — Ведь вот охота! Знать, пуще неволи…

— Ну, как сплав? Пошел полным ходом?

— Третьи сутки без передыху… Гой-гой-гой! — закричал он, и ему откуда-то ответили тем же возгласом. — Третьи сутки маемся, а конца не видать.

— Глухарей не встречал?

— Кажный вечер со мхов пролетают. За просеком присаживаются по соснам. Там их теперя — тьма! Подходите осторожней, не подшумите…

Не выпуская изо рта цигарки, сплавщик выдернул шест и ловко придержал плывущее бревно, повернув поперек ручья; другие бревна наткнулись на него, и через минуту на воде вырос качающийся плот — залом, по-здешнему, — от одного берега к другому.

— Гляди внимательно! — сказал Мечислав Косте и легко, точно по клавишам, переступая по бревнам, прежде чем каждое из них успевало затонуть под ногой, перебежал на тот берег.

Оставив там ружье с сумкой, он так же быстро вернулся и взял у Кости его ружье:

— Чтобы тебе свободней было бежать. Смотри только ни на одном бревне ноги не задерживай, а то ухнешь в воду!

— А глубоко тут?

— Да не мелко, — отвечал сплавщик. — Выныривать будешь, головой о бревно не ткнись, а то у нас этак нырнул один…

— Что ты его стращаешь? — закричал Мечислав. — Ерунда, Костя, ты футболист, семени ногами чаще — и все тут! На середину бревна старайся ступать, не на конец.

Костя с опаской попробовал носком сапога крайнее бревно; как живое, оно повернулось другим боком.

Наконец он решился и побежал. Пять-шесть бревен предательски качнулись под его ногами, но он кое-как проскочил и лишь с последнего бревна ввалился в воду перед берегом, зачерпнув в сапоги. Пришлось переобуться, выжать портянки.

Распрощались со сплавщиком и пошли между двумя темными стенами крупного леса по длинному прямому просеку. Мечислав вдруг остановился и, нагнувшись, тихо сказал:

— Косолапый мишка вышел по клюкву. Только что здесь был.

При слабом мерцании неба Костя разглядел в оттаявшей колее свежий след босой ноги, однако слишком широкий для человеческого следа и скособоченный — пяткой наружу, пальцами внутрь.

— На всякий случай вложим по пуле, — сказал Мечислав.

Перезарядили ружья и пошли медленней. У перекрестка лесничий повесил на межевой столб ружье.

— Послушать надо, не бродит ли он по току.

Минут пять стояли в полной тишине. Узкие просветы белесо-голубого неба тянулись в четыре стороны над просеками. Сумерки словно застыли в воздухе. Часы показывали половину первого. Стрелки и циферблат легко можно было рассмотреть. Не хотелось ни говорить, ни шевелиться. Костя поддавался обаянию белой ночи.

В отдалении раздался сильный треск и шум ветвей и начал быстро удаляться.

— Лось! — встрепенувшись, прошептал Мечислав. — Это его мишук с лежки стронул. Ну и пес с ним, нам не в эту сторону, — уже не сдерживая голоса, сказал он, снял со столба ружье и закинул за спину.

Они прошли еще несколько сот шагов по просеку, и Мечислав указал Косте его направление.

— Там, поглубже, чаща, а перед болотом лес опять поредеет. Слушай и не шуми. Токовать здесь начинают в час ночи, не то что у нас, в средней России.

Костя углубился в лес. В нем было темнее, чем на просеке, и все же ночи не чувствовалось. Казалось, лес не спит, а наблюдает за человеком. То справа, то слева появлялись временами прогалинки, словно освещенные луной, хотя луна не всходила. Стояла полная тишина. Текли первые минуты сладостного напряжения нервов, когда невидимый глухарь чудится на каждой сосне и палец сам тянется к ружейному спуску…

Вдруг сильно зашумело у Кости над головой: с дерева сорвался глухарь. Он показался огромным, фантастическим, его трепещущие крылья — стеклянно-прозрачными. Костя лихорадочно ловил птицу на мушку. Вспыхнули желтым огнем стволы ближайших деревьев, сгустив на один момент окружающий мрак, и выстрел тяжело раскатился по лесу.

«Что я наделал! Охота сорвана!..»

Шесть лет ожидал он глухариного тока — и безрассудно нарушил азбучное правило не стрелять в шумового глухаря! Промазал, конечно… Дрожащими руками он заменил дымящийся патрон другим и побрел, стараясь овладеть собой.

Горькая досада не проходила. Немного рассеяли Костю две глухарки, с квохтаньем пролетевшие над лесом. Он поймал себя на том, что третьи сутки почти не возвращается мыслями к Москве, и невольно улыбнулся. Если и ничего не привезет с охоты, зато отдохнет. Здесь, в лесу, Москва теряет очертания, в тень отступают даже Елена с Ольгой…

Какие дивные здесь ночи!

Между тем лес вокруг густел. В нем становилось сыро, холодно. Напрягая зрение, Костя обходил лежащие на земле коряги и хворостины. Чуть заметные отсветы неба смещали черные силуэты деревьев и превращали их в исполинские. Больно ушибив о высокий толстый пень колено, Костя взобрался на этот пень и постоял, напряженно вслушиваясь.

Чудился легкий шепот, словно шевелилось где-то вдали что-то живое или полоскался ручей. «Может быть, лось воду пьет? — не дыша, думал Костя. — Или это мне мерещится?» Звуки замерли. Он готов был принять их за воображаемые, но звуки возобновились. Костя повертел головой, определил сторону, откуда они шли, и спрыгнул с пня.

Выйдя к прогалине, опять остановился. На этот раз ему показалось, что точит глухарь. Чтобы перевести дух, Костя должен был несколько раз глубоко вздохнуть. «Ну, — сказал он себе, — ни пуха ни пера! Смотри, теперь все от тебя самого зависит».

Глухариного тэканья ухо не различало, может быть из-за дальности расстояния. Но странно! Точенье то усиливалось, то затихало, и Косте казалось, что глухарь поет неритмично, с разными промежутками. Так или иначе надо было к нему идти.

Вскоре наконец Костя сообразил: два или три глухаря поют, перебивая друг друга. Вот он где, настоящий ток!..