— Приехали, святой отец!

Верх брезента приподнялся, и из-под него появился мужчина, по одежде крестьянин. Он ловко выбрался из лодки и спрыгнул на берег, слегка сутулясь, быстрым шагом миновал двор и исчез в церкви. Через несколько минут ударили во все три церковных колокола. Их громкий беспорядочный трезвон вызвал на деревенских улицах настоящий переполох.

Так уж повелось: звон колоколов означал тревогу. Когда французы проводили очередную карательную операцию против патриотов, колокола извещали об их приближении. При недолгом повторном владычество французов колокола предупреждали о близости солдат Вьетминя[18] или партизан. В горькие дни бегства на Юг колокола собирали людей и гнали их вслед за богом, перебравшимся в Южный Вьетнам.

Что же случилось теперь? Ням бросил свою работу и, сжав в руке нож, вскочил с места. Мастер по холощению хряков умолк на полуслове и юркнул в ближайший переулок. Сидевший на складном стуле клиент, которому побрили только одну щеку, в недоумении смотрел, как к церкви бегут люди: мужчины с палками и ножами, женщины с камнями, только дети без оружия. Толпа у церкви, где особенно много было женщин, кричала на все голоса, и в унисон с людским гомоном неистовствовали колокола.

Так же неожиданно, как все началось, колокольный трезвон оборвался, и из церкви выскочил Сык. Рукавом старой рясы он вытирал струившийся по лицу пот. Старый служка давно так усердно не работал, а тут еще выпил целый литр самогона перед самым появлением незнакомца.

— Святой отец прибыл в Сангоай! У нас опять будет свой кюре! — заорал он что было мочи.

Вот оно в чем дело! Но почему такой шум? И хотя люди радовались, но вместе с тем были несколько сконфужены.

— Слава господу! Божья благодать снизошла на нас! — крестясь и шепча молитвы, направились старухи к дверям церкви, но двери оказались закрытыми. Даже старосту Няма, который между делом присматривал за храмом господним, не пустили две девицы из общества Фатимской богоматери, Иен и Няй, стоявшие у дверей вроде почетной стражи.

— Что же это такое! — воскликнул старый Ням. — Мне не разрешают войти в храм и поприветствовать нового пастыря?!

Няй отвечала дерзко:

— Подождите до завтра, дядюшка! Святой отец устал с дороги.

— Значит, вот теперь как! — покачал головой Ням. — Ладно, ладно…

И тут раздался голос, исходивший из пустой церкви. Усиленный эхом, он был хорошо слышен на улице. Опешившие люди с удивлением внимали странным словам:

— Дорогие прихожане! Я прибыл к вам сегодня от его преосвященства, назначившего меня главой вашего прихода. Однако епископ не получил пока разрешения ни от уездного, ни от волостного комитетов. Поэтому могут быть неприятности, и долг каждого, кто верен святой церкви, защитить меня от посягательств властей. Рядом со мной и днем и ночью должны быть смелые люди. Я верю в вас, братья и сестры, и рассчитываю на вашу помощь!

Речь новоприбывшего патера произвела должное впечатление, в ответ раздались крики: «Само собой разумеется, святой отец! Грудью встанем на защиту святой церкви!» Люди потрясали ножами и палками.

— А теперь приглашаю всех войти. Но сперва оглянитесь и посмотрите вокруг: нет ли среди вас нехристей, солдат сатаны. Нельзя допустить, чтобы они вошли в храм вместе с вами и осквернили его!..

Двери заскрипели и нехотя приоткрылись. Толпа хлынула в образовавшуюся щель. При свете множества свечей внутреннее убранство церкви блистало. Отец Куанг в темной сутане стоял на кафедре, величественный и недоступный. Его пышущее здоровьем лицо было строгим и торжественным. Ярко сияла позолота, таинственно мерцали изображения святых.

Окинув взглядом столпившихся внизу прихожан, отец Куанг скрестил на груди руки и печальным, проникновенным голосом произнес:

— Дорогие братья и сестры во Христе! Я глубоко благодарен вам за такую встречу. Но меня смущает… — Отец Куанг сделал многозначительную паузу. — Да, смущает, дети мои! Я благодарю бога за встречу с вами, но я прибыл сюда тайком, скрываясь от людских взоров, и это печалит меня. А мне подобает быть только пастырем вашим… — глаза Куанга заблестели, как будто от слез. — Не мне говорить вам, сколь долго не осеняло вас с этой кафедры благословение божье. Не мне говорить вам, сколь долго вы лишены были возможности исповедоваться в заблуждениях ваших своему духовному отцу. Теперь, наконец, он с вами, готовый оберегать души ваши от мирской грязи и соблазнов, — на то была воля господа, возблагодарим же его, братья и сестры во Христе! — отец Куанг сделал паузу и продолжал: — По вашей горячей встрече, по вашим радостным взорам вижу, что души ваши исстрадались по слову божьему, а сердца жаждут приобщиться духовных тайн. Ясно вижу: вы долго ждали меня, но теперь мы вместе, и да будет наша жизнь с вами исполнена благочестия, и да будет мир и покой в этих краях милостью господа нашего!.. — отец Куанг склонил голову и умолк, словно в полном изнеможении.

В толпе раздались громкие всхлипывания. Скоро многие женщины рыдали, как на похоронах. Глухие старухи, не слышавшие и не понявшие ни слова из прочувствованной речи святого отца, видя, что кругом плачут, тоже заголосили. К женским стенаньям присоединились вопли детей.

— Святой отец, дети ваши просят вас быть с ними! — послышался громкий голос.

К нему присоединились десятки других.

— Будьте с нами, святой отец! Сжальтесь над нами!

— Даже если они начнут убивать нас, мы не отступим и не дадим вас в обиду!

Вот так радость перешла в печаль, а печаль — в злобное ожесточение. Люди опять потрясали своим нехитрым оружием, опять звучали воинственные выкрики.

Отец Куанг смотрел на беснующуюся толпу, и скорбь постепенно покидала его лицо. Не сказав больше ни слова, он повернулся и медленно спустился с кафедры. Ему было ясно, что первую свою задачу здесь он выполнил…

В тот же день члены религиозных обществ распределили между собой обязанности по охране своего патера. Установили круглосуточное дежурство, разбив верующих на группы, чтобы можно было по очереди бодрствовать и отдыхать. Конечно, церковь выглядела не слишком привлекательно: люди, лежащие на скамейках или прямо на полу, — в одном месте, котлы, чашки, палочки для еды, бананы, сушеная рыба — в другом. Отец Куанг поставил в ризнице кровать с москитником и выходил из своего укрытия только в часы богослужения.

Утром звон колокола созывал прихожан. К ним выходил отец Куанг, окруженный группой женщин, денно и нощно прислуживавших ему. Паства являлась в церковь не с пустыми руками, а несла богатые дары. В магазинах Сачунга сократились запасы белого сахара: верующие забрали причитающийся каждому сахар и, ссыпав его в общую корзину, отнесли отцу Куангу.

День шел за днем, но ни в окрестностях церкви, ни в самом божьем храме не происходило ничего. Никто не делал попыток осквернить церковь или покуситься на безопасность святого отца. Строгость принятых мер самообороны постепенно снижалась. Девицы ходили на ночные дежурства уже скорее по привычке, чем по необходимости. Чтобы развлечься, они лазали по деревьям, росшим на церковном дворе, и ловили сонных птиц. Постепенно эти никчемные обязанности надоели всем. Зато новая жизнь очень пришлась по душе Сыку. Он принимал каждодневные подношения от прихожан, осматривал их и радуясь уносил к себе в комнату.

А старый Ням загрустил, — знать, и впрямь он стал никому не нужен. Все происходящее очень не нравилось ему. Зачем устраивать спектакль в день прибытия нового кюре? Кому нужна эта девичья охрана? Хотя отец Куанг продолжал сетовать на свою горькую судьбу, ему никто не угрожал. А что, если он просто играет на сочувствии, чтобы получать богатые приношения от верующих? Спившемуся Сыку требуется немного — закусить после рюмки самогона, а все остальное идет святому отцу. Что, если святой отец разыгрывает мученика из одной корысти? От подобной мысли старый Ням пришел в ужас, но она не покидала его.