Легкое покашливание отвлекло епископа от размышлений.

— Ваше преосвященство, отец Тап просит принять его.

«Опять этот сумасбродный старик, который, по слухам, только что побывал в волости Сангок», — мелькнуло в голове епископа. Он недовольно нахмурился, однако тут же взял себя в руки и, изобразив на лице благожелательность, приказал слуге пригласить старого священника.

Отец Тап вошел в комнату степенно, твердым шагом прошествовал к креслу епископа и без всякой униженности поздоровался:

— Низко кланяюсь вашему преосвященству, молю бога о вашем здравии!

Епископ встал, сложил на груди руки и приветливо проговорил:

— Рад видеть вас, отец! Располагайтесь, будьте гостем! Надо полагать, устали с дороги? Ничего, сейчас вас угостят чаем, а он прибавит сил.

Отец Тан в ответ поклонился, а епископ продолжал!

— Давненько вас не видел. Или опять выполняли какие-нибудь просьбы провинциального отделения Отечественного фронта, а может, даже Центрального Комитета? Расскажите, каковы ваши успехи на этом поприще.

Отец Тап закурил сигарету и заговорил:

— Никаких поручений и просьб я не выполнял, просто посетил несколько приходов, в которых давно не бывал. К вам же прибыл, чтобы поделиться некоторыми своими впечатлениями.

Епископ ласково улыбнулся.

— Я весь внимание!

— Во многих приходах, ваше преосвященство, верующие высказывают недовольство проповедью, с которой на последнем празднике выступил отец Хоан. Многие винят не только отца Хоана…

Епископ, все еще улыбаясь, пожал плечами.

— Нам об этом известно.

— Продолжаю, ваше преосвященство. В церковном календаре на этот год, разосланном во все приходы, относительно бракосочетания говорится, что мужчина может вступать в брак с шестнадцати, а женщина с тринадцати лет. Это противоречит государственному закону. Осмелюсь думать, что государственные законы никто не может изменять по своему разумению.

Епископ кивнул головой и сказал:

— Да, вы правы. Такой порядок существовал раньше, в календарь это положение попало случайно. Мы не собираемся нарушать установления власти.

— Тем не менее, отмечены сотни ранних, тем более принудительных браков, и в тех случаях, когда новоиспеченных супругов привлекают по суду к ответственности, они ссылаются на законы нашей церкви, что, как видите, противоречит вашим словам.

Епископ молчал, а отец Тап неторопливо продолжал говорить:

— Но это все-таки не самое главное. Недавно ваша канцелярия разослала по приходам послание под номером… запамятовал каким.

— Восемнадцать, — сообщил епископ.

— Да-да, именно. Я его прочитал и подивился тому, как много в нем запутанных, темных мест, но особенно его тону. Очень уж напоминает высочайшие указания печальной памяти генерал-губернатора Индокитая. Все мы слуги Иисуса Христа, господа нашего, и я позволю себе сказать вам…

— Спасибо, святой отец, за ваше сообщение, — прервал его епископ, — но мне кажется, что сейчас вам лучше отдохнуть после дальней дороги, а побеседовать мы еще успеем.

Отец Тап отрицательно покачал головой.

— Благодарю вас, ваше преосвященство, но я все-таки закончу разговор, с вашего разрешения. В старости слабость и усталость естественны, однако я научился терпеть и перемогать их. Мне осталось сказать вам немногое. Это касается отца Хоана. Не слишком ли мы ему доверяем? Вам ведь известно, что в недавнем прошлом он командовал вооруженным отрядом. Он лично повинен во многих убийствах, в разрушении буддийских пагод, в других зловещих делах. Но он даже не покаялся в содеянном, а его назначили на должность ректора семинарии, ему доверяют выступать с проповедями на празднествах, произносить поджигательские речи…

Епископ предостерегающе поднял руку:

— Ради бога, остановитесь! Вы говорите так много недоброго, что, боюсь, это похоже на хулу.

Отец Тап молча посмотрел на стену напротив. Там висели портреты двадцати четырех епископов. Изображенные в парадных одеяниях, все они выглядели очень представительными, но ведь только трое из них были вьетнамцы.

Старый священник протянул руку к портретам и проговорил:

— Взгляните! Со дня создания здесь церкви епископами были почти одни чужеземцы. Вы представитель нашей страны и, наверное, знаете, сколь трудно и тяжко пришлось нам, пока мы добились назначения епископами во Вьетнаме вьетнамцев. Немалую роль сыграло в этом и наше новое правительство. Негоже не ценить добрых услуг и попустительствовать его врагам, вроде отца Хоана.

Епископ казался недовольным.

— Вы заблуждаетесь, отец Тап! — возразил он. — Все в руках господа бога, а мы — только исполнители воли его.

Отец Тап тяжело вздохнул. Но это был вздох не усталости, а разочарования. Его не хотели здесь слушать, не желали понимать его предостережений.

Епископ предложил старику бокал виноградного вина, ароматную сигарету, достал из кармана ключ и вынул из сейфа пачку денег.

— Для вашего возраста вы много странствуете за последнее время. Я хочу предложить вам триста донгов — думаю, вам понадобятся деньги и на лекарства, да и на другие нужды.

Отец Тап поблагодарил и сказал:

— Я удовлетворюсь ста донгами, ваше преосвященство, и хочу истратить их с вашего позволения на помощь нуждающимся. Мне самому ничего не требуется.

— Ваша воля. Тратьте их, как сочтете необходимым.

Отец Тап медленно поднялся и, откланявшись, пошел к выходу, опираясь на свой посох. Епископ с облегчением вздохнул. Хитрый, но недалекий старик, думал епископ, довольный тем, как он провел трудный разговор, ничем не выдав своей неприязни, прикрыв ее своей белозубой улыбкой, и в то же время узнав, каких нападок на церковь следует опасаться. Потом епископ невольно вспомнил письмо, которое его предшественник написал накануне смерти. Там были такие слова: «Всю свою жизнь я верно служил господу нашему, но мне пришлось жить и работать бок о бок с коммунистами. Да, они не верят в бога, но упрекнуть их в богопротивных делах или намерениях — значит взять грех на душу». Епископ сжег тогда это письмо, решив, что и этот священнослужитель не устоял перед коммунистической пропагандой. Гораздо лучше был совет Тыонга, бывшего викария епархии Байтюнг: «Наша сила теперь — это не власть, которой мы лишились, а хитрость. Бороться в открытую против правительства и коммунистов бесполезно — нас уничтожат. Но у нас есть религия, а ее невозможно выкорчевать из сознания народа. Поэтому наш путь — усиление влияния религии, и нашей церкви следует идти только по этому пути. Да, придется принести определенные жертвы, но выигрыш может быть велик». Однако епископ слушал всех, а поступал по-своему. Никто, даже наиболее близкие к нему люди, отцы Хоан, Тхо, Куанг, не представляли действительных намерений этого человека. Зато епископ хорошо знал, кто из его ближайших сподвижников чего стоит, на что способен.

Вот Лыонг Зуй Хоан, горячий, азартный по натуре человек. Если бы не его запятнанное прошлое, вполне мог получить епископскую мантию. В свое время снял рясу, нацепил полковничьи погоны и носился с автоматом по всей округе — боролся против коммунистов. До сих пор не может забыть своих подвигов. Иной раз вспоминает он их вовсе не к месту, к примеру, во время проповеди, которую он большой мастер произносить. Возьмет и вдруг ляпнет: «Я живу, чтобы защищать религию, и умру, защищая ее. Я защищаю ее, когда стою на коленях перед алтарем с молитвой на устах, я защищаю ее, когда с оружием в руках борюсь против безбожников. Много раз сражался я с исчадиями сатаны, даже попадал в их лапы, и только истинная вера выручала меня в трудный час. Богоматерь укрывала меня полой своего парчового одеянья от пуль и снарядов. Так не пожалеем, братья, ни сил, ни денег на укрепление нашей церкви…» Все это было бы ничего, да только в архивах народной власти хранится слишком много материалов, которые в один прекрасный день могут использовать против отца Хоана. Пока его простили, но за ним наблюдают, он на подозрении. Поэтому надо держать этого человека рядом, чтобы в случае чего прийти к нему на помощь.