— Так! Что же вы предлагаете? — Тхат вытер вспотевший лоб, криво улыбнулся, в глазах внезапно появилась усталость. — Что с ними, с обманщиками, делать?!

— Хутор Сабинь невелик, крестьяне живут скученно — дом к дому, наверняка они знают, в чем дело. Я готов отправиться в кооператив вместе с вами и все тщательно проверить на месте.

Тхат согласился и даже попросил в комитете еще трех человек в помощь. Люди эти раньше уже занимались проверкой и были опытны в подобных делах. Все пятеро поехали в кооператив Сабинь. К концу первого дня нашли несколько несовпадений в учетных книгах. Если таким образом пытались прикрыть расточительство или воровство, то дело принимало серьезный оборот.

Председатель Хой не находил себе места, последними словами ругал Хапа. Раньше во всех книгах был полный порядок, но как только стало известно о сдаче излишков риса государству, Хап уговорил Хоя сделать небольшой перерасчет, в результате которого появились три отчета: один — для себя, другой — для показа членам кооператива, третий — для волостного и уездного комитетов. Теперь из-за настырного Тханя все вылезало наружу — вот-вот разразится скандал!..

Улучив момент, Хой выбежал из правления и помчался к Хапу советоваться. Через полчаса вернулся успокоенный и сказал Тханю, который сидел за столом, уткнувшись в бумаги:

— Знаешь, Тхань, мне надо домой: жена ушла к деду, а весь дом оставила на меня. Принять тебя я не смогу сегодня, но договорился с братом: он накормит, у него и отдохнешь после обеда.

Брата Хоя звали Диеу, он до сих пор отказывался вступить в кооператив. Раньше Диеу торговал буйволами, теперь занимался свиньями. Хой проводил Тханя к брату и сразу ушел. Диеу был ловок не только в делах, но и в разговоре: вкрадчивым голосом в два счета заговорит любого. Жил Диеу зажиточно — на стене в комнате красовались большие часы, тут же стоял платяной шкаф, на полке было полно разной посуды, множество маленьких флакончиков, видно, из-под лекарств. На полу лежали циновки, в доме царили чистота и уют. Супруги Диеу радушно встретили гостя, сразу подали крепкого чаю. Пока жена собирала на стол, хозяин предложил отведать местного винца, но Тхань решительно отказался, сославшись на дела. Диеу демонстративно покрикивал на жену:

— Что ты копаешься!.. Перед гостем неудобно — заставляешь ждать! Пошевеливайся, поскорее приглашай к столу.

Обед прошел молча, хотя хозяева всячески выказывали почтение гостю, одаривая его льстивыми улыбками. Отобедав, Тхань поблагодарил и пошел еще раз просмотреть бумаги, чтобы лучше подготовиться к собранию. Для верности сходил на поля, удостоверился, что площади остались прежними. К концу дня Тхань вконец умаялся, проголодался и, когда Диеу, встретив его в переулке, пригласил на ужин, очень обрадовался.

Ужин оказался весьма скромным — тарелка соленых овощей и вареные крабы, но рис был сварен отменно, так ароматно и вкусно, что делал трапезу чуть ли не роскошным пиршеством. Тхань ел не спеша, с удовольствием и слушал Диеу, который рассказывал про местную жизнь, не забывая угощать гостя:

— Ешьте, пожалуйста, не стесняйтесь! Мы рады вам от всей души, и я, и брат мой Хой.

Тхань наконец насытился, положил на тарелку палочки и в хорошем настроении встал из-за стола. Сколько он ездит по деревням с проверками да ревизиями, но сегодня чуть не в первый раз поел с таким удовольствием. Видно, что Диеу и его жена — хорошие люди.

Крестьяне, пришедшие на собрание, заполнили все три комнаты правления кооператива и толпились даже на дворе. Многие явились с женами, детьми, друзьями, родственниками. Были здесь и люди, еще не вступившие в кооператив. Как только Тхань вошел, десятки глаз с любопытством устремились на него, — в этих взглядах чувствовалась холодная настороженность. Тхань понял, что разговор будет не из легких, однако ему стало спокойнее, когда он увидел в толпе Тиепа и Выонга — все-таки рядом свои парни. Сестры Нян и Ай тоже пришли и сидели в темном углу вместе с молодыми женщинами и девушками. Тхань расположился у фонаря, ярко освещавшего середину комнаты, спросил о делах и здоровье сидевших возле стола и перешел к делу. Он начал с разъяснения аграрной политики государства на данном этапе. Особо подчеркнул важность мероприятий по закупке излишков продовольствия в деревне. Коротко, но убедительно говорил он о долге крестьян в осуществлении социалистической индустриализации, о значении сплоченности рабочих и крестьян ради общего дела. Для рядового статистика он выступал просто здорово.

Крестьяне сидели в строгих позах, будто на службе в церкви. Тишина царила мертвая, даже дети, ничего, конечно, не понимавшие из слов взрослого дяди, и те не шалили, как обычно бывало на подобных общих собраниях. Однако именно тишина все сильнее беспокоила Тханя — нельзя было понять, как народ воспринимает его слова, и будет ли прок от его красноречия. Тхань кончил, но ждать ответа пришлось довольно долго. Крестьяне зашевелились, начали подталкивать друг друга, но никто не решался заговорить. Нгат и его приятель Кан, прятавшиеся в задних рядах, потратили немало сил, чтобы лестью или угрозами восстановить крестьян против народной власти. Тхань с интересом смотрел на сидевшего впереди всех старика со странным прозвищем Три Плошки. Старик был очень стар, лет девяноста, высок и костист, с бритой головой. Никогда прежде на собраниях его не было видно, а сегодня уселся впереди всех, сгорбившись, словно на плечи ему давила большая вязанка дров. Он жевал бетель, озирался по сторонам, и в его детских от старости глазах светилось наивное любопытство, словно перед ним происходило сказочное представление.

Тхань во второй раз спросил, кто будет выступать, но ответом ему было только приглушенное шушуканье.

— Если что-нибудь непонятно, — нетерпеливо заговорил Тхань, — я могу разъяснить. Ведь решения правительства в области аграрной политики нужно хорошо усвоить. Прошу вас…

Покашливание и возня только усилились. Наконец поднялся молодой парень.

— Вот что хочу спросить: почему это мы, кто выращивает рис, должны чуть не целиком его продавать. По сельхозналогу мы все здесь чисты, а излишки хотим — продаем, хотим — сами едим. Вы же нам говорите о свободе, а сами принуждаете!

Тхань кивал головой, словно поощряя парня продолжать, но парень сел на свое место.

— Вы задали интересный вопрос, — сказал Тхань. — После выступления других товарищей я обязательно отвечу. Кто еще что скажет?

Поднялся крестьянин, сидевший недалеко от стола.

— Я тоже кое-чего не понимаю. Государственная цена на рис такая низкая, что мы не хотим продавать своим горбом заработанное. Вот вы говорите: рабочие трудятся, не щадя себя. А мы, крестьяне, даром что ли рис получаем? Почему тогда должны продавать его по цене, которая нас не устраивает? Вы, кадровые работники, вроде как заботитесь о нашем благе, а откуда оно, благо, возьмется, если рис продавать за бесценок?

Вопросы посыпались градом. Тхань только поспевал отвечать. Старался говорить обстоятельно, чтобы всем было ясно. Он растолковывал связь между производством риса и изготовлением тканей, говорил, что если у рабочих будут овощи, то крестьяне получат плуги. Разбирал, как влияет сельскохозяйственное производство на работу металлургического комбината в Тхайнгуене…

Резкий голос из темного угла комнаты прервал его:

— Говори-говори, парень, да только мы тебе не поверим. Ты знаешь одно, а мы другое.

Тхань опешил и только собрался было ответить, как заговорил Нгат:

— С семнадцати килограмм в месяц на едока много не напашешь. При такой еде на будущий год вы от нас вообще ничего по своим планам не получите.

Тхань хорошо понимал, что собрание подошло к решительному моменту, — тут бы только не сорваться! Надо говорить, опираясь на конкретные факты, которые дойдут до малограмотных слушателей.

— Уважаемые граждане, — спокойно ответил он, — семнадцать килограммов на едока — это ведь в среднем. Другими словами — и на взрослого и на грудного младенца. Значит, на работающего придется килограммов двадцать с лишним, детям — и семи-восьми хватит. Вы питаетесь лучше кадровых работников и многих трудящихся, которые зачастую получают всего по тринадцать килограммов в месяц…