Доктор Уоррен обхватил голову руками.

— О боже мой. О господи. А я-то не мог понять, что здесь делает Илай. Решил, что он просто приехал с вами, за компанию.

— Почему за компанию? — удивился Ременцель. — Он приехал записываться в школу.

— Что было в письме? — спросила Сильвия.

Доктор Уоррен поднял голову и скрестил руки на груди.

— В письме было следующее — и ни одни слова я не писал с таким трудом, как эти: «На основании оценок в младшей школе и по результатам вступительных экзаменов должен с сожалением сообщить, что ваш сын и мой добрый друг Илай не может быть принят в Уайтхилл». — Голос Уоррена окреп, затвердел и его взгляд. — Принять Илая в школу и заставить его нести ту же нагрузку, что и остальных, будет неоправданно и жестоко.

Тридцать мальчиков-африканцев в сопровождении работников школы, представителей министерства и дипломатов из родных стран вошли в обеденный зал.

Следом за ними появился Том Хайлер с сыном. Они оживленно поздоровались, не подозревая, что Ременцелям сейчас вовсе не до дружеских бесед.

— Если хотите, потом поговорим поподробней, — предложил доктор Уоррен, вставая. — Сейчас я должен идти, а вот позже…

— Ничего не понимаю, — пробормотала Сильвия. — В голове пустота. Полная пустота.

Том Хайлер с сыном сели за стол. Хайлер поглядел на меню и потер руки:

— Что тут вкусного? Я проголодался. А где ваш мальчик?

— Отошел на минутку, — ровным голосом ответил доктор Ременцель.

— Нужно немедленно его найти, — сказала Сильвия мужу.

— Потом, все потом, — отозвался доктор.

— Илай наверняка знал о письме, — продолжала Сильвия. — Получил его и порвал!

При мысли о ловушке, в которую загнал себя сын, на глаза у нее навернулись слезы.

— Сейчас не важно, что натворил Илай, — проговорил Ременцель. — Сейчас важнее, как поведут себя другие люди.

— О чем ты?

Доктор Ременцель вскочил.

— Я намерен поглядеть, — разъяренно объявил он, — насколько быстро тут умеют менять свои решения.

— Первым делом, — уговаривала Сильвия, пытаясь удержать и хоть немного успокоить мужа, — нам надо разыскать Илая.

— Первым делом, — довольно громко возразил доктор, — нам надо записать Илая в Уайтхилл. После этого мы найдем его и приведем обратно.

— Но, дорогой… — начала было Сильвия.

— Никаких «но». Здесь как раз собралось большинство членов правления. И все это мои близкие друзья. Или друзья отца. Если они скажут, что Илая надо принять, Уоррену некуда будет деваться. Раз тут хватает места для всякого непонятного народа, его, черт возьми, хватит и для Илая.

Он решительно перешел к соседнему столику, тяжело опустился на стул и заговорил с величественным и суровым пожилым человеком — председателем попечительского совета.

Сильвия извинилась перед озадаченными Хайлерами и побежала искать Илая.

Расспрашивая всех, кого встретила по пути, она наконец нашла его во дворе одиноко сидящим на скамье под готовой вот-вот расцвести сиренью.

Услыхав, как под ногами матери заскрипел гравий, Илай устало спросил:

— Уже знаете? Или объяснять?

— О том, что с тобой случилось? — уточнила Сильвия. — Что тебя не взяли? Доктор Уоррен рассказал.

— Я разорвал письмо.

— Я так и подумала. Зря мы с папой вечно твердили, что ты не можешь учиться нигде, кроме Уайтхилла. Другого почему-то и представить не могли.

— Знаешь, а мне легче, — попытавшись улыбнуться, сообщил Илай. — Теперь, когда все позади. Я собирался сказать вам заранее — и не смог. Не получалось.

— Это я во всем виновата. Ты ни при чем.

— А где папа?

Сильвия так спешила найти и успокоить сына, что даже не задумалась, что собрался предпринять муж. Только тут она осознала, что доктор Ременцель намерен совершить непростительную ошибку. Теперь, когда стало понятно, как трудно пришлось бы Илаю в Уайтхилле, она совсем не хотела отдавать мальчика именно сюда.

Не зная, как объяснить ему, чем занят отец, Сильвия пробормотала:

— Думаю, скоро появится. Не бойся, он все поймет. Хочешь, подожди здесь, а я его приведу.

Но ей не пришлось бежать за доктором Ременцелем. В эту самую минуту его величественная фигура появилась у выхода из гостиницы и направилась к жене и сыну. Вид у доктора был ошеломленный.

— Ну что? — спросила жена.

— Они все сказали «нет». Все до единого! — подавленно сообщил доктор.

— Ну и хорошо. Я даже рада. Нет, в самом деле рада!

— Кто сказал «нет»? Про что? — допытывался Илай.

— Члены совета, — ни на кого не глядя, объяснил доктор Ременцель. — Я попросил их сделать для тебя исключение и принять в школу.

Лицо Илая исказили недоверие и стыд.

— Что? — переспросил он, и в его голосе не осталось ничего детского. — Это ведь не положено! — со злостью крикнул он отцу.

— Мне так и ответили, — кивнул доктор Ременцель.

— Тогда зачем? Как ты мог? Невероятно…

— Ты прав, — пробормотал отец.

— Какой позор, — сказал Илай, и видно было, что это сказано от души.

Пристыженный доктор не нашелся что возразить.

— Простите меня, — проговорил он наконец. — Зря я все это затеял.

— Теперь все знают, что Ременцель может требовать привилегий, — ответил Илай.

— Бен, полагаю, пока не появился? — продолжил доктор, хотя всем было понятно, что время подавать машину еще не пришло. — Давайте подождем его здесь. Не хочется возвращаться.

— Ременцель попросил о поблажке, — не унимался Илай. — Словно он не такой, как все!

— Боюсь… — начал доктор Ременцель и осекся.

— Боишься — чего? — озадаченно переспросила жена.

— Боюсь, мы больше никогда не вернемся в Уайтхилл.

Гигантские черные трубы заводов Федеральной машиностроительной корпорации в Илиуме плевались едким дымом и копотью в сотни мужчин и женщин, выстроившихся в длинную очередь перед красным кирпичным корпусом заводского управления. Стояло лето. Заводы Илиума, к настоящему моменту второе по величине промышленное предприятие в Америке, на треть увеличивали штат в связи с новыми заказами на вооружение. Каждые десять минут служащий охраны открывал дверь управления, выпуская из кондиционированного помещения струю прохладного воздуха и впуская внутрь трех новых кандидатов.

— Еще трое, — сказал охранник.

После четырехчасового ожидания в здание попал и человек лет под тридцать, среднего роста, с юным лицом, слегка закамуфлированным при помощи очков и усов. Его воодушевление, равно как и костюм, несколько поблекло от едкого дыма и августовского солнца, да к тому же ему пришлось пожертвовать ланчем, чтобы не потерять место в очереди. Тем не менее молодой человек старался не утратить жизнерадостности. Он был последним в тройке, представшей перед секретаршей.

— Оператор винтонарезного станка, мэм, — определил свою специальность первый.

— Пройдите к мистеру Кормоди в седьмую кабину, — сказала секретарша.

— Пластическая прессовка, мисс, — назвался второй.

— К мистеру Хойту, во вторую кабину, — ответила она и обратилась к молодому человеку в поблекшем костюме: — Специальность? Фрезеровка? Сверловка?

— Писательство, — ответил он. — Все виды писательства.

— Вы имеете в виду рекламу и продвижение товара?

— Да… именно это.

Секретарша засомневалась:

— Ну… я не знаю. Мы не объявляли о найме на эту специальность. Ведь вы не можете работать за станком, не так ли?

— Мой станок — пишущая машинка, — шутливо ответил он.

Секретарша была серьезной молодой женщиной.

— Компания не использует стенографистов мужского пола, — сказала она. — Пройдите к мистеру Биллингу в двадцать шестую кабину. Возможно, он знает о какой-нибудь вакансии в отделе рекламы.

Молодой человек поправил галстук, одернул пиджак и изобразил на лице улыбку, подразумевавшую, что он интересуется работой на заводах просто ради шутки. Он проследовал в двадцать шестую кабину и протянул руку мистеру Биллингу — такому же молодому человеку.