28 октября 1949 года Курт с гордостью сообщил новость отцу:

Несколько десятилетий спустя в «Участи похуже смерти» Воннегут писал, что, пусть этот рассказ «и не веха в литературе… Но он высится Стоунхенджем на моей скромной тропинке от рождения к смерти». Он писал, что его отец всегда наклеивал письма с добрыми вестями и позитивные заметки на картон и покрывал их лаком. Так он поступил и с тем письмом Курта, а на обороте картонки вывел каллиграфическим почерком цитату из «Венецианского купца»: «А клятва? Клятва? Небу дал я клятву!»

О профессиональной компетентности своих литературных агентов Курт Воннегут писал во вступлении к «Табакерке из Багомбо»: «Благодаря им я продал один, потом второй, потом третий рассказ, и на счету в банке у меня скопилось больше, чем я зарабатывал за год в “ДжЭ”». Позже Курт продал «Эффект Барнхауза», «Танасферу», «Der Arme Dolmetsher», «ЭПИКАК» и «Всю королевскую конницу». Он смог распрощаться с «кошмарной работой» в начале 1951 года.

Помимо литературных агентов, его главным помощником была Джейн. Как и многие жены писателей в те дни, она вычитывала рукописи Курта, и они вместе анализировали рассказы в глянцевых журналах, пытаясь понять, в чем состоит их привлекательность для читателя. Свое название глянцевые журналы получили от глянцевой бумаги, на которой печатались (в противоположность «бульварному чтиву», печатавшемуся на более грубой, пористой бумаге и с более «грубым» содержанием, на что указывали и названия: «Истинные мужчины», «Мужские приключения» и т.д.). «Глянцы» же могли похвастаться публикациями рассказов таких маститых авторов, как Хемингуэй, Стейнбек, Фицджеральд или Фолкнер.

Джейн твердо верила, что однажды Курт вступит в ряды великих американских писателей. «Она знала, что мой отец станет знаменитым и что все это того стоит», — вспоминал в своих мемуарах «Как человек без душевной болезни, только еще больше» их сын Марк. Курт писал о своей вере в Джейн в письме к Берджеру (1 февраля 1955 г.), где говорил заодно о своих тревогах из-за покупки нового дома, в то время, как старый еще не продан: «Но все будет просто замечательно. Джейн так говорит. Она говорит, что нутром чует. И, кроме шуток, я ей верю. Да и как мне не верить, когда у меня два дома и на $20.000 закладных».

Постепенно на смену журналам и литературным приложениям пришло телевидение.

«Когда телевидение отправило в утиль моих дойных коров — глянцевые журналы, я писал тексты для промышленной рекламы и продавал машины, изобрел новую настольную игру и преподавал в частной школе для богатеньких детишек с мозгами набекрень, и много чего еще делал всякого» («Участи похуже смерти»).

Как писал в своих мемуарах его сын Марк, «чтобы заработать, отец оставил писательский труд и занялся продажей автомобилей. Однако нельзя сказать, что у него это получалось». Когда Марку было десять лет, Курт попросил у него в долг триста долларов, которые сын скопил, развозя газеты. Марк окончил колледж Суортмур в 1968 году, за год до того, как увидела свет «Бойня номер пять». В своих мемуарах он вспоминал: «Я никогда не знал, что мой отец богатый и известный писатель. Я знал его как человека, которого не взяли на место учителя английского языка в муниципальном колледже на мысе Кейп-Код».

В этот сложный период Воннегут умудрился написать пять целых романов, правда, денег они ему не принесли. Глянцевые журналы иной раз больше платили ему за рассказ в те старые «золотые» времена, чем сейчас он получал за роман. От финансового краха семью спасли творческие курсы писательского мастерства в Айове, стипендия Гуггенхайма и аванс от издателя Сеймура Лоуренса (купившего в 1969 г. «Бойню номер пять»). Карьера Курта как автора рассказов закончилась на одном из лучших — на «Истории в Хайаннис-Порте», которая была продана «Сэтерди ивнинг пост». Рассказ должен был появиться в номере, выпуск которого отменили после покушения на Кеннеди.

В 1999 г. газета «Нью-Йорк таймс» опубликовала эссе «Можно ли научить писать художественные произведения?», где Воннегут писал, что «благодаря популярным журналам я овладел профессией писателя. Подобного оплачиваемого ученичества больше не существует. А потому закончите курсы литературного мастерства… Обычно, когда поднимается тема литературного мастерства, тут же раздается вопрос: “Неужели кого-то и впрямь можно научить писать?” Редактор газеты, в которой вы читаете это эссе, задал мне этот вопрос не далее, как два дня назад… Послушайте, преподаватели литературного мастерства существовали задолго до творческих мастерских и творческих курсов, и их называли и по сей день называют редакторами».

И хорошие преподаватели сегодня делают то же, что делали хорошие редакторы во времена Воннегута. То же самое делал и Воннегут, когда преподавал на курсах литературного мастерства в Айове, в Гарварде и в городском колледже Нью-Йорка.

Смерть друга — Джона Д. Макдональда — популярного автора в жанре детектива и мистики, побудила Воннегута написать письмо его вдове, в котором он заметил: «Как жаль, что лишь немногие знают: мы с Джоном принадлежим к непризнанной школе литературного мастерства, уходящей корнями в золотой век журналов, когда такие имена, как Нокс Берджер, Кен Литтауэр и Макс Уилкинсон были для нас сродни заклинаниям».

То же самое можно сказать сегодня про имя Курт Воннегут.

Очевидным мостиком между Воннегутом-романистом и Воннегутом — автором рассказов выступает тема войны. Четвертый его роман «Бойня номер пять» и по сей день остается самым известным произведением, определяющим его творчество. В этом романе, как и во многих рассказах о войне, Воннегут избегает реалистичных описаний сражений. Когда автор подвергает солдат испытаниям, это происходит либо в фантастических обстоятельствах, как, например, в литературной смертельной игре, которая ведется в рассказе «Вся королевская конница», либо в явно галлюцинаторных боях в «Великом дне».

«Меня глубоко занимают войны, можно даже сказать — я фанат войны» — признавался этот ярый пацифист в интервью Генри Джеймсу Каргасу и в телефонном интервью 1988 г. Джону Киджену (запись этого телефонного интервью хранится в Библиотеке имени Лилли). «Мне интересны тактика, стратегия и тому подобное». Воннегут возводил свой интерес к чему-то более глубинному, чем его собственные переживания на фронте и в лагере во время Второй мировой войны. «Думается, это нехороший интерес и, возможно, он как-то связан с шахматами. Я играл в шахматы всю свою жизнь, и в этой игре тоже есть разные стратегии и тактики». Конечно, игру в шахматы вряд ли можно назвать удачным материалом для массовой литературы, но когда шахматы становятся литературным приемом, метафорой войны, получается уже далеко не скучный и не тривиальный результат.

«О чем мы говорим, когда говорим о войне?» Начиная карьеру писателя в двадцать четыре года, Курт Воннегут точно знал: для того, чтобы повествование обрело смысл, оно должно быть не о пушках, бомбах или взрывах. Об этом писала уйма других авторов, и он боялся, что подобные произведения только подстегнут молодежь к новым войнам, поскольку сражения всегда притягивают молодых. Ему самому не довелось принять участие в боевых действиях, поскольку его взвод пехотной разведки заблудился среди линий фронтов и был захвачен в плен в ходе Арденнского контрнаступления немцев в конце 1944 года. Для него война закончилась. На протяжении пяти месяцев он старался выжить в лагере для военнопленных в Дрездене, а после капитуляции Германии — еще несколько дней среди голодающих беженцев. Как известно каждому начинающему писателю, читавшему Хемингуэя (а они все его читали), «писать следует о том, что знаешь». Так Курт и поступал. Проблема была в том, что никто не хотел этого читать.