Она обернулась и увидела в воротах кладбища дряхлого карлика. Один глаз у него был слепой и белый, как вареное яйцо, а второй глаз блестел, хитро щурился и бегал из стороны в сторону. В руках карлик держал лопату, облепленную свежей землей.

— Я… я ищу мистера Хоукинса, — сказала Энни. — Мистера Джозефа П. Хоукинса. — Она встала и, с трудом скрывая ужас, поглядела на карлика.

— Это который с кладбища?

— Так он здесь работает?

— Работал. Умер на днях.

— Ах, нет!

— Да, да… — равнодушно проговорил карлик. — Вот только сегодня утром похоронили.

Ноги у Энни подкосились, и она села обратно на чемодан. Потом тихо заплакала.

— Опоздала… опоздала!

— Друг ваш, что ли?

— Очень близкий. Ближе у женщины и быть не может! — горестно воскликнула Энни. — Вы его знали?

— Нет. Меня взяли на работу, когда он слег. Говорят, он был настоящий джентльмен.

— Святая правда, — закивала Энни, а потом с тревогой поглядела на лопату. — Скажите, он тоже был… гробокопатель?

— Нет. Инженер по благоустройству и озеленению.

— Ах… — Энни улыбнулась сквозь слезы. — Как славно. — И вновь покачала головой. — Но я опоздала. Какой от меня теперь прок?..

— Говорят, он любил цветы.

— Да-да! Он писал, что эти его друзья всегда возвращаются и никогда не предают. Где тут можно купить цветы?

— Хм… Сдается, никому вреда не будет, если вы нарвете крокусов вот здесь, прямо за воротами. Только тихонько, чтоб не увидели. А возле его дома растут фиалки.

— Где же его дом?

Старик указал на приземистую каменную хижину, увитую плющом.

— Ах… бедный!

— Бывают жилища и похуже, — сказал карлик. — Сейчас я там живу — и не жалуюсь. Пойдемте, нарвете цветов, а я вас отвезу к его могиле. Путь неблизкий, еще заблудитесь, чего доброго. Хоукинс похоронен в новой части кладбища, которую только недавно открыли. Он там первый, между прочим.

Маленький кладбищенский пикап долго петлял по асфальтированным дорожкам среди безмолвных и холодных мраморных памятников; в конце концов Энни потеряла счет поворотам. Переднее сиденье было до упора выдвинуто вперед, чтобы карлик мог доставать до педалей, и Энни пришлось поджать колени. На них она положила букет из крокусов и фиалок.

Оба молчали. Энни не хотелось лишний раз даже смотреть на гробокопателя, да и он явно не горел желанием болтать — просто делал свое дело, привычное и утомительное.

Наконец они подъехали к чугунным воротам, за которыми начинался лес.

Карлик открыл ворота, снова сел за руль и въехал в сумеречные заросли. Ветви деревьев и шиповника царапали бока машины.

Энни ахнула. Впереди показалась чудесная полянка, на которой в солнечных лучах чернела свежая могила.

— Памятник еще не готов, — сказал карлик.

— Джозеф, Джозеф… — прошептала Энни. — Я приехала. Я здесь.

Карлик притормозил, выскочил из машины и галантно открыл для Энни дверь, после чего впервые улыбнулся — обнажив жуткий протез из идеально ровных, мертвенно-белых зубов.

— Можно я немного побуду одна? — спросила Энни.

— Я вас тут подожду.

Энни положила цветы на могилу и просидела возле нее целый час, вспоминая все чудесные и нежные слова из писем своего покойного друга.

Так она могла бы сидеть еще очень долго, если бы вежливый кашель карлика не вернул ее на землю.

— Пора назад. Скоро стемнеет.

— Не хочу оставлять его одного! Прямо сердце кровью обливается.

— Можете еще как-нибудь приехать.

— Верно. Обязательно приеду еще, — сказала Энни.

— Какой он был?

— О… — Энни почтительно встала. — Я его никогда не видела. Мы только переписывались. Но он был очень хороший, очень.

— Что ж хорошего он сделал?

— Помог мне поверить, что я красива. Благодаря ему я теперь знаю, каково это.

— А сам он как выглядел — знаете?

— Нет. Совсем не знаю.

— Говорят, он был высокий и широкоплечий. С голубыми глазами и кудрявый. Вы так его представляли?

— О да! — радостно воскликнула Энни. — Именно так! Прямо как чувствовала!

Солнце уже садилось; одноглазый гном вернулся на кладбище — проводив Энни на вокзал и велев ей не разговаривать с незнакомцами. Длинные тени протянулись от надгробий, когда он вновь навестил могилу одинокого поэта.

Со вздохом карлик поднял с земли букет Энни.

Затем вошел в хижину, поставил цветы в вазу и разжег в камине огонь — чтобы прогнать вечернюю сырость. Сварив себе кофе, он сел за письменный стол и понюхал цветы.

«Дорогая миссис Дрейпер, — написал он. — Как удивительно, что вы, моя дражайшая подруга и родственная душа, живете так далеко — на птицеферме в Британской Колумбии. Этот прекрасный край мне, верно, уже не суждено увидеть. Что бы вы ни говорили о своем крае, он должен быть прекрасен — ведь он породил вас, не так ли? Прошу, умоляю, заклинаю… — Карлик, выразительно хмыкнув, подчеркнул эти три слова. — Давайте не будем опускаться до «обмена карточками» (вроде бы так сейчас говорят). Ни один земной фотограф не способен запечатлеть ослепительного ангела, что взмывает со страниц ваших писем».

Джордж был сыном деревенского священника и внуком деревенского священника. Он воевал на Корейской войне, а когда война закончилась, решил тоже сделаться священником. Джордж был невинен и хотел помогать людям, попавшим в беду, а потому отправился в Чикагский университет.

Там Джордж изучал не только теологию — он еще занимался социологией, психологией и антропологией. Так прошел год, и на летней сессии студентам вдруг предложили курс по криминологии. Джордж ничего не знал о преступниках, а потому записался на курс.

Ему поручили отправиться в тюрьму округа и взять интервью у заключенной по имени Глория Сен-Пьер Грац. Она была женой Бернарда Граца, о котором говорили, что он наемный убийца и вор. По иронии судьбы, Грац оставался на свободе и даже не был объявлен в розыск, поскольку против него не нашлось улик. Жена его сидела в тюрьме по обвинению в хранении краденых вещей — и эти вещи наверняка украл Грац. Она не дала против него показаний, равно как и не смогла внятно объяснить, откуда еще могли взяться у нее бриллианты и меховые манто.

Глорию Сен-Пьер Грац приговорили к году и одному дню, и она уже вот-вот должна была выйти на свободу, когда к ней в тюрьму заявился Джордж. Он хотел побеседовать с ней не просто потому, что она преступница, — интересен был тот факт, что у молодой женщины оказался поразительно высокий коэффициент интеллекта. Глория попросила Джорджа обращаться к ней по девичьей фамилии, которую она использовала в те дни, когда зарабатывала на жизнь экзотическими танцами.

— Так и не научилась откликаться на миссис Грац, — сообщила она. — Берни тут ни при чем, просто так и не научилась.

Так что Джордж называл ее мисс Сен-Пьер. Он беседовал с мисс Сен-Пьер через тюремную перегородку. В тюрьмах Джордж раньше никогда не бывал. Он уже записал в отрывной блокнот основные вехи биографии мисс Сен-Пьер и теперь перепроверял их.

— Итак, вы бросили школу в начале старших классов и сменили имя с Франсин Пефко на Глорию Сен-Пьер. Вы разорвали отношения с мистером Эф и устроились официанткой в автозакусочную неподалеку от Гэри. Там вы и познакомились с мистером Джи.

— С Арни Паппасом, — кивнула она.

— Хорошо, — сказал Джордж. — Арни Паппас — это мистер Джи. Кстати, автозакусочная пишется в одно слово или в два?

— Одно слово, два слова, да разве это вообще когда-нибудь писали на бумаге?

Мисс Сен-Пьер была девушкой миниатюрной — крошечная брюнетка, очень красивая, очень бледная и твердая как кремень. Ей было скучно с Джорджем и его вопросами. Она без конца зевала, даже не потрудившись прикрыть свой бархатный ротик, и ее насмешливые ответы сбивали Джорджа с толку.

— Умник из колледжа вроде вас из этого и десять слов составил бы, — сказала она.