— Не ты один, Джон.

— Может, моя подружка сыграет Беллу? Что скажешь?

— Марти? — уточнил я. — А она умеет играть?

— А Мелоди что, умеет? — фыркнул Джон. — Марти хотя бы знает, о чем пьеса. Она была почти на каждой репетиции. За оставшиеся три дня, включая пятницу, выучит текст.

— Давай попробуем, — решился я. — Обзвоню людей, скажу, что генеральная репетиция пройдет по расписанию.

— Шоу должно продолжаться?

— Вроде того.

Тем же вечером незнакомец опять сидел в последнем ряду.

— Можно спросить? — обратился к нему я.

— Допустим.

— Не отвечайте, если не хотите… но вы агент ФБР?

— Я что, похож на агента?

— Не совсем, — признался я.

— Тогда думайте, что вам угодно.

— Если вы ищете Фреда Ловелла, боюсь разочаровать: птичка упорхнула.

— Ну и черт с ним, — ответил молодой человек.

На этом разговор закончился. Я пошел на сцену. Репетиция еще не началась, но подружка Джона уже стояла под фонарем, вживаясь в роль.

— Как она? — спросил я у Салли.

— «Клуб Парика и Маски» Северного Кроуфорда за все время существования впервые ждет полицейская облава, — ответила та.

Я понял, о чем она. Марти и впрямь превращала шедевр Артура Гарвея Ульма в низкопробную вульгарную пьеску.

— А Брайс ее видел?

— Весь побелел и исчез куда-то. Должно быть, прячется в подвале.

И тут вошла Мелоди. Глаза у нее были красными, под ними залегли круги, но вела она себя совершенно спокойно. Налепила накладные ресницы, густо накрасила их тушью и нанесла румяна на скулы. А губы, как пишут в романах, призывно алели.

Девушка излучала такое драматичное достоинство, что все сами расступались с ее пути. Марти без лишних слов освободила ей место под фонарем.

Мелоди взошла на сцену, окинула нас взглядом, зажмурилась ненадолго, а потом снова открыла глаза и произнесла:

— Ну что, начнем?

Господи Иисусе, вот это была игра! Мелоди будто прожила на сцене десяток разных жизней. Публика в зале рыдала, потому что Мелоди стала живым воплощением женской сущности — от Девочки со спичками до Марии Магдалины.

А когда дело дошло до поцелуев, то девушка превзошла себя. Когда она поцеловала Брайса, тот будто воспарил на крыльях и, потеряв дар речи, упорхнул. Когда поцеловала Джона, он удалился со сцены достойно, однако за кулисами, вдали от чужих глаз, обессиленно упал на четвереньки.

После первого акта за кулисы ушла и Мелоди. Я сгреб ее в объятия.

— Ты лучшая актриса, которую видел этот клуб!

— Я такая же, как она! Развратница! Дрянь!

Мелоди высвободилась из моих рук, подошла к Джону и обняла его за шею.

— Ты нужен мне, а я нужна тебе. Давай сбежим?

Джон одобрил ее предложение:

— Конечно, детка. Ты и я — только скажи!

Тут распахнулась дверь, и в нашу каморку влетел тот самый незнакомец. Сегодня он выглядел еще растрепаннее обычного. Он оттолкнул Джона в сторону и сгреб Мелоди в объятия.

— Я люблю тебя больше всех на свете! И не буду звать тебя замуж! Потому что ты все равно за меня выйдешь! В любом случае! Прямо сегодня!

— Постойте-ка, а что на это скажет Джон Эдгар Гувер[27]? — спросил я.

— А он-то здесь при чем? — удивился незнакомец.

— А то, что вы самый чокнутый агент из его бюро!

— Я не агент ФБР, — возразил он.

— Кто же вы?

— Я драматург. Меня зовут Артур Гарвей Ульм.

Эдди Уэтцел работал инженером в компании «Дженерал фордж энд фаундри» в Илионе, штат Нью-Йорк. Компания производила керамические изоляторы, и в здании пятьдесят девять, где находился кабинет Эдди, все было равномерно покрыто тонким слоем глиняной пыли.

К двадцати шести годам Эдди стал определенно неравнодушен к красивым женщинам. Женская красота неизменно пробуждала в нем сильные чувства: страх и ненависть. Однажды он женился на красавице и прожил с ней шесть волшебных месяцев. За полгода новоиспеченная супруга распугала всех друзей Эдди, нахамила начальству, повесила на него долг в двадцать три тысячи долларов и растоптала самооценку. Уходя, она присвоила себе обе машины и вывезла мебель, забрала даже часы, зажигалку и запонки. А подавая на развод, обвинила его в психологическом насилии. По решению суда, Эдди полагалось выплачивать ей двести долларов в месяц.

Словом, Эдди был весьма суровым молодым человеком, когда на должность его секретаря назначили Арлин Сноу — восемнадцатилетнюю выпускницу колледжа Илион-Хай. Спустя месяц ее признали самой красивой девушкой компании, территория которой насчитывала семнадцать въездов. Конкурс проводила корпоративная газета «Джи эф энд эф топикс». В голосовании приняли участие тридцать одна тысяча шестьсот двадцать три сотрудника. Из них двадцать семь тысяч четыреста двадцать один отдали свой голос Арлин.

— Мои сердечные поздравления, — сказал Эдди, узнав о победе Арлин. — К сожалению, наша работа — не украшать собой мир, а производить изоляторы. Если не возражаете, предлагаю заняться делом.

Измученная язвительностью босса, Арлин хваталась за любую возможность хоть ненадолго вырваться из пыльного кабинета. Чаще всего эту возможность предоставлял Арманд Флеминг, редактор «Джи эф энд эф топикс» и зять вице-президента по связям с общественностью. Жена сорокалетнего Флеминга была монументальна и непреклонна, как воинский мемориал. Флеминг постоянно привлекал Арлин в качестве бесплатной модели. Анонс каждого нового продукта в газете сопровождался фотографией Арлин, приветствующей новинку одинаковой лучезарной улыбкой. Во всех предпраздничных выпусках первую страницу занимало фото Арлин, призванное воплотить дух очередного торжества. На День независимости Арлин в купальнике с узором американского флага готовилась поджечь шутиху высотой в собственный рост. Подпись гласила «Ба-бах!»

Накануне Хэллоуина Арлин в откровенном комбинезончике пугалась фонаря из тыквы. Фото было озаглавлено «Караул!»

На День благодарения Арлин воплотила сразу два образа: женщины из первых поселенцев выше пояса, и девушки из рекламы сигарет из Лас-Вегаса ниже пояса. На нее грозно надвигалась индейка, а подпись гласила «Кулды-кулды».

На последнем фото у вице-президента компании лопнуло терпение. Он заявил зятю, что считает сюжет и композицию откровенно похабными; кроме того, любому сотруднику ясно, что Флеминг втюрился в Арлин, поскольку никого другого не фотографирует. Больше он ее не увидит, заключил босс.

Пока Флеминг получал выговор от тестя, Арлин была занята в фотостудии. Одетая в умопомрачительное мини, стилизованное под костюм Санта-Клауса, она изящно обнимала обнаженной рукой гипсового оленя Рудольфа.

Тем временем Эдди Уэтцел в своем кабинете рвал и метал. Из-за отсутствия секретарши ему приходилось самому печатать письма двумя негнущимися пальцами. Над ухом разрывался телефон, причем изоляторы звонивших не интересовали. Все звонки были адресованы Арлин и были так или иначе связаны с ее неофициальным титулом корпоративной богини любви.

— Нет! Я понятия не имею, когда она вернется! — заорал Эдди в трубку неизвестному молодому человеку. — Я ей всего лишь начальник и не в курсе ее личной жизни! — Раскрасневшись и шумно дыша, он швырнул трубку на место.

В кабинет вошли Арлин и Флеминг. Флеминг выглядел совершенно раздавленным. Он не признался девушке, в чем дело. Из головы не шли слова вице-президента.

Флеминг с тоской осознал, что тесть попал в точку.

Арлин робко поздоровалась с начальником и тут заметила свежую надпись, сделанную пальцем на пыльной столешнице. Размашистым округлым почерком Эдди вывел: «Мисс Сноу, вы уволены».

Эдди Уэтцел добился увольнения в два счета. Арлин получила увесистый щелчок по очаровательному носику.