— Станцевал бы, — медленно проговорила она. — Если бы я захотела. По-настоящему захотела.

— Да он скорее умрет. Слыхала о тайных алкоголиках? Которые пьют, запершись в гардеробных? Так вот, ты завела себе такого же гардеробного возлюбленного.

Я оставил Мэри наедине с этой досадной мыслью и с удовлетворением увидел вызов в ее взгляде, когда поздним вечером она пришла танцевать. Впрочем, ничего не происходило, пока между нами не вклинился Роберт. Обычно Мэри просто переходила из моих объятий в объятья Роберта, не открывая глаз и не сбиваясь с шага. Сегодня она остановилась, широко раскрыв глаза.

— В чем дело? — спросил Роберт, изгибаясь всем телом и крутясь на носках, тогда как Мэри стояла выпрямившись, словно стальная мачта. — Что-то случилось?

— Ничего, — ответила Мэри хрупким голосом. — Почему ты решил, будто что-то случилось?

Успокоенный, Роберт вновь принялся изгибаться и крутиться, и вновь Мэри не двинулась с места.

— Все-таки что-то случилось, — проговорил он.

— Как ты полагаешь, Роберт, я привлекательна? — холодно поинтересовалась Мэри.

— Привлекательна? — поразился Роберт. — Привлекательна? Господи, конечно же, да! Я готов трубить об этом на каждом перекрестке.

— Не менее привлекательна, чем любая моя ровесница в Писконтьюте?

— Намного более! — воскликнул Роберт, снова и снова безуспешно пытаясь начать танец. — Намного, очень-очень намного, — продолжал он, постепенно замедляя движения.

— У меня хорошие манеры?

— Самые лучшие! — Роберт казался озадаченным. — Лучше не бывает, Мэри.

— Так отчего же ты не пригласишь меня на танцы в яхт-клуб?

Роберт окаменел.

— В яхт-клуб? — переспросил он. — Здесь, в Поните?

— Другого поблизости нет, — сказала Мэри.

— Роберт, — с надеждой проговорил я. — Она интересуется, мужчина ты или мышь. Хочет знать, пригласишь ли ты ее на танцы в яхт-клуб или ей придется исчезнуть из твоей жизни и отправиться работать на авиазавод.

— На авиазаводе наверняка нуждаются в приличных девушках, — подтвердила Мэри.

— Лучше я и не встречал, — кивнул я.

— Там, на авиазаводе, своих девушек не стыдятся, — продолжала Мэри. — Их приглашают на пикники и на рождественские вечеринки, и на свадьбы и куда угодно; бригадиры, вице-президенты, главный инженер и инспектор приходят на вечеринки и танцуют с девушками и веселятся. Мою подругу повсюду водит инспектор.

— А что такое инспектор? — спросил Роберт, пытаясь выиграть время.

— Не знаю, чем он занимается, — заявила Мэри, — но точно знаю, что он сам зарабатывает на жизнь и не прячет свою возлюбленную.

Роберт лишился дара речи.

— Мужчина или мышь? — задал я вопрос, чтобы не дать ему улизнуть.

Роберт какое-то время жевал губу и наконец пробормотал что-то неразборчивое.

— Что ты сказал? — спросила Мэри.

— Мышь… — выдохнул Роберт. — Я сказал «мышь».

— Мышь, — тихо произнесла Мэри.

— Не говори так, — с отчаянием произнес Роберт.

— А как еще можно сказать «мышь»? — усмехнулась Мэри. — Спокойной ночи.

Я последовал за ней в холл.

— Ну что ж, — сказал я. — Это было жестоко, зато…

— Мэри! — В дверях появился бледный Роберт. — Тебе это не понравится. Это будет отвратительно, и ты переживешь ужасные минуты. Вот почему я сказал «мышь»!

— Пока играет музыка, — сказала Мэри, — и джентльмен гордится своей леди, ничто не имеет значения.

— Угм, — сказал Роберт.

Он снова скрылся в гостиной, и мы услышали скрип диванных пружин.

— Ты говорил… — начала Мэри.

— Я говорил, что это было жестоко, — сказал я ей, — но когда-то сослужит ему хорошую службу. Это годами будет грызть его изнутри, и есть хороший шанс, что он станет первым полноценным человеком в истории Писконтьюта.

— Слышишь? — сказала вдруг Мэри. — Он говорит сам с собой. Что он говорит?

— Мышь, мышь, мышь, — говорил Роберт. — Мышь, мышь…

— Мы подожгли фитиль духовной бомбы замедленного действия, — прошептал я.

— Мышь, мужчина, мышь, мужчина, — говорил Роберт.

— И через пару лет, — сказал я, — бабах!

— Мужчина! — закричал вдруг Роберт. — Мужчина, мужчина, мужчина! — Он вскочил и выбежал в холл. — Мужчина! — яростно вскрикнул он, бросился к Мэри и принялся осыпать ее поцелуями. Затем крепко схватил за руку и потащил за собой вниз по ступенькам на третий этаж.

В ужасе я последовал за ними.

— Роберт, — задыхаясь, проговорила Мэри, — что происходит?

Роберт уже барабанил в двери родительской спальни.

— Сейчас увидишь, — бросил он. — Я собираюсь заявить всему миру, что ты моя!

— Роберт, послушай, — начал я, — может, стоит сначала немного остыть и…

— Ага! Великий создатель мышей! — бешено прохрипел он и сшиб меня с ног. — И как тебе мышиный удар? — Он снова забарабанил в дверь. — Кто в теремочке живет?

— Я не хочу быть твоей, — проговорила Мэри.

— Мы уедем куда-нибудь на Запад, — сообщил ей Роберт, — и будем выращивать герефордских коров или соевые бобы.

— Я просто хотела на танцы в яхт-клуб! — испуганно пискнула Мэри.

— Ты что, не поняла?! — рявкнул Роберт. — Я твой!

— Но я — его!

Мэри ткнула в меня пальцем, вывернулась из хватки Роберта и бросилась наверх в свою комнату. Роберт последовал за ней, однако она захлопнула дверь и повернула ключ.

Я медленно поднялся, потирая разбитую скулу.

Дверь спальни мистера и миссис Брюер распахнулась. Мистер Брюер стоял в проеме, не сводя с меня горящих глаз, кончик языка между зубами.

— Итак? — вопросил он.

— Я… э… м-м… — промычал я, пытаясь выдавить улыбку. — Не обращайте внимания, сэр.

— Не обращать внимания?! — взревел он. — Вы ломитесь в дверь, словно наступил конец света, а теперь советуете мне не обращать внимания? Вы пьяны?

— Нет, сэр.

— Что ж, и я не пьян, — сообщил он. — Мой ум ясен как стекло, и вы уволены.

Он захлопнул дверь.

Я отправился в наши с Робертом апартаменты и принялся паковать вещи. Роберт снова лежал на диване, таращась в потолок.

— Она тоже пакуется, — сказал он.

— Гм?

— Теперь вы поженитесь, да?

— Похоже на то. Мне нужно найти другую работу.

— Сочти свои благословения, — переиначил он старую песенку, — ибо, по благодати Божией, лжец ты.

— Остыл немного? — поинтересовался я.

— Я все равно покончил с Понитом.

— Мудро.

— Я хотел бы, — продолжал Роберт, — чтобы вы с Мэри оказали мне перед отъездом одну услугу.

— Говори.

— Я бы хотел протанцевать с ней по ступенькам. — Глаза Роберта расширились и загорелись как в тот раз, когда я застал его танцующим в одиночестве. — Как Фред Астер.

— Конечно, — кивнул я. — Такое я не упустил бы ни за какие деньги.

Проигрыватель был включен на полную громкость, и все двадцать шесть комнат загородного домика Брюера на рассвете запульсировали в ритме танго. Роберт и Мэри, словно единое целое, изгибались и крутились на носках, спускаясь по спиральной лестнице. Позади шел я со своим и ее багажом.

И снова мистер Брюер вихрем вылетел из спальни.

— Бабс! Что все это значит?

Ответ Роберта отцу — я думаю об этом каждый раз, когда заполняю анкету соискателя работы — мог бы быть и не таким отважным. Не будь эти слова произнесены, отношение мистера Брюера ко мне с годами могло бы смягчиться. Но теперь, когда я пишу его имя последним в ряду моих работодателей, то всегда немного смазываю его подушечкой большого пальца в надежде, что потенциальный наниматель удовлетворится моей честной улыбкой.

— Это значит, сэр, — сказал Роберт, — что вам следовало бы поблагодарить моих друзей за то, что они воскресили меня из мертвых.

Жизнь была добра к Дарлингу Стедману. Он водил новенький «Кадиллак» цвета вареного лобстера. А к заднему бамперу «Кадиллака» крепилось сцепное устройство, при помощи которого Стедман перемещал свой серебряный дом на колесах весной на Кейп-Код, а осенью во Флориду. Стедман был художником — писал картины, хотя художника он не слишком напоминал. Своими профессиональными приемами он частью походил на стопроцентного бизнесмена, делового человека, который понимает, что такое платить по счетам, человека из народа, полагающего, что художники по большей части — глупые мечтатели, а искусство в основном представляет собой сущую чепуху. Стедман приближался к шестидесятилетию и внешностью напоминал Джорджа Вашингтона.