— Что значит сомневаюсь? — с шутливой сердитостью прикрикнул на Егорова Кесаев. — Бывало, помню, на охоте молились до хрипоты. И удача приходила: сваливали тура. Тогда мы опять обращались к Авсати, но уже с благодарностью…
Егоров, сделав вид, что поверил Астану, сказал в тон ему, на полном серьезе:
— Но бог немецких зверей жаден, как голодный шакал. Сколько ему ни молись, не только тура, а и турьего копыта не пошлет.
— Пожадничает, говоришь? Ну и пусть лопнет от жадности. Тогда мы сами добудем тура. Конечно, придется не считаться ни с усталостью, ни со временем, как в горах на охоте. Авсати — бог разумный!
Астан посмотрел на часы и приказал всплыть на перископную глубину.
Бодрое настроение командира передалось всей команде. Хотя трудно было понять, отчего повеселел командир. Ясно, что встреча с «рамой» не могла его вдохновить.
Астан просматривал район поиска. Море на редкость спокойно, хотя солнца уже не видно, все небо заволокло низкими тучами. Это и хорошо и плохо. Хорошо тем, что угроза с воздуха для лодки значительно уменьшается. А плохо потому, что видимость ограничена и враг может остаться незамеченным.
— Слышу отдаленный шум винтов, — доложил акустик Сосновский.
— Очень мило, — сказал командир шутливым тоном, подавляя в себе несказанную радость. — Продолжать слушать!
— О аллах, да ниспошли на нашу долю… — поднимаясь на цыпочках и устремляя «горе» руки и очи, взмолился Егоров, как бы поддразнивая Кесаева.
— Не аллах, а Авсати, — грозно сверкнул черными глазами Астан.
Он вспомнил, как «гордые» подшучивали над ним перед уходом в море. «Гордыми» Астан называл своих друзей — Грешилова и Иосселиани. Он никогда не забудет, как Грешилов «поддел» его своей шуткой: «Хорошо ли напоил свою «Малютку» молочком? Отощала, смотри, на мель сядет…» Как в воду глядел, хоть и не бабка, а угадка! А тут еще Иосселиани: «Как там предки твои — знаменитые нарты — закаляли своих малюток, чтобы они выросли смелыми и не сгибались перед врагом? Говорят, согнали со всех гор и степей тысячу волчиц, надоили от них молока, вскипятили и окунули в него Сослана. И стал он богатырем, непобедимым… Что тебе стоит, Астан, выдоить хотя бы одну волчицу и покропить свою «Малютку»?!»
Чего только не говорили эти балагуры! Им хорошо, они впрямь богатыри, приводят в трепет фашистских акул.
Злая, жаждущая победы «Малютка», казалось, вся превратилась в слух. У перископа сменялись командир и его помощник Егоров: один не доверял глазам другого. Акустик доказывал, что цель близка, что он отчетливо слышит шумы винтов. Но где она? Проклятый туман.
Еще час прошел в поисках…
— Вот оно! — чуть не вскрикнул Астан.
Вражеское судно, глубоко осев под тяжестью груза, шло без конвоя. Не слышно было и гула самолетов.
«Ишь ты, как обнаглели! — подумал Кесаев. — Ну ничего, наберетесь страху».
Подлодка устремилась навстречу судну.
Вот и отданы команды готовить корабль к торпедной атаке. В лодке все пришло в движение…
На вражеском судне, по-видимому, заметили перископ «Малютки» и начали «юлить», менять курс, не давая «Малютке» возможности изготовиться к удару.
В лодке всего две торпеды — на большее не рассчитана. Ими надо дорожить и бить наверняка. Если они пройдут мимо цели — враг скроется, и напрасно пропадет дорогое оружие.
В небе появился фашистский бомбардировщик. Значит, пока прицеливались, транспорт вызвал своего защитника.
Это ускорило решение атаковать.
Из «Малютки», словно две гигантских рыбины, вырвались грозные беспощадные торпеды. Оставляя белые следы, они пошли к цели.
Торпеды должны поразить врага… Астан ждал взрыва… Эти секунды кажутся слишком длинными. Прошло уже больше минуты…
Тем временем самолет обнаружил «Малютку» и начал сбрасывать бомбы.
И вдруг корпус лодки задрожал от двух мощных взрывов!
Кесаев прильнул к перископу. И лицо озарилось довольной улыбкой. Немецкое судно, задрав нос и обнажая днище, медленно погружается в волны.
Какая суровая и прекрасная картина!
Вражеские матросы бросались в море, но гигантский водоворот увлекал их в пучину.
— Победа! Победа! — по отсекам мгновенно облетела радостная весть.
В переговорных трубах прозвучал взволнованный голос Кесаева:
— Товарищи, поздравляю! Молодцы!
Потом он повернулся к помощнику и, вытирая рукой пот с раскрасневшегося лица, сказал:
— А ты не верил в доброту Авсати!
— Теперь верю, — отшутился Егоров. — Если бы еще всплыть и прихватить с собой пленных для «вещественного» доказательства.
— Я и сам не прочь. Только можно легко погубить себя. Так что победа победой, а надо уходить, фриц отбомбился. Скоро могут появиться катера. Уйти глубже и — на базу. Благо, есть с чем туда идти.
«На базу. Возвращаемся на базу!» В море без торпед больше нечего делать экипажу.
Командир зашел в свою маленькую каюту, снял пилотку, вытер ею пот со лба, снял мокрый от пота китель и тельняшку, вытерся полотенцем.
После большого физического и нервного напряжения Астана охватывала сладкая дрема. Он прилег на диван. «Да, сегодня мы, кажется, неплохо помогли защитникам Севастополя. Интересно бы точно знать, сколько тонн оружия и боеприпасов не дошло до фашистов?» — засыпая, думал Астан.
В дверь постучали.
— Товарищ командир, обед готов, — доложил кок и подал стакан черного кофе. — Вот пока выпейте с устатка.
— Подать команде обед с вином, — распорядился Кесаев, — а я пока, кроме кофе, ничего не хочу.
Кофе сделал свое дело — сон у Кесаева прошел, и он мирно отдыхал. У него было то самое состояние, которое приходит к человеку после важного, трудного, но удачно выполненного задания. Он был в прекрасном расположении духа и искренне обрадовался, когда после легкого стука в дверь к нему вошел штурман Демин. Лейтенант, видимо, уже пообедал и теперь явился к Кесаеву поговорить-побеседовать.
— Астан Николаевич, — обратился он к Кесаеву, — теперь, мне кажется, самое подходящее время настало выполнить свое обещание. Помните?
— Если откровенно — забыл, — ответил командир.
— Ничего, я напомню, — сказал Демин. — О детстве своем обещали рассказать.
— А-а, вот вы о чем. Помню, как же. С удовольствием расскажу. Ну, а все же, как думаешь, здорово мы угостили фрицев?
— Не то что здорово, товарищ капитан-лейтенант, а самым преотличным образом: бац! — и ваших нет. Экипаж оживился, прекрасно настроен, готов снова к атаке. Вас, Астан Николаевич, героем все считают.
— На «Малютке» у нас все орлы. А впереди — много еще горячих дел. Ну, а пока пойдем назад, в мои детские годы. Только давай договоримся: надоест слушать или спать захочешь — сразу скажи.
— Согласен, командир. Но, знаете, сегодня, думаю, хлопцы долго еще не заснут. День-то какой!
— Вернулись жители села в свое родное Христиановское, — проговорил задумчиво Астан, — ни одного целого дома нет, все сожжено, всюду пепелища, запах гари, только трубы стоят, как опаленные молнией стволы деревьев. Казалось, ничто не вдохнет в эти мертвые развалины жизнь.
И все же люди взялись за работу. Как весна несет с собой радость и красоту, оживляя природу, так принес с собою возрождение и надежду освобожденный народ. Сельский Совет помогал людям материалами, инструментами, нашлись славные мастера-строители, и в Христиановском быстро начали расти дома.
«Дом, имущество — все это дело наживное, — говорил мой отец, — главное, что у нас теперь своя советская власть, свобода, новая жизнь. Всю землю украсим, самыми счастливыми людьми будем».
Года через два село Христиановское трудно было узнать. Дворов стало больше, чем было. И люди зажили лучше, зазвенели над горами родные песни свободы.
Так шло время, я подрастал, уже совсем большим мальчиком стал. Любил петь, и получалось неплохо, услышал как-то дядя Карамурза свою любимую песню— я ее здорово пел, — подождал, пока закончу, потом подозвал меня и спросил:
«Где ты так хорошо петь выучился?»