— Маша, скажи, а бомба-то взорвалась?

И Мария ей тоже на ухо:

— Командир приказал нигде ни слова об этом. Но, кажется, да!

Фекла Андреевна отходила и, останавливаясь перед иконой богоматери, крестилась, шепча: «Благодарю тя, Христе боже наш, что Маша живая домой вернулась».

Сестры — Елена и Валентина — смотрели на маленькую, щупленькую фигурку хозяйки, переговаривались и ели отварную картошку с молоком.

— По коням! — подал команду Хатагов, когда лошади были поданы.

Перед рассветом отважные женщины, а с ними дети и бабушка в сопровождении взвода партизан во главе с комиссаром въехали в деревню Рудня. Разместив женщин и детей в своей комиссарской хате, Хатагов выставил вокруг деревни усиленную охрану и приказал коменданту базы Грищенко:

— Иван Афанасьевич! Пусть поспят вволю. Ничего не жалеть для них! Заслужили!

— Видать, заслужили, — отвечал комендант, — коли в комиссарской хате с почетом устроились.

Когда Елена услышала мерное дыхание сестры, она едва слышно прошептала: «Молодец Валя». Мария, которая, несмотря на смертельную усталость, никак не могла заснуть, тихо спросила:

— Ты не спишь, Галя?

— Нет. Спать хочу, а сна нету. Мысль сверлит и сверлит: «А вдруг не получилось?» — прошептала Елена в ответ.

— И я об этом же думаю, — говорила Мария. — Вечером гаулейтер должен был выступать на сборище молодчиков. Мог задержаться.

— Вряд ли. Он всегда был точен.

— Ты сказала «был»? — заметила Осипова.

— Правда? Хорошо бы. Я по дороге сюда, — шептала Елена, — вздремнула. И в полусне видела черные флаги над рейхстагом. Все — в черном, и Анита плачет… А слезы у нее, как капли нефти, падают на пол и черные пятна оставляют…

Так, переговариваясь, они и заснули.

Утром Елена и Мария встали раньше всех и, выйдя из хаты, разговаривали между собою. Вдруг они услышали лошадиный топот, и перед ними, как из-под земли, выросли два всадника. Один из них был опоясан пулеметной лентой, автомат висел за плечом, а у другого на поясе были две гранаты и в кобуре покоился маузер. Вид у всадников был такой, будто они возвращаются с ночного задания. Увидев двух женщин, они приветливо поздоровались.

— Комиссар дома? — спросил один из всадников.

— Нету, — отвечала Мария.

— Жаль, — сказал другой, — ну, бывайте здоровы!

И тронул коня.

Второй тоже хотел ехать, но попридержал лошадь и громко сказал:

— Слыхали, девушки, Кубе кокнули!

— Как? — вырвалось у Елены и Марии одновременно.

— Очень просто, — отвечал всадник, трогая коня, — мину подложили в спальню.

— Да подождите же, кто подложил? — вскрикнула радостно Осипова.

— Слыхать, вроде женщина… и сама погибла, бедняжка, — проговорил всадник, отпуская удила и давая волю своему коню.

Всего лишь секунду стояли растерянно женщины. Потом Осипова обняла Елену:

— Галя, ты помоложе. Беги вон в ту крайнюю хату, скажи комиссару! Скорей!

Мазаник вихрем понеслась к Хатагову. Мария видела, как он выбежал из дверей, вскочил на стоявшую у хаты лошадь и помчался вслед за всадниками. Выехав за село, дал автоматную очередь, чтобы остановить их.

Вернулся Хатагов радостный и возбужденный.

— Правда, дорогие мои героини, правда! Это были мои друзья из соседнего отряда, — говорил он, спешиваясь.

С этими словами Хатагов поднял дуло автомата в небо и дал несколько очередей.

— Это вам салютует народ! — крикнул он.

День в партизанском крае начинался с самых хороших боевых новостей: «Кубе кокнули!», «Фон Кубе взорван!», «Подлюге по заслуге!», «Вильгельму фон Кубе — крышка!», «Кубе душу черту отдал?» Эта весть быстрее ветра облетела партизанские отряды. В хаты, блиндажи и землянки по невидимым каналам просачивались более или менее точные подробности свершения казни над палачом белорусского народа. Вечером об убийстве партизанами рейхскомиссара, гитлеровского наместника в Белоруссии фон Кубе сообщило радио Москвы.

Теперь уже не было никаких сомнений — Кубе убит.

Вскоре Хатагов получил еще один достоверный документ — «Белорусскую газету», выпускавшуюся оккупантами в Минске на белорусском языке. Просмотрев беглым взглядом заголовки сообщений и некрологов, он поспешил к землянке, в которую теперь перевели «на жительство» весь женский лагерь — Осипову, сестер Мазании, бабушку и детей. «Надо же порадовать наших героинь, — думал Хатагов, — пусть своими глазами увидят траурную рамку и прочтут, как немцы оплакивают своего незабвенного Кубе».

Женщин он застал за самым приятным для них занятием— они купали веселых и смеющихся своих малышей.

— Принимайте почтальона с газетой! — крикнул громким голосом комиссар и вошел в землянку. — Вот, читайте!

И он потряс перед собой газетой.

Женщины почтительно приветствовали Хатагова. Тут же предложили ему сесть. Мария Осипова быстро вытерла полотенцем руки, взяла газетку и вскрикнула от радости.

— Елена!. Скорее посмотри, какую панихиду по нашему Кубе разводят фашисты! — с этими словами она поднесла к Елене Мазаник газету.

Та посмотрела и окликнула Валентину. Сестра подошла, лицо ее озарилось улыбкой.

— Ой, Мария, подожди, сейчас вытрем ребят, уложим их в постель и почитаем.

Елена взяла газету, бросила быстрый взгляд на черную бороду комиссара, на его внимательные крупные серо-голубые глаза, посмотрела, как старушка укладывает детей в постель, села поудобнее.

— Читай, не томи душу! — на вытерпела Валя и слегка толкнула ее под локоть.

— Все читать? — спросила Елена. — От корки до корки?

— Ну конечно, — сказала Валя.

Елена начала с заголовка:

— «Беларуская газэта», № 73, субота 25-га верасня 1943 года».

— Ты что, Галя, терзать нас подрядилась? — сказала Валя. — Читай, что про Кубе пишут…

— Сами сказали от корки, — вздохнула Мазаник и начала медленно, с ударениями и расстановкой читать набранные крупным шрифтом через всю первую полосу слова:

— «ГЕНЕРАЛЬНЫЙ КОМИССАР ГАУЛЕЙТЕР ВИЛЬГЕЛЬМ КУБЕ ПОГИБ ОТ ПОДЛОЙ РУКИ УБИЙЦЫ»,

Чуть передохнув, бросив светившийся радостью взгляд на Осипову и Хатагова, четко выговаривая каждое слово, Мазаник продолжала:

— «ОФИЦИАЛЬНО СООБЩАЕТСЯ: 22 СЕНТЯБРЯ 1943 ГОДА… СЕГОДНЯ НОЧЬЮ… УБИТ ГЕНЕРАЛЬНЫЙ КОМИССАР БЕЛОРУССИИ, ГАУЛЕЙТЕР КУБЕ… ГЕНЕРАЛЬНЫЙ КОМИССАР В МИНСКЕ, РУКОВОДИТЕЛЬ ГЛАВНОГО ОТДЕЛА БАУЭР, ОБЕРДИНСТЛЕЙТЕР, РУКОВОДИТЕЛЬ ССИ ПОЛИЦИИ В БЕЛОРУССИИ ФОН ГОТБЕРГ.

ГРУППЕНФЮРЕР, ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ПОЛИЦИИ».

И дальше таким же крупным шрифтом на первой полосе некрологи о фон Кубе от так называемого «комитета доверия», то есть от помощников палача В. Ивановского и Ю. Сабалевского, от штаба и шефа СБМ, от нациста Вурстера и других.

Словом, весь номер этой газеты был посвящен покойному гаулейтеру, казнь которого потрясла не только всех оккупантов, но и самого фюрера в его фашистском логове, именовавшемся Ставкой.

— «…ВТОРОЙ ПОСЛЕ ГЕББЕЛЬСА ОРАТОР И ПРОПАГАНДИСТ НОВОГО ПОРЯДКА, — ЧИТАЛА ДАЛЬШЕ МАЗАНИК, — …ПРАВАЯ РУКА ГИТЛЕРА…»

Когда Галя кончила читать, Хатагов сказал:

— В судьбе Кубе они предчувствуют судьбу всех гаулейтеров. Такая же участь ждет и самого Гитлера.

— Я готова и под Гитлера мину подложить, — сказала Елена Мазаник.

— Нет, — ответил Хатагов. — Сейчас за тобой и за Марией фашисты начали охотиться, как матерые хищники.

— Дядя Ваня, — проговорила Елена. — Между прочим, полагалось бы и нам справить свои, партизанские, поминки по Кубе.

— Галя, — весело произнес Хатагов. — Ты самый золотой человек на свете. Будут поминки! Я даже готов на них лезгинку сплясать!

Когда Хатагов вышел из землянки, он хотел кликнуть Ивана Плешкова и Грищенко. Но их не оказалось на месте.

— Где Плешков? — спросил он дежурного охранника.

— В красном уголке, товарищ комиссар, он политчас проводит.