— Идут!

Я уже настолько свыклась с этим маленьким темным предметом, что не только не испытывала страха, держа его на своей груди, но мне казалось, что я уже подружилась с миной.

«Собственно, почему я обязательно хочу услышать тиканье механизма, ведь меня Мария Борисовна предупредила, что механизм работает неслышно. А как же иначе? Если бы его можно было услышать, то, чего доброго, и враг может обнаружить и обезвредить мину».

С этими мыслями я успокоилась, снова положила мину под подушку и попыталась вздремнуть. Я не говорю — заснуть, но хотя бы вздремнуть. И это не удалось.

Утром я обернула мину в чистую марлю, положила ее в сумочку, прикрыла сверху красивым шелковым платком, взяла портфель, в него положила свое белье. Это для того, чтобы выиграть время, когда будут обыскивать. Вся прислуга, работавшая в особняке гаулейтера, подвергалась обязательному двойному обыску. Один раз обыскивали на первом посту, у входа во двор, другой — на втором посту, при входе в особняк. Обыскивали немецкие офицеры. Они обыскивали не только людей, работавших в особняке, но и вообще всех, кто приходил в дом к фон Кубе.

А четырем горничным, жившим в особняке гаулейтера, вообще не разрешалось выходить за пределы двора. Только одной мне разрешали жить на своей квартире.

По улице я шла быстро, даже немного весело. Ничего подозрительного не заметила и уверенно подошла к первому посту. Поздоровалась со стоявшими там двумя офицерами и протянула им портфель.

— Битте, господин офицер.

Он ответил мне поклоном и привычным жестом взял портфель. Они вдвоем внимательно и деловито начали шарить в моем белье. Мне хотелось поскорее «проскочить» этот пост, и я быстро заговорила:

— Иду в душ купаться, что вы так долго смотрите, женского белья не видели?

Офицер смутился и протянул мне портфель.

— Сумочку тоже будете смотреть? — спросила небрежно я.

— Яволь, — ответил офицер.

Я раскрыла сумочку и протянула ему. Он заглянул в нее, увидел шелковый платок и взял его двумя пальцами за кончик.

— Господин офицер, — проговорила я, — этот платок я хочу подарить фрау Аните. У нее завтра день рождения. Не трогайте его, пожалуйста, завтра я вам принесу такой же, даже красивее.

— О, день рождения фрау Аниты! — воскликнул офицер и начал обсуждать со своим коллегой, какой же подарок преподнесут они столь именитой фрау.

Так я миновала первый пост.

Офицер, стоявший у входа в особняк, видел, конечно, что меня обыскивали, но служба есть служба, и он приготовился обыскивать меня.

Он стоял на высоком каменном крыльце, на своем месте, и курил. Надо было отвлечь его от обыска, и на этот случай у меня был готов маленький план. Времени было в обрез. Девушки-прислуги уже начали заниматься своими делами по дому. И мне тоже нельзя запаздывать. Офицера я хорошо знала, не раз передавала ему сигары, которые удавалось стащить у его высокого господина — фон Кубе.

— Господин офицер, подите скорее сюда, — дружески и даже несколько фамильярно окликнула я его.

— Что, фрейлен? — спросил он, подходя ко мне.

— Вы видите эти красивые цветы па клумбах? — спросила я улыбаясь.

— Да, да, — оживился он. — Очень красивые, но у нас в Германии цветы лучше. И солнце там по-иному светит.

— Выручайте меня, господин офицер, — проговорила я шепотом. — Я запоздала, а клумбу не полила. Полейте, пожалуйста, пока здесь никого нет, а я вас сигарой угощу. — И, достав из сумочки сигару, протянула ему: — Берите, берите, завтра я вам две дам, только полейте клумбу.

— Данке шон, данке шон, фрейлен, — бормотал он и обещал обязательно полить клумбу с цветами.

— Обыскивать будете? — спросила я, протягивая ему портфель.

— Найн, фрейлен, — отвечал он, пряча в карман френча сигару.

Я пробежала в дом.

Зашла в полуподвальное помещение — там была прачечная, и там же в двух комнатах проживали горничные. К счастью, сейчас их не было, и я, переведя дух, начала думать, куда мне спрятать мою маленькую ношу. «Спрятать-то не штука, но как потом взять? — мелькает в го-лове. — И в руках не проносишь — работать надо».

Решила оставить при себе. И вот мина прочно устроилась на груди, под моим платьем. Я надела фартук с нагрудником и пошла заниматься своими делами по дому.

А жизнь в особняке шла своим чередом. В девять часов генерал и дети, вся его семья — на ногах. Начинается завтрак.

Я выполняла свою обычную работу — убирала на этажах. Проходя мимо зеркала, взглянула на себя: ого! Такой бледной я еще не была. Как бы гаулейтер не обратил внимания на мою бледность. Достала платочек и повязала щеку, вроде зуб болит. Я часто жаловалась на зубную боль, была даже у немецкого зубного врача, который, не обнаружив «больного» зуба, начал сверлить здоровый, чтобы не ударить лицом в грязь перед сопровождавшим меня адъютантом генерала.

В половине одиннадцатого услышала шаги — это поднимался по ступенькам в свой рабочий кабинет фон Кубе. И вдруг мне почудилось, что мина стала особенно громко тикать. Но бежать уже было поздно. Гаулейтер поравнялся со мной, поздоровался. Он после того страшного разговора в кабинете стал со мною обходительнее и мягче. Я собралась с силами, поклонилась ему, улыбнулась. Он хотел уже пройти мимо, но потом приостановился и спрашивает:

— Что ты такая бледная сегодня?

— Зуб замучил, — отвечаю ему, — всю ночь болел. Видимо, удалять надо.

— О, зуб — это плохо, — проговорил фон Кубе и обратился к следовавшему за ним адъютанту: — Когда гросс Галина закончит уборку, отведете ее в госпиталь к немецкому зубному врачу.

Я уже несколько раз отпрашивалась у фон Кубе под видом зубной боли, когда необходимо было встречаться со своими. Но такого оборота дела я не предвидела. Это было тем более нежелательно, что сегодня дежурил адъютант Виленштейн, который дулся на меня за то, что я сказала ему однажды при фрау Аните: «Женатый человек, а бегаете к русским девушкам на свидание». Другой адъютант гаулейтера Куфайль, более снисходительно относившийся ко мне, сегодня был выходным.

Я выбрала удобный момент и побежала к фрау Аните, сказала ей, что Виленштейн должен меня сопровождать к врачу.

— Фрау Анита, — искренне волнуясь, говорила я, — скажите Виленштейну, что я не хочу с ним идти. Он зол на меня и ищет случая отомстить мне за то, что я, помните, при вас сказала: «Женатые, а ходите к русским девушкам». Скажите ему, фрау Анита, что я одна пойду или совсем не пойду.

Говорю, а сама за щеку держусь, повязку придерживаю. Анита отозвала адъютанта, остановилась с ним в коридоре и что-то ему сказала. Виленштейн подошел ко мне и злобно процедил сквозь зубы:

— Можешь отправляться одна, но если ты проговоришься генералу, что я тебя не сопровождал, пристрелю; только ради фрау Аниты иду на уступку.

Я опустила голову и тихо сказала:

— Господин Виленштейн, разве я вас выдам, вы добры ко мне.

Поблагодарила его и пошла заканчивать уборку. Гаулейтер ушел в свой комиссариат, а Анита собралась ехать за продуктами. Она каждую среду ездила. В помощь себе она всегда брала кляйн Галину и самого младшего из сыновей — Вилли. Два ее старших сына — Петер и Геральд — ушли в школу. Но на этот раз, когда машина уже была готова, Вилли закапризничал и заскулил:

— Не поеду.

Я ему говорю, что буду мыть полы, пыль вытирать, что он приедет в чистый дом, а он тянет свое: «Не поеду. Хочу остаться с тобой».

Вот тебе, думаю, конфетка на закуску. Порядком пришлось с ним повозиться, чтобы он согласился без слез ехать с матерью.

Дежурный офицер отправил фрау Аниту, а сам вернулся в дом, поднялся на третий этаж и встал в коридоре у телефона, который находился возле самых дверей спальни гаулейтера. А мне-то как раз в эти двери и нужно было войти.

Я уже приготовила мину, обернула ее в штанишки Вилли и стала выжидать. А время летит. Посмотрела на часы — уже одиннадцать. А в одиннадцать мы договорились с Марией Осиповой встретиться в сквере. Я опаздывала и от этого стала еще больше волноваться. Теперь задача моя состояла в том, чтобы отвлечь дежурного офицера от дверей. Я подошла к нему и спрашиваю: