Тем временем группа эсэсовцев перешла ручей и перебежками начала заходить в тыл партизанам. Положение становилось критическим. Тогда Федоров поднялся и метнул связку гранат. Раздался оглушительный взрыв, и на мгновенье стрельба прекратилась.

— Перебежкой в чащу! — скомандовал Федоров.

Так маленькая группа отважных народных мстителей, прикрывая огнем друг друга, начала с боем отходить в чащу. И когда они углубились настолько, что стали недосягаемы для фашистских пуль, Хатагов спросил:

— Раненые есть?

— Да вроде все целы, — ответил Федоров.

— А ты как, не ранен? — спросил Хатагов Ивана Плешкова, наклонившись к самому его уху.

— Нет, Дядя Ваня, — ответил тот. — Между прочим, я уже не глухой, отпустило.

Все шли быстро, по прямой, чтобы до рассвета успеть в Дубовляпы. Им вдогонку, наугад, долго еще строчил пулемет, пока эсэсовцы не поняли, что и на этот раз партизаны от них ускользнули. Теперь фашистам оставалось одно — подобрать убитых и оказать помощь своим раненым.

Похлебаев и Мария Осипова не могли далеко отойти и с нетерпением поджидали своих. Альма, сидевшая в ногах Похлебаева, первая дала знать о приближении незнакомых ей людей.

Узнав, что раненых в группе нет, Похлебаев и Мария Борисовна очень обрадовались.

— Я больше всех радуюсь, — сказал Похлебаев, — я и так чувствовал себя виноватым…

— Это напрасно, — ответил ему Хатагов. — Вы с Марией Осиповой сейчас важнее всех нас.

Пожелав друзьям удачи, Похлебаев обходными путями пошел в лесничество. Альма никак не могла его понять и норовила свернуть в сторону, выпрямляя путь.

К усадьбе он подошел перед рассветом. Подошел с тыловой стороны и, отодвинув доску в заборе, впустил во двор Альму. Собака вошла, повернулась и стала ждать хозяина. «Иди, Альма», — шептал Похлебаев. Альма постояла, пытаясь понять, чего от нее хотят, и спокойно пошла к своей будке. Николай быстро пролез в щель, прикрыл ее за собой, подошел к будке, взял Альму на цепь и направился к сеновалу. Там он снял с себя комбинезон, разулся, лег и с наслаждением вдохнул густо настоянный на душистом сене воздух. «Ну и передряга», — подумал он, засыпая.

Разбудил его бешеный лай овчарки. Привстав, он прислушался. Понял — эсэсовцы пришли с обыском. Теперь по всей округе пройдут обыски и облавы. Поразмыслив немного, Похлебаев решил не отзываться на шум и снова лег на сено.

До его ушей донесся стук в дверь. Он слышал, как знакомо звякнул железный засов и скрипнула, открываясь, дверь.

— Вер ист хир? — послышался вопрос, заданный, видимо, эсэсовским офицером, пришедшим с солдатами обыскивать дом.

Густой бас лесничего, не знавшего ни слова по-немецки, приглашал эсэсовцев в дом:

— Заходите, гости, заходите, дорогие наши.

По деревянному полу в сенях простучали кованые сапоги. Со двора доносились голоса солдат, ожидавших приказа.

В доме события развивались не то чтобы спокойно, но весьма пристойно. Ганс Теслер, разбуженный стуком, вышел из своей комнаты, плотно прикрыл за собой дверь и спросил эсэсовского офицера, что его привело сюда.

— Мы выполняем приказ, — ответил ему эсэсовец.

— Вам приказали обыскать именно этот дом? — спросил Ганс.

— Нет, но нам приказали обыскивать все!

— В этом доме нахожусь я, Ганс Теслер — офицер немецкой разведки и доверенный рейхскомиссара фон Кубе.

— Мне хотелось бы, — продолжал Ганс Теслер, — подробнее узнать причину вашего прихода. Пройдемте сюда, — и он указал рукой на столовую, где вчера проходила веселая пирушка.

Здесь уже было прибрано. На столе, застланном свежей скатертью, стоял букет из веток с золотыми и ярко-красными листьями. Ганс предложил эсэсовцу стул.

— Один момент, — ответил эсэсовец, вышел на крыльцо и обратился к стоявшим во дворе солдатам — В доме немецкий патруль — обыск отменяется. Продолжайте прочесывать лес до намеченного пункта. Там ждите меня.

Когда солдаты нестройной толпой двинулись к калитке, он крикнул:

— Ефрейтор Клюмпен!

Один из эсэсовцев вернулся и, чеканя шаг, подошел к крыльцу.

— Слушаю ваших приказаний, господин штурм-фюрер.

— Э… э… Вы, ефрейтор, — проговорил офицер, — ждите меня здесь, — и он постучал пальцем по перилам крыльца.

Вернувшись в столовую, он начал рассказывать Гансу Теслеру о ночном происшествии.

— Часа в два ночи, — начал бодро штурмфюрер, — крупный отряд этих бандитов партизан, вооруженных пулеметами и автоматами, расположился у озера. Оттуда они готовились к нападению на наши военные транспорты, идущие по шоссе.

— Знаю, знаю, — кивал головой Ганс, — говорите!..

— Нам донесли, что бандитов всего пятеро, и в их числе одна женщина. Я послал тридцать солдат, во главе с лейтенантом. Они подошли к месту, бесшумно сняли дозорных в районе грейдерной дороги, вот здесь… — штурмфюрер достал из планшета топографическую карту местности и указал пальцем, где были сняты партизанские дозорные…

— Дальше, — тарабаня пальцами по столу, торопил его Ганс Теслер.

— Дальше наши начали окружать противника, и тут выяснилось, что это хорошо вооруженный конный отряд из пятидесяти или шестидесяти человек. В завязавшемся бою были убиты пятеро бандитов, а наши потеряли девять человек убитыми и ранеными… Раненым оказана помощь, и они уже отправлены в госпиталь.

— Сколько бандитов захватили? — нетерпеливо спросил Ганс.

— Они открыли бешеный огонь, подобрали своих убитых и скрылись в неприступных дебрях. На месте остались только трупы пяти лошадей…

— Так, та-ак, продолжайте, штурмфюрер, — задумчиво произнес Ганс.

Пока эсэсовец рассказывал доверенному фон Кубе о том, что произошло в лесу, в голове у Ганса Теслера вертелись мысли, сулившие ему возможность отличиться.

«Немедленно приехать в Минск, явиться раньше всех в комиссариат, связаться с гестапо и СД. Что они знают по этому поводу? Кто дал неверное донесение? Позвоню своему приятелю Эдуарду. Надо арестовать осведомителей, которые ошибаются или умышленно преуменьшают число партизан. Это грозит гибелью. Мы должны быть точными. Да, только точными. Надо знать, чем вооружены партизаны. Наконец, необходимо проникнуть в их ряды. Да, проникнуть. Я доложу фон Кубе, что сам участвовал в операции против партизан. Могут спросить у Похлебаева? Но он спал… Он ничего не знает. Пусть Кубе взгреет в конце концов тех, кто не сумел окружить и уничтожить врага. С этим штурмфюрером послали тридцать человек, но могли послать тысячу, могли сами, сами, черт возьми, возглавить и провести операцию».

Штурмфюрер закончил свое сообщение, и Ганс Теслер встал. Встал и эсэсовец.

— Прошу прощения, господин штурмфюрер, но я думал, что… что вы мне расскажете что-то новое, — медленно проговорил Ганс Теслер. — К вашему сведению, в отряде этих бандитов было сто одиннадцать человек… и ушли они не через дебри, а вот… — Ганс тоже достал топографическую карту и показал, куда ушла группа партизан.

— Но здесь же болото, — возразил эсэсовец.

— Это для вас болото, господин штурмфюрер, а для партизан — это дорога. Обследуйте ее получше, — закончил разговор Ганс Теслер.

Когда ушел эсэсовец, Ганс постучал в дверь и позвал лесничего.

Старик, обрадованный тем, что ушли солдаты, вошел и поклонился Гансу.

— Я зовет господин Похлепаев сюда!

— Это мы сейчас, — ответил лесничий и так проворно побежал к сеновалу, как в юные годы бегал на свидание.

Похлебаев ждал старика с нетерпением и обнял его, как только тот взобрался на сеновал.

— Обыск был? — спросил Похлебаев.

— Нет… Теслер отправил эсэсовцев, а с ихним банфюрером долго балакал. Теперь и тот ушел, — ответил лесничий.

— Вот спустимся, расспрошу его, — сказал Похлебаев. — Как Альму догадался прислать, Тихон Федорович?

— Бог надоумил, вот крест святой. — Лесничий перекрестился. — Как прибежал мальчишка и сказал, что два грузовика с эсэсамн по грейдеру пошли, тут мне в голову и стукнуло: вспомнил, как Альма тебе все таскала, дай, думаю, что-нибудь передам твое. Туда-сюда кинулся, плащ твой в сенцах на гвоздике висит, ну я, значит, к плащу. В один карман — пусто, в другой — перчатка. Я за эту перчатку, веришь, сам понюхал — тобою начисто пахнет. Ну тут черкнул пару слов и к Альме. Даю ей перчатку, а она на нее радуется. Как же, думаю, ей сказать, чтобы перчатку-то тебе снесла. Вывел Альму за калитку, дал ей в зубы перчатку и говорю: «Иди, иди, Альма!» А она стоит. Вижу, что понимает, а стоит. И как у меня слово нужное нашлось, сам не знаю, только я сказал: «Неси!» Эх, она и понеслась. Я только подумал: «Успеет ли?»