Было ясно, что при сложившейся обстановке Клейст предпримет демонстрацию «наступления» на одних участках или создаст мнимую долговременную оборону на других, чтобы сорвать план общего контрнаступления наших войск. Но командованию Закавказского фронта такие приемы были давно известны. И оно находило неплохое противодействие — из наиболее полнокровных частей создавались подвижные группы для нанесения фланговых ударов там, где враг меньше всего ожидал этого.

Ворожищев водил по карте тупым концом карандаша. Он говорил спокойно, как на офицерских занятиях.

— Войска противника в беспорядке ринутся по дорогам к рубежу Алагир-Дигора. Но дороги уже блокированы передовыми отрядами одиннадцатого и десятого корпусов. В случае прорыва танков на участке, где мы сейчас находимся, командующий фронтом введет в бой авиацию, и тогда врагу придется поневоле побросать свою боевую технику, потому что по полю не пройдешь — кругом болота, густой кустарник… Ну, а дальше паническое бегство… Но это уже не войска… Если мой прогноз не сбудется, тогда я не полковник Ворожищев, а старая ворожея на кофейной гуще…

Габати далеко не все понял из сказанного, но чувствовал, что перед ним такой командир, за которым можно идти в огонь и воду.

— А скажите, Александр Васильевич, — спросил Булычев, — что вы считаете самым главным в этой операции?

— Не дать возможности противнику зацепиться за Алагирский рубеж!

После ужина Габати осторожно обратился к Булычеву:

— Скажи, пожалуйста, Николай, почему мы не можем вернуться к Бета?

— Вернемся, Габати. Только не сейчас. Бета находится уже у самого селения. Ты слышишь, немецкие орудия беспрерывно бьют по Дзуарикау и Кодахджину? Они создали зону огня на месте бывшего прохода. Когда огонь стихнет, бросят туда танки. Пока гвардейцы Терешкова не наведут здесь морской порядок, нам возвращаться нельзя.

— А в чем же тут непорядок, Николай?

— Путь в твой батальон проходит через зону огня. Убьют ни за понюх табака. И пользы никакой…

— А если мы рванем туда ночью, пешком, без твоего «виллиса», а? Я же пробрался сюда. Видишь — живой!

Капитан-лейтенант с трудом объяснил старому солдату, что тогда была одна обстановка, а теперь все изменилось.

В полдень 7 ноября пятнадцать танков противника прорвали фронт на участке второго батальона 10-й гвардейской бригады и пошли в атаку па группу Ворожищева с целью отбить этот выступ и получить свободу для возобновления активных действий.

10-я бригада полковника Терешкова оказалась разрезанной на две части — северную и южную, южная часть действовала рядом — плечо к плечу — с курсантами морских училищ.

За каменным домиком Габати разгорелся кровопролитный бой. Он длился двое суток, чуть затихая ночью и возобновляясь на рассвете с новой силой. Габати некоторое время находился вместе с Булычевым на наблюдательном пункте комбата Березова. После каждой отбитой атаки разносил по траншеям солдатскую еду и теплый чай в термосе. Помогал таскать ящики с патронами.

Танки Терешкова стояли без горючего и снарядов. Только две батареи действовали на флангах рот Мирза-Туниева и Пятисотникова, у них также было мало снарядов. Главным средством борьбы с танками были ружья бронебойщиков, зажигательные бутылки и гранаты.

Ядром двух рот стал взвод младшего лейтенанта Виталия Целикова, черноморца, сына донбасского шахтера. Курсанты любили своего молодого улыбчивого командира за то, что он в самом кромешном аду не терял спокойствия.

Взвод Целикова стоял уступом, чуть впереди других, и пропускал через свои окопы вражеские танки, чтобы дружным огнем автоматов отсечь от них пехоту. А группа «поджигателей» бросала бутылки со смесью в моторную часть танков. Не всегда, правда, воспламенялось содержимое этих бутылок…

Когда «пантеры» и «ягуары» все же прорывались вперед, с ними вступали в единоборство бронебойщики Мирза-Туниева и Пятисотникова.

9 ноября против защитников Майрамадагского рубежа гитлеровское командование бросило в атаку два полка 2-й горнострелковой дивизии румын. Следом шли эсэсовцы из дивизии «Викинг».

Восемь раз под прикрытием танков бросались в атаку горные стрелки. Оставляя за собой горящие машины и трупы, румыны откатывались на небольшое расстояние, отлеживались и, страшась погибнуть от пуль эсэсовцев, снова поднимались в атаку.

Ни разу не дрогнули защитники майрамадагской «крепости». Лейтенант Пятисотников был ранен осколком снаряда в живот. Прикрывая смертельную рану рукой, он напряг последние силы, выскочил с тяжелой связкой противотанковых гранат, рванул зубами чеку, опустился на колени и сунул связку под гусеницу… Резкий взрыв качнул танк набок. Гусеница разлетелась. Но и лейтенант не поднял больше головы.

Грозой фашистов считался молоденький старшина первой статьи Коля Громов. Его оружие — снайперская винтовка для стрельбы по смотровым щелям и по пехоте, противотанковое ружье и целая горка гранат, аккуратно разложенных в нише глубокого окопа. 9 ноября боевой счет уничтоженных гитлеровцев перевалил у Николая Громова за сотню.

В этом бою молодой коммунист Коля Громов уничтожил свой последний немецкий танк.

В братской могиле на холме хоронили очередную партию моряков… В числе славных героев был и Николай Громов[8].

Наступил вечер 9 ноября. Снаряды рвали вспаханную бомбами и стонущую в глубоких ранах землю, ревели танки. Суаргомское ущелье гудело от канонады, кусты и целые деревья, вырванные с корнями, взлетали в воздух.

Выбившиеся из сил, обросшие щетиной, командир и комиссар прижались к влажной стене КП и смотрели на танковую лавину, катившуюся на позиции истрепанного и истекавшего кровью батальона…

— Который раз они лезут? — почти прокричал Григорий Диордица в ухо Леониду Прилипко.

— Уже чертова дюжина, — комиссар поднял перед глазами комбата пальцы — десять и три.

Разведчики докладывали о количестве наступавших танков и пехоты, о том, на каком участке круговой обороны создается наибольшая опасность.

— До шестидесяти чудовищ лезет, — словно для себя проговорил Прилипко.

Связист, принимавший радиограмму, засиял. Комиссар понял: значит, наконец-то идет помощь…

— Если чертова дюжина, тогда она последняя! — снова прокричал Диордица.

Действительно, предпринятая в сумерках атака шестидесяти танков и почти трех полков пехоты была последней, тринадцатой по счету. Немецкие генералы Маккензен и Руофф ничего не жалели для восстановления «порядка» в собственном тылу. Без этого «порядка» в гизельском мешке гибли их отборные части… На помощь гвардейцам Терешкова поспешили Ворожищев и Цаллагов. Немцы, не выдержав натиска, снова откатились назад. На поле боя под Майрамадагом в этот день противник оставил 47 танков и до тысячи трупов…

Тахохов после разговора с капитан-лейтенантом Булычевым по-своему представил себе положение фашистов в Гизели. Получалось так, как если бы проскочившему в хлев волку хозяин прищемил дверью хвост… Волк, изогнувшись кольцом, отчаянно сует свою оскаленную морду в узкую щелку…

Зажатый в огненном треугольнике, враг метался из стороны в сторону. Фашистское командование предпринимало различные маневры и отвлекающие демонстрации, чтобы ослабить фронтальные и фланговые удары советских войск по Гизельской группировке.

Бои шли несколько дней. Левофланговые части 11-го гвардейского и основное ядро 10-го гвардейского корпусов настойчиво продвигались вперед. 62-я бригада морской пехоты наносила фланговые удары с северо-востока. Гизель очутилась в огненном полукольце.

Но фон Клейст не отменял приказа о наступлении на Владикавказ. Командиры дивизий и полков в своих воззваниях успокаивали солдат, объясняли, что создалось лишь временное тяжелое положение, что скоро с запада придут крупные резервы и победа будет обеспечена. Об этом же трубила газета «Панцер форан». Хотя уцелевшие солдаты видели своими глазами совсем другое.