Немало ушло времени на сбор людей. Долго не возвращались Налетов, Картамышев и комсорг Сепягин.

Дважды прибегал связной от Курковича: «Всех минометчиков — на исходное!»

Операция завершилась успешно. Сепягин привел промокшего до нитки унтера — пожилого, сгорбленного и жалкого. Налетов и Картамышев тоже вернулись с пленным. Это был совсем молодой солдат. Он скалил зубы в улыбке, говорил на каком-то незнакомом языке и без конца смеялся.

А старшина Налетов сокрушался, потеряв свои великолепные никелированные шпоры.

Оказывается, преследуя немцев, он попал в полосу МЗП (малозаметного препятствия), запутался и еле вырвался из него, разодрав при этом голенища и рукава гимнастерки.

После боя я попросил Андрюшу Сепягина написать небольшое донесение о том, как действовали его комсомольцы в эту ночь.

На следующий день он представил листок, озаглавленный: «Наш ответ на призыв комсомольцев-воинов генерала Лелюшенко».

Старший лейтенант Казаев уже передал по рации донесение: гвардейцы 9-й стрелковой бригады соединились с его отрядом, который отбил две контратаки гитлеровцев— одну со стороны Кизляра, вторую с южного берега реки. Было ясно, что немцы снова собрались с силами и отряд могут уничтожить.

Цаллагов вовремя доложил об этом командованию.

Начальник штаба корпуса полковник Глонти лично распорядился отозвать отряд Казаева, но без танков и орудий, которые теперь поступили под командование комбрига Власова.

За ходом операции внимательно следило корпусное начальство…

Роты моряков Цаллагова закрепились у рощи западнее Предмостного. Здесь было тихо, как будто в долговременной обороне, и мы имели возможность сделать перекур, закусить.

Меня заинтересовал старший лейтенант Александр Казаев. Бета не очень много знал о нем, хотя они и земляки. Один — моряк, другой — пехотинец. К тому же Казаев не являлся штатным подчиненным Цаллагова, он временно действовал на участке этого батальона. Казаев мог появиться со своими людьми в любом соединении корпуса.

С некоторых пор командование корпуса выделило из числа молодых офицеров тех, кто был способен выполнять сложные задачи по диверсии на флангах или в тылу противника. Это действительно беззаветно храбрые люди…

Я видел, как в день боевого крещения 11-го корпуса, на подступах к Моздоку, горсточка курсантов Ростовского артиллерийского училища под командой молодого офицера Румянцева отбивала танковую атаку — с утра до самого вечера.

Через четыре дня я узнал, что атаки фашистов продолжаются, но ни один танк противника пробиться вперед не может. Горсточка храбрецов тает, но ни метра родной земли не отдает врагу. Командир бригады сказал: «Мы спокойны — там Румянцев…»

Вернувшись в часть, Румянцев проспал в блиндаже целые сутки, а когда комбриг приказал вызвать героя, чтобы вручить награду, Румянцева не оказалось на месте: он вернулся на свой рубеж без всякого приказа, вернулся в самое пекло не ради ордена.

Таким был и мой друг Ибрагим Курбатов на высоте «Крейсер». Таким был командир батареи Хотулев. А сколько их было и есть!

Такими я вижу офицеров Олеся Курковича и Сашу Казаева. Это под их началом в районе селения Кизляр за одни сутки противнику был нанесен чувствительный удар: разгромлено два батальона пехоты, уничтожено 27 танков и 64 автомашины с боеприпасами и средствами материального обеспечения.

В ответ 10 сентября гитлеровское командование бросило в бой до 120 танков и два пехотных полка 370-й дивизии, пытаясь прорвать фронт и выйти на шоссе Кизляр— Раздольное — Сухотское. Все новые атаки были отбиты с большими потерями для противника.

Но выдохлась ли Моздокская группировка противника? На какое-то время — да. Тщательно разработанный план прорыва к грозненской нефти по «гладкому пути» долины Алханчурт развеян в прах. «Броневой каток» Клейста не получился, вместо него — танковое кладбище.

11-й гвардейский корпус, находясь в наиболее опасной полосе наступления немецко-фашистских войск, оправдал надежды Родины и не только выстоял в обороне, но и решительными контрударами принудил врага на время забыть об Алханчуртской долине.

Однако фон Клейст не собирался отказываться от своих планов. Он лишь постарался «найти убедительное» оправдание перед Гитлером: дескать, Терек широк и глубок, быстр и коварен… Да и берега заболочены. Так гитлеровская верховная ставка и сообщила, когда фашисты захлебнулись под Моздоком.

«У Терека советские войска пытаются остановить продвижение немецкой армии в направлении Грозного. Река Терек в районе боевых действий имеет 500 метров ширины и 2 метра глубины. Быстрота течения этой реки и заболоченные берега делают ее весьма серьезным препятствием, для преодоления которого требуется некоторый промежуток времени». Вот и вся причина.

Кто виноват в том, что 1-я танковая армия генерала фон Клейста и дивизий генерала Руоффа не смогли прорваться к Грозному? Коварный Терек ли унес сотни танков и тысячи убитых в этом районе гитлеровцев?

Кладбища фашистской техники и немецких солдат на берегах Терека в районах Эльхотово — Илларионовка — Кури — Малгобек — Моздок — Ищерская и далее… говорят о другом. А это другое можно объяснить одним словом: стойкость! Стойкость советских воинов, у которых приказ Родины — ни шагу назад! — стал законом жизни…

А теперь о девушках. Об их героизме и самоотверженности. Это они бороздили ночное небо над долинами Терека у самых Черных гор. О них с ненавистью и страхом говорили пленные: «Рус-фанер спайть найн…», «Ночь летай… Жу-у-у делайть… Бум-бум-бум… Акоп нету, зольдат капут…»

Кто знал силу и мощь немецкой зенитной артиллерии, кто хоть раз видел прошивающие молнии «мессершмиттов» в воздухе, поверит ли, что наши По-2, ведомые девушками, посмеют пролететь над обороной фашистов. Не увидев их своими глазами, поверить в такое было невозможно.

К храбрым летчицам меня привело письмо сестры. Ей бы в эту зиму диплом защищать на врача, а она… где-то тут поблизости. Обратный адрес — полевая почта… Связисты помогли мне открыть тайну цифр, и я узнал, что воинская часть, где служит сестра, находится совсем близко. Выгадал я денечек и на попутных быстро добрался до нужной станицы. Не станица — райский сад. Груши, яблоки, абрикосы, сливы, персики, орехи… Урожай небывалый! Деревья ломятся от плодов. Яблоки и груши гниют на земле — убирать некому. Белые, аккуратные дома утопают в садах.

— Асиновская она и есть, — сказала мне пожилая женщина, которую я встретил у арыка на окраине станицы. — Никак до соколиц наших путь держишь? Они тута. Скучают девушки мои без кавалеров.

«Соколицы». Это хорошо! Значит, уважают их казачки. А казаков в станице не видать. Да и соколиц-то нет. Где же они? Ага, вот их «рус-фанеры». Здорово маскируются под яблонями и грушами. С воздуха и не заметишь!

У одной калитки я встретил белокурую девушку лет двадцати с лейтенантскими знаками отличия. Посмотрела на меня так, будто мы давно знакомы. Вместо положенного приветствия старшего по званию улыбчиво спросила:

— Не сестру ли ищете, Николай?

«Откуда она может меня знать?»

— Не удивляйтесь, моряк, мы вас все знаем: Катюша вашу фотографию нам показывала. Все хвасталась, дразнила нас братом-моряком, пока мы у нее не выкрали эту фотокарточку…

— Во-первых, здравствуйте, лейтенант! Во-вторых, приветствовать надо… А в-третьих, где Катюша?

— Извините, товарищ капитан-лейтенант, — смутилась и даже обиделась белокурая, но все же отвела меня в какую-то хату.

Командир полка, молодая, со строгими чертами лица женщина в офицерской форме, сидела в саду у столика под увесистой яблоней и просматривала бумаги. Я представился. После чего капитан Бершанская приказала вызвать к ней лейтенанта медслужбы Булычеву.

С Евдокией Давыдовной было приятно говорить. Но я, огрубевший на войне человек, не находил нужных слов… Видимо, Бершанская потому больше спрашивала и рассказывала сама. Я думал: молодая женщина — командир авиационного полка, и не обычного, а легких ночных бомбардировщиков! Под началом — одни только женщины! Ни одного мужчины! Женщины — пилоты, штурманы, вооруженны, техники и инженеры, командиры и комиссары эскадрилий, солдаты аэродромного обслуживания. Девушки от девятнадцати до двадцати трех — двадцати четырех лет! Им бы только любить и быть любимыми, учиться на врача, педагога… Наслаждаться счастьем мирной жизни, радоваться смеху собственного ребенка, быть украшением жизни… А они… бомбят вражеские тылы и переправы, ночами висят над окопами и траншеями, не давая покоя захватчикам. И ведут себя в небе так, будто и нет поблизости фашистских «мессеров» и зенитного огня. Хотя на их По-2 нет ни пушек, ни пулеметов, ни брони… Только бомбы! По существу, девушки ничем не могут защититься. Спасает их только умение воевать, проявлять храбрость и отвагу! И воюют, воюют без передышки и хныканья.