Клюгенау связался с Клейстом, прося разрешения двинуть основную массу танков (они оставались на правом берегу, в Предмостном, и частично на северо-восточной окраине Терской) в направлении Вознесенской. Генерал уверял своего командира, что русские оголили этот участок, что там образовался разрыв в обороне и представляется момент прорваться к Грозному…

Клейст одобрил инициативу энергичного генерала, и танки, обходя заслоны Бушева, двинулись прямо в полосу 62-й бригады морской пехоты. Артиллерия, приданная этой бригаде, и ее грозные «катюши» до времени молчали, готовясь встретить введенного в заблуждение противника и устроить ему побоище.

Этим и объясняется приказ Бушеву закрепиться на достигнутом рубеже. Контратакующие части противника, ничего не подозревая, попались в ловушку.

Начался методический расстрел фашистских танков с северо-восточных скатов высоты, куда выдвинулись моряки вместе с артиллерией и танковым батальоном еще на первом этапе контрудара.

В этот день офицер штаба гвардии капитан Дроздов записал в оперативной сводке: «В 11.00 на атакующего противника обрушилась штурмовая авиация и с бреющего полета расстреливала пехоту и танки немцев. Одновременно артдивизион прямой наводкой бил по танкам. Истребители танков 62-й морской стрелковой бригады бесстрашно ползли к вражеским машинам, подрывали их гранатами и зажигали бутылками. Поле боя покрылось дымом и пылью. Воля противника была сломлена, и он поспешно начал отходить на Моздок. Но в пути встретился с отрядом Бушева…»

Бой был выигран, наши потери оказались незначительными. Враг же потерпел сильный урон. Немцы отступили на исходный рубеж. В Предмостный удалось прорваться лишь жалким остаткам танковой группы врага. А в действие Клюгенау-младший ввел почти девяносто боевых машин. На поле боя остались сотни убитых фашистских солдат и офицеров.

С утра следующего дня гвардейцы и моряки перешли в решительное контрнаступление. Их поддерживала 52-я танковая бригада. После короткой, но горячей схватки они ворвались на южную окраину Предмостного и сбросили в Терек два пехотных батальона гитлеровцев.

Таким образом, опорный, пункт противника Предмостный был зажат в клещи. Теперь уже генералу Клюгенау-младшему пришлось думать о спасении, о прорыве к Грозному не было и речи.

Вскоре фамилия Клюгенау исчезла из боевых документов армейского корпуса, штаб которого находился в Моздоке. По всей вероятности, фон Клейст отстранил неудачливого генерала и, как обычно в таких случаях, отослал его «на съедение» фюреру.

За два дня сентябрьских боев гитлеровцы на этом участке недосчитали в своих рядах до ста двадцати танков и более четырех тысяч солдат и офицеров.

Абсолютную точность этих цифр подтвердили немецкие документы, захваченные в Предмостном в ночь па 9 сентября подразделением лейтенанта Курковича.

Вечером 8 сентября, когда наступили сумерки, передовые подразделения Цаллагова просочились в рощу западнее Предмостного. Несколько танков и мотострелковый батальон 52-й танковой бригады вели бой на улицах юго-западной окраины села. Еще бы один решительный натиск, и главный опорный пункт фашистских войск на южном берегу Терека мог бы пасть.

Но командиры приданных дивизионов 69-го артполка своевременно не перенесли огонь в глубину и, продолжая стрельбу по первой траншее противника, преградили путь своим же цепям. В этот момент командир танкового батальона временно потерял связь с передовыми танками, и они утратили взаимодействие со стрелковыми подразделениями. Эти досадные просчеты и нерасторопность некоторых офицеров привели к тому, что оборона фашистов вновь обрела устойчивость, сильный огонь с флангов приковал наши цепи к земле.

Сколько ни кричал Цаллагов в трубку, вызывая подвижные НП частей усиления, снаряды продолжали рваться перед самым носом наших пехотинцев. К счастью, этот огонь не причинил серьезных потерь.

Но, как говорится, нет худа без добра. Командир роты лейтенант Куркович обратился к комбату с предложением выйти опушкой рощи за северную окраину селения и устроить засаду на дороге, ведущей к переправе в Моздок.

Бета сидел за корнем вывороченного тополя у маленькой рации РБ.

— Дело говоришь, лейтенант. Но одних вас не пущу туда. Подожди здесь.

Цаллагов пополз к воронке, в которой сидели Булычев и старший политрук Дорохов — комиссар батальона. Они только что вернулись из подразделений, где разъясняли боевую задачу. Теперь оба были обескуражены, что наступление временно застопорилось из-за неувязки с артиллерией. Николай как раз рассказывал комиссару батальона про случай в море, когда сторожевой катер, шедший в фарватере флагманского корабля, выстрелил раньше времени и чуть не сбил трубу со своего лидера.

Приполз Бета — весь в пыли, фуражка помятая, вид свирепый.

— Комиссар! Курковича посылаю на стык дорог у переправы. Одного не решаюсь. Будь другом, вызови лично пулеметную роту из пятьдесят второй…

Дорохов понимал, что Бета не может покинуть командного пункта в такой момент. Заместителя по строевой части у Цаллагова не было — уже с неделю, как его отозвали в другую часть. На командный пункт 52-й танковой бригады должен пойти кто-то из ответственных офицеров. В этой бригаде есть мотострелковый батальон и пулеметная рота — о ней теперь шла речь. Капитан-лейтенант объяснил, что засада Курковича может сделать больше, чем весь батальон за день. Нужно было в этом убедить комбрига пятьдесят второй. Только полковник Бушев мог вызвать пулеметчиков танковой бригады своим приказом. Цаллагов же не мог. Бушев далеко, он дерется за каждый дом села. Цаллагов близко. Зачем терять время? Разве толковые командиры разных родов оружия не могут сами договориться о взаимодействии в решающие часы и минуты боя? Могут.

— Я понял, Бета. Бегу.

— А ты бы оставался со мной, Коля, — Цаллагов увидел, что и Булычев собирается идти.

— Я же представитель флота! Мое слово что-нибудь да значит — фигура, так сказать…

Комбриг танкистов понял замысел комбата и послал к Цаллагову пулеметную роту, хотя и не в полном составе. Бета усилил отряд Курковича взводом ротных минометов старшины Налетова. Три санинструктора — все девушки — и одна радистка вошли в состав отряда. Старший политрук Дорохов настоял на том, чтобы и он был в этой группе. Все знали, что у Дорохова после ранения еще ныло плечо. Но разве откажешь своему комиссару? И снова Бета махнул рукой:

— Все идите, черт бы вас побрал! Может быть, вам еще парочку генералов прихватить с собой?..

Цаллагова смущало и тревожило, что рядом с лейтенантом Курковичем, на котором лежит вся ответственность за операцию, будет столько начальства. Это может связать инициативу молодого офицера.

Но тревога комбата была напрасной.

…Комиссар Дорохов и лейтенант Куркович время от времени останавливали движение, выслушивали разведчиков и обменивались короткими фразами. Иногда приходилось ждать. Минуты казались бесконечными.

— Ты сам-то откуда? — в одну из таких остановок спросил старший политрук.

— Десантником раньше был.

— Родом, родом откуда?

— Из Рудни Удалевской. Белоруссия.

— А я из Минска. Значит, земляки!..

Вот и весь разговор. Но он сближал этих людей. И Булычев держался с Курковичем почти как рядовой солдат, только много задавал вопросов — привычка военного корреспондента.

Отряд развернулся. Перекресток дорог был виден как на ладони, ночная мгла и низкий кустарник скрывали солдат. В неглубокой впадине, сзади, расположились минометчики, рация, санинструкторы.

В разных направлениях одна за другой проходили тяжелые немецкие грузовики, реже — танки и самоходки. Куркович молчал, не подавал сигнала к действию.

Чувствовалась близость Терека. У понтонных лодок о чем-то переговаривались немецкие саперы, кто-то ругался и раза два стрельнул из пистолета.

— Я — к минометчикам, — тихо сказал Булычев лейтенанту.

Командир пулеметной роты — лейтенант в танкистском комбинезоне — ползал по своим точкам, инструктировал наводчиков.