Увлекшись работой в музее, Верочка не заметила, как наступили первые дни августа. Однажды в полдень ей принесли телеграмму от отца. Отец настойчиво напоминал, что Верочке нужно немедленно выезжать в Москву. Эта телеграмма не произвела на нее никакого впечатления. Верочка и не подумала торопиться. Выбранный отцом институт не интересовал ее. Ей показалось, что она сама нащупывает свой путь. Вот посоветуется с бабушкой и решит.

Она сунула отцовскую телеграмму в сумочку и тут же забыла про нее, продолжая начатые с утра дела. Сегодня она как раз разбирала собранные у партизан фотографии своей матери и рассказы о ней боевых товарищей.

Вечером Верочка написала отцу письмо и рассказала обо всем, что узнала о своей матери, о бабушке, о городе. И ни слова о себе, о своих планах.

Прошло еще несколько дней. Ранним утром Верочка проснулась от резкого стука в ставню окна. Накинула халатик, вышла на крыльцо, Это почтальон принес еще одну телеграмму — «молнию». Отец просил ее немедленно выехать в Москву, иначе она не сумеет поступить в институт.

«Ну и пусть! Пусть не поступлю! — сказала себе Верочка. — А мне и не нужно это. Мне и здесь хорошо, в этом городе, где жила моя мама, где живет бабушка. Пусть достанется другому место в институте, и пусть мне влетит от папы!»

Она взглянула на часы и пошла будить бабушку. Шлепая босыми ногами по крашеному полу, прошла к двери, открыла ее и внезапно застыла на пороге.

Настасья Гавриловна сидела у письменного стола, уткнувшись седой головой в бумаги, облитые чернилами. Старческая рука свесилась вниз к полу, где лежала оброненная школьная ручка.

Верочка бросилась к бабушке, дотронулась до ее холодного плеча и закричала.

...Бабушку похоронили на кладбище, рядом с могилой дочери Зинаиды. За гробом шло так много людей, будто проводить в последний путь Настасью Гавриловну вышел весь город.

Иван Карпович не приехал на похороны, зато прислал еще одну телеграмму Верочке. Но и эта телеграмма не подействовала на дочь. Она кратко написала отцу, что решила навсегда поселиться в бабушкином городе и не вернется домой.

Письмо дочери вывело Ивана Карповича из равновесия. Он вдруг растерялся, обмяк. Произошло что-то странное и непонятное для него. Его собственная дочь, послушная, умная девочка, перестала верить ему. А ведь он хочет ей счастья, добра. Неужели они не поняли друг друга и он ошибся? Ошибся потому, что так делячески, формально и бездушно отнесся к ее судьбе, ее будущему? Что же происходит с Верочкой? Неужели и она отрывается от его сердца? Но почему? В чем он виноват?

Иван Карпович в тот же день вылетел к Верочке.

Он прилетел в одиннадцать часов утра. Верочки не оказалось дома. Соседи направили Ивана Карповича в музей.

— Музей? — удивился он. — Тут же никогда не было музея.

— Раньше не было, а теперь будет. На улице Ленина, дом пятнадцать.

Взволнованный и растерянный, Иван Карпович поехал по указанному адресу. Открыл дверь в комнату и, не обращая внимания на посторонних людей, не поздоровавшись, громко позвал дочь.

— Верочка! Выйдем отсюда. Мне нужно с тобой поговорить.

Верочка в эту минуту стояла на табурете и прибивала к стене фотографии. Услышав голос отца, она обернулась и, стараясь быть спокойной, сказала:

— Папочка? Я сейчас!

Она слезла с табурета, подбежала к отцу, бросилась ему на шею. Иван Карпович обнял дочь, прижимая ее голову к своей груди. В эту минуту он увидал на стене прибитые Верочкой фотографии Зинаиды и Настасьи Гавриловны. Он побледнел, медленно подошел к табуретке и тяжело сел, продолжая смотреть на портрет своей первой жены.

Верочка мягко положила руку на плечо отца, так она всегда делала, когда жалела его.

Иван Карпович не замечал посторонних людей, которые с интересом смотрели на него. Его взгляд медленно скользнул по стенам, где висели фотографии. Среди этих лиц было много знакомых. Они молча смотрели на него со стен, словно приветствовали своего старого боевого товарища. Будто в строю, на немой перекличке, они прошли перед ним, и каждый заглянул ему в глаза, как бы говоря: «Я здесь! Я здесь!» Этот своеобразный строй фотографий заканчивался портретами Настасьи Гавриловны и Зинаиды.

Иван Карпович почувствовал прикосновение Верочкиной руки и повернулся к дочери. Теперь в его взгляде не было обиды и укора. Разве не он сам виноват перед дочерью в том, что скрыл от нее славную жизнь Зинаиды, Настасьи Гавриловны и отчасти свою? Как обеднил он Верочкину душу, не раскрыв ей ранее того, что она теперь раскрыла сама.

— Папочка! Милый! — сказала Верочка отцу, впервые увидав его таким мягким и растроганным. — Почему ты никогда не рассказывал мне обо всем этом? Тебе было тяжело?

Иван Карпович от волнения не мог говорить. Он долго смотрел на дочь, словно увидел в ней другого человека. Теперь они остались одни.

Он гладил ее пушистые волосы, думал о том, что она уже совсем взрослая и, пожалуй, сумеет сама судить о жизни и выбрать себе путь.

Верочка заглянула в глаза отца. Они были влажны, такими она их никогда раньше не видала. Она протянула руки к отцу и тихо засмеялась.

— Ничего, ничего, папочка. Все будет прекрасно. Я теперь знаю, как мне жить. Честное слово.

— Ну что же, — сказал отец. — Если ты не хочешь поступать в институт, я не настаиваю. Может быть, ты права. В конце концов главное не в том, где ты будешь, а в том, каким человеком станешь.

Верочка подсела ближе к отцу, взяла его большую руку в свои маленькие ладошки.

— Знаешь, папа, я хочу напомнить тебе твои же слова. Когда у меня не получалась задачка и я обращалась к тебе за советом, ты часто говорил мне: «Подумай как следует, дочка».

Отец засмеялся:

— Верно. Это мои слова.

— Так вот что, папа, — продолжала Верочка. — Кажется, у нас с тобой сейчас задачка не получается. Как же мне начинать жизнь? Идти в институт, к которому я безразлична, или поступить, как велит сердце? Что лучше? Давай подумаем как следует?

Отец в знак согласия кивнул головой.

Табачный миллионер Джон Керр возвращался домой из очередной деловой поездки. Сегодня он «провернул» выгодную сделку и был чрезвычайно доволен.

Джон Керр любил ездить на переднем сиденье рядом с шофером Стэнли. Они почти ни о чем не разговаривали, но, кажется, и без слов понимали друг друга. Хороший парень этот Стэнли. Сильный, красивый, всегда спокойный и неутомимый, может весь день сидеть за рулем, никогда не подаст виду, что устал. Джону Керру нравятся сильные люди, он хорошо относится к Стэнли и, когда закуривает, обязательно протягивает ему сигарету.

Большие загорелые руки крепко держали руль. Лицо Стэнли было сосредоточено, он внимательно смотрел вперед на автостраду, по которой неслись десятки автомашин, перегоняя друг друга, повизгивая тормозами и резко накреняясь на неожиданных поворотах. Стэнли знал, что хозяину нравится такая быстрая, даже рискованная, езда.

Город уже был близко. Джон Керр молча смотрел на окрестности, с удовольствием думал о том, что через полчаса он примет ванну и отлично поужинает в клубе.

Машина чуть вздрогнула и стала замедлять ход. Джон Керр недовольно сжал губы и поморщился, будто ему причинили боль.

— Прошу прощения, мистер Керр, — сказал Стэнли. — Я не рассчитал бензин, придется остановиться у колонки.

Машина уже сбавила скорость и шла по краю правой стороны автострады.

Джон Керр вынул пачку сигарет, протянул Стэнли. Шофер, не отрывая взгляда от дороги, привычным движением взял сигарету из пачки.

— Благодарю вас, мистер Керр.

— Только поскорее, черт возьми.