— Брось сочинять, — буркнул Медников. — Брюнетки, блондинки — все они на один манер.

— Я не слепой, давно заметил, что любишь ты брюнеток. И Галя тебе понравилась потому, что брюнетка.

— Шаткая почва для обобщений. Перейдем к другому вопросу повестки дня?

— Задело за живое? Да я не осуждаю, красивая девушка.

— Ладно трепаться, ложись спать. Не забудь завтра на фабрику съездить.

Утром во время завтрака офицеры, как обычно, слушали последние известия городского радио. И вдруг в конце диктор сообщил, что вчера некие молодые летчики спасли на реке девушку и скрылись, не назвав своего имени.

— Не из наших ли кто? — оживился младший лейтенант Сенявин. — Вчера многие в город ездили.

Киреев и Медников переглянулись.

— Надо бы выяснить, товарищи, — настаивал младший лейтенант. — Замполит Червонный непременно похвалит за героический поступок и еще благодарственное письмо родителям напишет. Не знаете, ребята, кто бы это мог быть?

— Подумаешь, геройство, — бросил Медников и встал из-за стола, провожаемый преданным взглядом официантки Кати.

Вслед за Медниковым ушел и Киреев.

В свободное время Киреев действительно уехал в город разыскивать фабрику «8 Марта» и работницу Антонину Дронкину, чтобы вернуть ей пропуск. Первый же прохожий, к которому обратился Киреев, объяснил ему, каким автобусом нужно ехать, и даже довел до остановки.

Киреев из окна автобуса знакомился с городом. Проехали по широкой улице, потом свернули на зеленый бульвар. Обогнули пруд, поднялись в гору, подкатили к березовой роще, остановились. Киреев, не торопясь, сошел на тротуар, осмотрелся. Увидел кирпичные корпуса фабрики, которые высились на пригорке за березовой рощей. Белые стволы деревьев выстроились, как солдаты, с обеих сторон черной асфальтовой дорожки. Киреев поднялся по крутому склону и подошел к большому двухэтажному зданию, где была проходная.

В проходной стояла высокая пожилая женщина-вахтер в синей куртке, подпоясанной широким желтым ремнем, в коричневом берете, сохранившем форму тарелки.

— Скажите, пожалуйста, — обратился к ней Киреев, — как бы мне повидать Антонину Федоровну Дронкину?

— А никак, — отрезала вахтерша. — Когда сменится, тогда и повидаетесь.

— Я не могу ждать, — попытался объяснить Киреев. — Нельзя ли вызвать ее хотя бы на пять минут?

— Кто же вы ей будете?

— Да как вам сказать, — замялся Киреев, — просто знакомый.

— Ежели ко всем «просто знакомым» вызывать наших девчат, фабрику придется остановить. Понимаете?

— А как же быть? Дело-то минутное. Хотел передать ей пропуск. Он у меня нечаянно остался.

Вахтерша сокрушенно покачала головой:

— Ай да молодежь пошла! То-то она утром плела небылицы. Объяснение про потерю пропуска сочиняла. Оказывается, забыла у кавалера.

Она многозначительно поджала губы, выпятила грудь и во все глаза уставилась на летчика.

— Да вы не так поняли, — пытался объяснить Киреев, чувствуя двусмысленность разговора. — Пропуск у меня оказался, так сказать, по непредвиденному случаю...

— Не глупее других, разбираюсь, — оборвала его вахтерша. — Стойте здесь, не сходите с места.

Она решительно сняла трубку висевшего на стене телефона.

— Товарищ начальник? Боец Чумакова говорит. Тут гражданин какой-то с пропуском Дронкиной. Ну, той самой, Антонины. Уже задержала. Приходите выяснить. Слушаюсь.

Она повесила трубку и строго приказала летчику:

— Начальник охраны придет, ему и объясняйте.

Тут же из другой двери появился начальник охраны — тучный мужчина, прихрамывающий на левую ногу, в зеленой фуражке с малиновым околышем, с подстриженными усами, в роговых очках.

— Вот этот гражданин, — доложила начальнику вахтерша.

— Слушаю вас, — обратился начальник охраны к летчику.

— Я хотел бы повидаться с Дронкиной Антониной Федоровной.

— Из прядильного цеха?

— Вероятно. Кажется, из прядильного, — неуверенно ответил летчик.

— В рабочее время нельзя, — любезно пояснил начальник охраны. — Этак мы всю фабрику без работниц оставим, ежели всех вызывать на свидания. Оно, конечно, к женщинам завсегда тянет мужчину. Однако нельзя. В рабочее время нельзя.

— Да я по делу.

— А зачем она вам?

— Я насчет пропуска. Ну и на словах кое-что передать. Пятиминутное дело, сами посудите.

— Свой пропуск она вчера утопила в реке, когда спасала подругу. Между прочим, тоже нашу работницу. Сережкину, ударницу коммунистического труда.

— Наврала она все, — вступила в разговор вахтерша. — Не утопила она пропуск, у него он в руках, у красавца служивого. Никого она не спасала.

— Это совершенная правда, Чумакова, — строго оборвал ее начальник. — Утром по радио передавали, и сама потерпевшая Сережкина подтверждает, что тонула в реке и что Дронкина спасала ее. Да еще, говорят, какой-то летчик кинулся в воду, а как вытащил Сережкину на берег, убедился, что живая, тут же и скрылся. Пожелал остаться неизвестным.

— Так точно, — подтвердил Киреев. — Только пропуск-то Дронкиной не утонул, а вместе с сумочкой остался в лодке, я его после и взял.

— Постойте, постойте! — уставился на Киреева начальник охраны. — А вы разве там были?

— Ну конечно. Вот я и принес пропуск да хотел узнать о здоровье потерпевшей. Ее, кажется, Галей зовут?

Начальник хлопнул в ладоши, засмеялся:

— Да как же я сразу не догадался? Голова садовая. Ведь вы летчик, а я-то рассуждаю. Это ты, Чумакова, попутала, шут тебя побери. Я извиняюсь, товарищ. Пойдемте в помещение, мы вам и Дронкину покажем, и кого хотите. Такому человеку разве можно в чем отказать? Пожалуйста. Посторонись, Чумакова. За мной!

Начальник охраны провел Киреева в просторный кабинет фабричного комитета, возбужденно говорил каждому встречному:

— Познакомьтесь, товарищи. Спаситель нашей Гали Сережкиной. Слыхали по радио? Молодец, ей-право. Скромняга, настоящий герой. Девушки, позовите-ка живее Тоню Дронкину из прядильного! Сережкиной на фабрике нет, а Дронкина в курсе. Покличьте ее.

Вскоре прибежала Дронкина, все расступились, освобождая ей дорогу. Красная от смущения, полненькая, невысокая, Дронкина медленно приблизилась к Кирееву и, не поднимая глаз, тихо поздоровалась.

— Здравствуйте! — ответил Киреев. — Вот ваша сумочка. Тут все в сохранности. Возьмите.

— Большое спасибо! А то мне влетело за пропуск. Пришлось писать объяснение, вон Семену Ивановичу нашему, — смущенно улыбнулась девушка.

— Пустяки, — свеликодушничал начальник охраны. — Формальность требует, для порядка.

— А как Галя? Она в больнице?

— Зачем ей больница? Дома лежит, отдыхает. Надо же такому случиться: заядлая пловчиха чуть не утонула возле берега. Говорит, когда сорвалась с лодки, так стукнулась локтем, что потеряла сознание и камнем пошла на дно.

— И на старуху бывает проруха, — пошутил Киреев. — Передайте ей привет от меня и моего друга.

— Какая же она старуха? — засмеялась Дронкина. — А как вы добрались домой? Смешно было на вас смотреть, как мокрые курицы. Вот бы на глаза командиру попались!

Женщины тесным кольцом обступили Киреева и Тоню, разглядывали летчика, слушали его разговор с девушкой.

— У нас полный порядок. Летчики нигде не пропадут, будьте спокойны.

— А я боялась, налетите на неприятность в таком виде...

— Проводите меня, пожалуйста, до проходной, — нарочно громко перебил ее Киреев, не желая продолжать разговор в присутствии работниц, набившихся в кабинет. — Я тороплюсь. До свидания, товарищи! До свидания, Семен Иванович!

Когда Киреев и Тоня вышли в коридор, он тихо спросил:

— Когда мы увидимся?

— Не знаю, — пожала плечами Тоня. — Может, на танцах в городском саду. В субботу, если хотите. Мы придем с Галей. Между прочим, она даже не заметила, что вы тоже прыгали в воду. Будто, кроме вашего друга, никого не видала. Только о нем и говорит. И глаза у него, мол, выразительные, и лицо одухотворенное. А о вас ни слова.