Мои руки ощущают упругость Экиной талии, ноздри щекочет дразнящий, привычный аромат ее тела. Меня давно не влекло к Эке с такой силой. Сначала осторожно, а потом с жадностью я целую ее прекрасную грудь, с закрытыми глазами ищу ее пухлые пунцовые губы. Я чувствую, как наши сердца синхронно бьются о стенки грудной клетки.

— Нодар! — пытается сопротивляться Эка.

Мои пальцы легко нашаривают пуговицы ее тонкого платья.

— Нодар, Нодар! — по инерции сопротивляется ее голос, но руки уже крепко обнимают мое напрягшееся тело, переполненное нетерпеливым ожиданием наслаждения. Потом все меркнет, и я едва различаю нежный страстный Экин стон.

Потом молчание.

Сознание мое постепенно тонет в тумане.

Лишь слабое дыхание Эки нарушает воцарившуюся тишину.

Затем раздается грустный голос скрипки.

Знакомая мелодия доносится издалека.

Звучание скрипки усиливается.

На сцене стоит маленький мальчик в коротких бархатных брючках и белой рубашке с белым бантом. Умные безжалостные глаза странно мерцают.

«Я сплю?»

Голос скрипки умолк. Знакомая мелодия растворилась в пространстве и исчезла.

«Я бодрствую?»

«А может, я просто вижу сон?»

В лицо хлещет горячий ветер пустыни. Время караваном проплывает вдали. Я отчетливо вижу время, ползущее как туман в горах.

Время идет, идет медленно, но твердо и упрямо. Я вижу, как лениво тащит оно свое огромное серое туловище. Оно проходит и теряется где-то в горах. У меня возникает неодолимое желание коснуться рукой его серого туловища, но не хватает решимости.

В бескрайней пустыне ни единой души. На раскаленном песке прикорнула смерть. Лишь время лениво тащит свое серое туловище. Наконец набравшись смелости, я касаюсь рукой его безгранично распластавшегося круглого тела. И вздрагиваю. У меня такое ощущение, словно я сунул руку в горячий пар.

Обман слуха? Или я действительно слышу трель звоночков? Я осторожно вытаскиваю руку с капельками горячей воды из переваливающейся серой массы и весь обращаюсь в слух.

— Нодар!

Нет, слух не подводит меня. Кто-то зовет меня, и голос этот совсем близко, но горячий ветер пустыни снова относит его вдаль.

— Нодар, кто-то звонит в дверь!

— Что, что?

— Кто-то звонит в дверь.

— Кого принесла нелегкая?

Звонок не умолкает.

Я едва открываю глаза и тыльной стороной ладони отираю со лба пот.

— Может, не открывать? Как будто никого нет дома.

— Кто знает, может, пришли по делу? — окончательно протрезвел я.

— У тебя достанет сил встать?

— Другого выхода нет. Придется встать.

— Я уйду в ванную, — говорит Эка и берет со стула платье.

Звонок долгий, пронзительный. Палец неотрывно давит на пуговку.

Я и не думаю одеваться. Только сую ноги в ботасы. Я все еще не пришел в себя.

«Кого это черти носят?» — думаю я, пытаясь вспомнить, кто из моих знакомых способен так нагло звонить.

Медленно открываю дверь.

На площадке стоит какой-то молодой человек и с улыбкой глядит на меня. В руках у него «дипломат».

— Здравствуйте!

— Здравствуйте! — неохотно отзываюсь я на приветствие, убежденный в том, что меня с кем-то путают.

— Можно? — нагло спрашивает незнакомец и, не дожидаясь разрешения, пытается пройти в прихожую.

— Кто вам нужен?

— Вы. Ведь вы Нодар Геловани?

Молодой человек уже в комнате. Я лениво закрываю дверь, вхожу следом за ним в комнату и опускаюсь в кресло. Его бессмысленная улыбка и наглость выводят меня из себя. Я нарочно не предлагаю ему сесть.

— Меня зовут Виталий Харабадзе. Я корреспондент нашей молодежной газеты.

Не обращая внимания на мою холодность, он бесцеремонно разваливается в кресле, вытаскивает из портфеля блокнот и лихо нажимает на кнопку авторучки указательным пальцем.

Меня душит ярость. Я едва сдерживаюсь, чтобы не взять его за шиворот и не вышвырнуть вон отсюда.

Из ванной доносится плеск воды. Я нервно встаю, прикрываю стеклянную дверь и, закурив, вновь усаживаюсь в кресло.

— Что вам угодно? — холодно тяну я.

— Я хочу взять у вас интервью. Вы читаете нашу газету?

— Какую газету? — У меня совершенно вылетело из головы, что он там мямлил в прихожей.

Наконец я уясняю себе, из какой он газеты. «Молодые ученые» — так называется рубрика, для которой он собирается взять у меня интервью. Я не хочу разочаровывать молодого корреспондента признанием, что вот уже пять лет даже в руки не брал газету, которую он представляет.

— Итак, уважаемый Нодар, наш первый вопрос таков: какое место занимает физика в жизни современного человека?

— Какое место занимает физика в жизни современного человека? — спрашиваю я Гию, раскинувшегося на заднем сиденье машины. Эка, свернувшись калачиком, сидит рядом со мной, Дато, приоткрыв дверцу машины, беспечно курит.

Неужели смерть любимого учителя, выдающегося ученого, замечательной личности, близкого человека не должна была потрясти меня сильнее?

Возле входа в парадное дома Левана Гзиришвили толпится масса народу. Панихида началась в восемь. Сейчас десять минут девятого, но до сумерек еще далеко.

Я остановил машину в стороне. Не хочу, чтобы меня видели.

— Ты не пойдешь наверх? — спрашивает Эка.

— Мне там нечего делать. Никого из близких я не знаю.

— Ты сам был ему ближе всех!

Эка права, я должен быть там, наверху, среди близких, но я все равно не пойду туда. Мой визит к академику накануне его самоубийства вызвал массу кривотолков и пересудов. Я оказался в центре внимания. Все с интересом и даже подозрением разглядывают меня. Жадное любопытство не находит удовлетворения, меня расспрашивают о деталях. В ожидании дурацких вопросов меня бьет нервная дрожь. Я знаю, что от меня ждут чего-то необыкновенного. Простой рассказ не в состоянии удовлетворить любопытство.

— Неловко, Нодар!

— Да, действительно неловко, ты права, но я все равно не смогу подняться туда.

Пауза.

Я разглядываю людей, живо обсуждающих самоубийство академика, которое основательно встряхнуло их размеренную жизнь.

— Уважаемый Гия, может, вы не поняли моего вопроса? Я с удовольствием повторяю его: какое место занимает физика в жизни современного человека?

Гия с такой растерянностью взирает на меня и так беспомощно моргает своими голубыми глазами, что у меня появляется сильнейшее желание выйти из машины, сорвать розу и преподнести другу.

— Ты это серьезно?

— Абсолютно серьезно.

Гия по выражению моего лица пытается понять, шучу я или действительно жду его ответа.

Внезапно кровь леденеет в моих жилах. Впереди я приметил маленького мальчугана с белым бантом на шее. В руках он держит скрипичный футляр и направляется прямо к нам. На нем короткие брючки, черные бархатные брючки. Вскоре он поравнялся с машиной. Я с дрожью смотрю на тротуар.

Я хочу повернуть голову, но боюсь встретиться со знакомыми глазами, умными и безжалостными. И все же я не в силах совладать с собой — я стремлюсь заглянуть в жесткие, безжалостные глаза.

Эка заслоняет от меня мальчика. Стараясь не выдать волнения, я беспечно смотрю в окно.

Когда ребенок скрылся из поля зрения, я почувствовал испытующий взгляд Эки.

«Что случилось?» — глазами спрашивает она.

Я посмотрел вперед, словно не понял безмолвного вопроса.

Я искоса поглядываю в зеркальце. Лишь на миг мелькнул в нем силуэт маленького музыканта, потом его фигура выпрыгнула из рамки зеркальца и растворилась в пространстве.

— Так тебя интересует, какое место занимает физика в жизни современного человека? — неожиданно спрашивает Дато, мастерски забрасывая окурок в зияющее отверстие урны.

— Вот именно, — встряхнулся я.

— Этот вопрос тебе надо было задать академику Левану Гзиришвили, до того пока он хлопнул себя. Его ответ был бы гораздо содержательней Гииного ответа.

«Хлопнул себя»…

Эти нелепые слова током прошили мое тело.