Я смотрю на часы. Десять минут первого. Солнце уже немилосердно раскалило капот моей машины.

Насколько благородной кажется мне моя машина по сравнению с Зурабом Гомартели! Добрая, тихая, настоящий друг, безмолвно подчиняющийся любому моему желанию. Теперь ее безжалостно налит солнце, а я вынужден слушать дурацкие тирады без пяти минут директора.

Я стою перед труднейшим выбором: либо плеснуть коньяк прямо в лицо этому деятелю, либо отвесить ему увесистую оплеуху, либо элементарно вышвырнуть его вон. Каждая из альтернатив соблазнительна.

Мысли мои вновь вертятся около машины. Солнце шаг за шагом, методично заливает ее лоснящееся желтое тело. Я встаю и шарю в карманах — ищу ключ от машины.

Претендент на директорское кресло явно изумлен моим индифферентизмом. Что скрывать, мне доставляет огромное удовольствие немножко позлить его. Что это? Садизм? Может, в каждом человеке таится садистское начало, пробуждающееся в соответствующих условиях. Если это действительно так, то сейчас оно проснулось во мне достаточно энергично. Вот так сразу и проснулось. И даже глаз не протерло со сна. О, я прекрасно знаю, какой огонь сжигает сердце Зураба Гомартели. Этот плосколобый субъект отлично понимает, что моя поддержка, парочка добрых слов в его адрес откроют ему дорогу в директорский кабинет. Понимает он и то, что, если я пойду против или просто отвернусь от него, не видать ему вожделенного кресла как собственных ушей. Лишь одного не понимает Зураб Гомартели — мне абсолютно безразлично, кто станет директором. Если подумать, лично для меня Зураб Гомартели — оптимальный вариант. Он отлично знает цену каждому сотруднику и не посмеет задирать нос. Его практической сметки и энергии хватит, чтобы создать нам все условия для работы. Естественно, что и сам он внакладе не останется… Я с плохо скрываемым раздражением смотрю на его неприятное лицо.

Почему запаздывает Эка?

Нет, все-таки лучше спуститься и переставить машину. Я перебираю пальцами ключи от машины. Их бренчание чертовски действует на нервы Зурабу Гомартели. Еще больше, наверное, бесит мое безразличие. Дай ему волю, он без сомнения всадит мне пулю промеж глаз. Однако насколько целеустремленным должен быть человек, чтобы совладать с такой ненавистью, чтобы усмирить клокочущую в теле злобу и как ни в чем не бывало с покорной мольбой в голосе разговаривать с тобой.

Старый президент пребывает в задумчивости.

Кто заменит академика Левана Гзиришвили?

В физике элементарных частиц не осталось ни одного признанного авторитета, ни одного человека, соответствующего должности директора и по научным заслугам, и по возрасту.

Молодые конечно же есть и талантливые и перспективные. Многие из них успели уже создать себе имя. У нескольких почти равные шансы на директорский пост. Но предпочтение все же отдают мне. Президенту так и было доложено: наиболее достойным кандидатом является Нодар Геловани. И добавили, что я наотрез отказываюсь от предложения.

Кандидатуры обсуждаются с разных сторон: сравниваются научные титулы и звания, на аптекарских весах взвешиваются регалии и заслуги. И круг претендентов неумолимо сужается. В конце концов остаются двое. И преимущество явно на стороне Зураба Гомартели. И парочка добрых слов, склонившая чашу весов в пользу Зураба, — результат его воистину завидной энергии и целеустремленности.

Меня поражает, а если быть точнее, тревожит энергия Зураба Гомартели. И вообще меня тревожат все энергичные люди. Я не в состоянии начинать и делать несколько дел одновременно. Даже переключение с одного на другое дается мне с немалым трудом. Более того, я теряюсь, впадаю в отчаяние, безнадежно раздваиваюсь.

Я человек настроения и часто оказываюсь жертвой эмоциональных стрессов. Достаточно мне узнать что-то неприятное — и дело тут же валится у меня из рук. Зураб Гомартели эмоционально выхолощен, но зато упорен и настойчив…

Старый президент погружен в раздумья.

«Зураб Гомартели?»

Бог весть, от какой мелочи, от какой безделицы зависит порой судьба человека. Только-только чаша весов склонилась в сторону Зураба Гомартели. Вопрос вот-вот должен решиться… Но… Один-единственный телефонный звонок может круто изменить все. По телефону можно услышать всякую всячину: и нечто важное, и сущий пустяк, а в итоге дело, которое, казалось бы, уже окончательно сладилось, вновь идет вкривь и вкось.

К примеру, у старого президента занемог внучек: температура тридцать шесть и девять. Подумаешь, скажете вы, ничего особенного, что это за температура, да еще летом. Но не забывайте, речь идет о ребенке… И как тут не расстроишься.

Вполне возможно, что звонят из вышестоящей инстанции с просьбой написать небольшую статеечку в газету или просто поздравить с юбилеем.

Внимание рассеивается. И микроскопическое преимущество, добытое Зурабом Гомартели, сходит на нет. Другие мысли занимают теперь президента. Не лучше ли вернуться к этому вопросу завтра, утомленно скажет он. И никто не посмеет возразить. А завтра президенту некогда, послезавтра — научная конференция, послепослезавтра — прием зарубежных гостей и осмотр академии. А потом наступят другие дни, дадут о себе знать иные проблемы…

И все же судьба благосклонна к Зурабу Гомартели.

Соискатель директорского кресла Института физики элементарных частиц одевается со строгим вкусом: просто, неброско, всегда чисто выбрит и подстрижен, как требует того его общественный статус. В рестораны ходит теперь крайне редко, а потом и вовсе забывает туда дорогу. На застольях и официальных банкетах довольствуется лишь половиной бокала вина. Тем самым он дает почувствовать представителям старшего поколения, что придерживается одинаковых с ними норм жизни…

Неожиданно выплывает новое имя — Кобахидзе, Роман Кобахидзе.

— Кто, кто? — переспрашивает президент.

Да, это новое имя возникает совершенно неожиданно. Так нередко бывает с охотником — ружье уже зачехлено и охота закончена, а из-за куста внезапно пулей вылетает косой…

Он работает в Дубне. Ему сорок лет, естественно, доктор наук. Недюжинный экспериментатор и воспитанный молодой человек (если, конечно, можно назвать молодым человеком сорокалетнего мужчину).

Назвавший имя Романа Кобахидзе дает ему отменную характеристику.

Микроскопическое преимущество Зураба Гомартели тает как снег.

Стоит подумать. В Институте физики элементарных частиц несколько человек в равной степени заслуживают директорской должности. И все они молоды. В физике элементарных частиц, как известно, нет сколько-нибудь пожилых и притом авторитетных ученых. Выделить хотя бы одного из молодых означает обронить яблоко раздора. Ведь все они дружат между собой, и вдруг завтра один из них сделается директором. Каждое его замечание будет восприниматься болезненно, как личное оскорбление, не будет конца обидам и трениям. А вот Роман Кобахидзе — совсем другое дело. Чужой человек не будет ущемлять самолюбия друзей. Правда, Нодар Геловани наиболее достойный кандидат, но что поделаешь, он даже слышать об этом не желает. Поэтому самое разумное в сложившейся ситуации — призвать Романа Кобахидзе, разумеется, если тот даст согласие.

Но нет, судьба воистину благоволит к Зурабу Гомартели.

Кто-то перегородил поток тяжелой доской и отвел его в сторону.

Леван Гзиришвили создал институт, вырастил целую плеяду ученых. Разве не оскорбим мы память большого ученого, отдав институт чужаку? Люди собственноручно возвели в горах огромную лабораторию, прогремевшую на весь мир. Да и как поставить во главе учреждения ученого (поймите меня правильно, я знаю Романа Кобахидзе как прекрасного специалиста, солидного и выдержанного человека), в глаза не видевшего ни лаборатории, ни института? Как на это отреагирует коллектив, не воспримет ли он эту акцию как неуважение к себе? Лично я считаю (повторяю еще раз, никаких чувств, кроме симпатии, я к Роману Кобахидзе не испытываю), что подобная реакция вполне справедлива, ибо такое решение вопроса будет означать неверие в силы сотрудников института.