122. «Если б легкой птицы...» Если б легкой птицы Крылья я имела, В частый бы кустарник Я не полетела. Если б я имела Голос соловьиный, Я бы не носилась С песней над долиной. Я бы не летала На рассвете в поле Косарям усталым Петь о лучшей доле. Я бы не кружилась Вечером над хаткой, Чтоб ребенка песней Убаюкать сладкой. Нет! Я полетела б С песней в город дальний: Есть там дом обширный, Всех домов печальней. У стены высокой Ходят часовые; В окна смотрят люди Бледные, худые. Им никто не скажет Ласкового слова, Только ветер песни Им поет сурово. От окна к другому Там бы я летала, Узников приветной Песней утешала. Я б им навевала Золотые грезы И из глаз потухших Вызывала слезы, Чтобы эти слезы Щеки их смочили, Полную печали Душу облегчили. 1876 123. На берегу
Как в сумерки легко дышать на берегу! Померкли краски дня, картины изменились; Ряды больших стогов, стоящих на лугу, Туманом голубым, как дымкою, покрылись. На пристани давно замолкли шум и стук; Всё реже голоса доносятся до слуха; Как будто стихло всё, — Но всюду слышен звук И тихий плеск воды так сладко нежит ухо. Вот черный жук гудит... вот свистнул коростель... Вот где-то вдалеке плеснулось уток стадо... Пора бы мне домой — за ужин и в постель; Но этой тишине душа моя так рада. И я готов всю ночь сидеть на берегу, И не ходить домой, и вовсе не ложиться, Чтоб запахом травы на скошенном лугу И этой тишиной целебной насладиться. На ширь глухих полей, под тень лесов густых Душа моя рвалась, измучена тревогой, — И, может быть, вдали от горьких слез людских Я создал бы в тиши здесь светлых песен много. Но жизнь моя прошла в заботе городской, И сил моих запас иссяк в борьбе суровой... И вот теперь сюда приплелся я больной. Природа-мать! врачуй и дай мне силы снова! 1876 124. «Не грусти, что листья...» Не грусти, что листья С дерева валятся, — Будущей весною Вновь они родятся, — А грусти, что силы Молодости тают, Что черствеет сердце, Думы засыпают.... Только лишь весною Теплою повеет — Дерево роскошно Вновь зазеленеет... Силы ж молодые Сгибнут — не вернутся; Сердце очерствеет, Думы не проснутся! 1876 125. За городом Наконец-то я на воле!.. Душный город далеко; Мне отрадно в чистом поле, Дышит грудь моя легко. Наконец-то птицей вольной Стал я, житель городской, И вперед иду, довольный, Сбросив горе с плеч долой. Люб мне страннический посох, Я душой помолодел; Ум мой, в жизненных вопросах Потемневший, просветлел. Я иду, куда — не знаю... Всё равно, куда-нибудь! Что мне в том, к какому краю Приведет меня мой путь! Я иду искать свободы, Мира в сельской тишине — Горе жизни и невзгоды Истерзали душу мне. Я желаю надышаться Свежим воздухом полей, Их красой налюбоваться, Отдохнуть душой моей. Может быть, судьбе послушный, Кину я полей красу... Но зато я в город душный Сил немало принесу, — Сил, окрепнувших на боле, Не измученных борьбой, — С ними вновь на скорбь и горе Выйду с твердою душой. 1876 126. «Я, весь измученный тяжелою работой...» Я, весь измученный тяжелою работой, Сижу в ночной тиши, окончив труд дневной. Болит моя душа, истерзана заботой, И ноет грудь моя, надорвана тоской. Проходит жизнь моя темно и безотрадно, Грядущее мое мне счастья не сулит, И то, к чему я рвусь душой моей так жадно, Меня едва ли чем отрадным подарит. Мне суждено всегда встречать одни лишенья Да мучиться в душе тяжелою тоской, И думать об одном, что все мои стремленья Бесплодно пропадут, убиты жизни тьмой. Суровых, тяжких дней прожито мной довольно И много сил души истрачено в борьбе, — И дума горькая встает в душе невольно: За трату этих сил — что добыл я себе? Одно бесцветное, пустое жизни поле, Где не на чем кругом очей остановить, — И, жаждою томясь, грустишь о горькой доле, Что нечем жажды той душевной утолить. И голову в тоске на грудь невольно склонишь, И жизни в этот час не рад я, как врагу, И горькую слезу в ночной тиши уронишь... Зачем из этой тьмы я выйти не могу? 1876 |
