20. У могилы матери Спишь ты, спишь, моя родная, Спишь в земле сырой. Я пришел к твоей могиле С горем и тоской. Я пришел к тебе, родная, Чтоб тебе сказать, Что теперь уже другая У меня есть мать; Что твой муж, тобой любимый, Мой отец родной, Твоему бедняге-сыну Стал совсем чужой. Никогда твоих, родная, Слов мне не забыть: «Без меня тебе, сыночек, Горько будет жить! Много, много встретишь горя, Мой родимый, ты; Много вынесешь несчастья, Бед и нищеты!» И слова твои сбылися, Все сбылись они. Встань ты, встань, моя родная, На меня взгляни! С неба дождик льет осенний. Холодом знобит; У твоей сырой могилы Сын-бедняк стоит. В старом, рваном сюртучишке, В ветхих сапогах; Но всё так же тверд, как прежде, Слез нет на глазах. Знают то судьба-злодейка, Горе и беда, Что от них твой сын не плакал В жизни никогда. Нет, в груди моей горячей Кровь еще горит, На борьбу с судьбой суровой Много сил кипит. А когда я эти силы Все убью в борьбе И когда меня, родная, Принесут к тебе, — Приюти тогда меня ты Тут в земле сырой; Буду спать я, спать спокойно Рядышком с тобой. Будет солнце надо мною Жаркое сиять; Будут звезды золотые Во всю ночь блистать; Будет ветер беспокойный Песни свои петь, Над могилой серебристой Тополью шуметь; Будет вьюга надо мною Плакать, голосить... Но напрасно — сил погибших Ей не разбудить. 1865 или 1866 21. Доля бедняка Эх ты, доля, эх ты, доля, Доля бедняка! Тяжела ты, безотрадна, Тяжела, горька! Не твою ли это хату Ветер пошатнул, С крыши ветхую солому Разметал, раздул? И не твой ли под горою Сгнил дотла овин, В запустелом огороде Повалился тын? Не твоей ли прокатали Полосой пустой Мужики дорогу в город Летнею порой? Не твоя ль жена в лохмотьях Ходит босиком? Не твои ли это детки Просят под окном? Не тебя ль в пиру обносят Чаркою с вином, И не ты ль сидишь последним Гостем за столом? Не твои ли это слезы На пиру текут? Не твои ли это песни Грустью сердце жгут? Не твоя ль это могила Смотрит сиротой? Крест свалился, вся размыта Дождевой водой. По краям ее крапива Жгучая растет, А зимой над нею вьюга Плачет и поет. И звучит в тех песнях горе, Горе да тоска... Эх ты, доля, эх ты, доля, Доля бедняка! 1865 или 1866 22. Ночью
Осенью дождливой Ночь глядит в окошко; В щел и ветер дует... «Что дрожишь ты, крошка? Что ты шепчешь тихо И глядишь мне в очи? Призраки ли видишь Ты во мраке ночи?..» — «Сядь со мною рядом, Я к тебе прижмуся, — Жутко мне и страшно, Я одна боюся... Слышишь... чу!.. там кто-то Плачет и рыдает...» — «Это за окошком Ветер завывает». — «Чу! стучат в окошко.... Это духи злые...» — «Нет, то бьют по стеклам Капли дождевые». И ко мне, малютка, Крепко ты прижалась И веселым смехом Звонко засмеялась. Понимаю, крошка: Призраки — пустое! Дрожь во мраке ночи, Твой испуг — другое. Это — грудь сжигает Жар горячей крови; Это сердце просит И любви и воли... 1865 или 1866 23. «Тяжело и грустно...» Тяжело и грустно, Сердце так и ноет, За окошком ветер И шумит и воет. И стучат в окошко Капли дождевые, Лезут в душу думы Черные и злые. И на ум приходит Время прожитое, В сердце воскресает Прошлое былое. Как живал я прежде Без нужды и горя, Когда улыбалась Весело мне доля. Эх ты, жизнь-злодейка! Ты меня сгубила, В мрачный, тесный угол Злой нуждой забила. Вот моя каморка — Грязная, сырая. Чуть во мраке светит Свечка, догорая. Вот у стенки столик, Вот два ветхих стула, В уголке — икона В мраке утонула. Вот моя подруга В безотрадной доле, Шьет она, трудится, Убиваясь в горе. Вот лежит в постели, Бледная, худая, Охает и стонет Мать моя больная. Холодно в каморке, Коченеют члены, Затопил бы печку — Дров нет ни полена! Требует хозяин Денег за квартиру, — Упадаешь духом И теряешь силу. Голова кружится, Мысли перебиты, И стоишь да плачешь, Злой нуждой убитый. И невольно в сердце Зависть закипает На того, кто в свете Злой нужды не знает. 1865 или 1866 |
