119. Дубинушка Ой, дубинушка, ты ухни! Дружно мы за труд взялись. Ты, плечо мое, не пухни! Грудь моя, не надорвись! Ну-ко, ну, товарищ, в ногу! Налегай плечом сильней! И тяжелую дорогу Мы пройдем с тобой скорей. Ой, зеленая, подернем! Друг мой! помни об одном: Нашу силу вырвем с корнем Или многих сбережем, Тех борцов, кому сначала Легок труд, кто делу рад, — Вскоре ж — глядь! — всё дело стало Перед множеством преград. Тем помочь нам скоро надо, Кто не видит, где исход, — И разрушатся преграды, И пойдут они вперед. Друг! трудящемуся брату Будем смело помогать, Чтоб за помогу в уплату Слово доброе принять. За добро добром помянут Люди нас когда-нибудь И судить за то не станут, Что избрали честный путь. Злоба с дочкою покорной, Стоязычной клеветой, Станут нас следить упорно, — Но не страшен злобы вой. Прочь от нас! на мертвых рухни, — Твой живых не сломит гнет... Ой, дубинушка, ты ухни! Ой, зеленая, пойдет! 1876 120. Цветы В глуши Внутри тюремного двора, Перед стеной сырой и мшистой, Согретый солнечным лучом, Расцвел весной цветок душистый. Был пуст и тих широкий двор, И мрачны каменные стены; За ними хмурый часовой Шагад и ждал, скучая, смены. Порой в решетчатом окне Тень заключенного мелькала: Худое, бледное лицо К оконным стеклам припадало. И взор потухших, впалых глаз, Как отблеск муки безнадежной, Бесцельно падал на цветок, Благоухающий и нежный. Но разглядеть его красу Из-за решетки было трудно, А потускневшее стекло Не пропускало запах чудный. Воздушный жаворонок, вверх Взлетев и рея в ярком свете, Порой невольно умолкал, Цветок лазоревый заметя. Дрожал от радости цветок, Шепча: «Слети ко мне! слети же!» И вниз слетал тогда певец, Чтобы узнать его поближе. Но звон цепей, и стук ружья, И стон колодника больного Пугали робкого певца И уносился ввысь он снова. И скоро был им позабыт Цветок, томящийся в неволе, И пел он песнь другим цветам, Растущим вольно в чистом поле. Дыханьем ветра на заре Цветок забытый не ласкало, И даже самая земля Ему давала соков мало. Цветок бледнел — ив знойный день, Печальный, грустный, нелюбимый, В глуши тюремного двора Завял он, жаждою томимый. На свободе Зеленый луг, как чудный сад, Пахуч и свеж в часы рассвета. Красивых, радужных цветов На нем разбросаны букеты. Росинки светлые на них Сверкают ярко, точно блестки. Целуют пчелы их и пьют Благоухающие слезки. На том лугу один цветок Был всех душистей и прелестней; Летали ласточки над ним И вился жаворонок с песней. Им любовался мотылек, Его красою очарован, И соловей, царь всех певцов, . Любовью был к нему прикован. И тихо радовался он, Что люб он всем живым созданьям Прекрасным запахом своим И красок дивным сочетанием. Но вот пришел ученый муж, Искатель редкостных растений. Заметя чудный тот цветок, Сорвал его без сожалений. Расправил тихо лепестки, Расплюснул стебель, соком полный, И в книгу бережно вложил — И замер в ней цветок безмолвно. Сбежали краски с лепестков, Их покрывавшие в излишке, И потерял он запах свой, Став украшеньем умной книжки. Зато как лучший из цветов, Как редкость, в виде засушенном, Был для потомства сохранен Он любознательным ученым. 1876 121. «Я отворил окно. Осенняя прохлада...»
Я отворил окно. Осенняя прохлада Струею полилась в мою больную грудь. Как тихо в глубине увянувшего сада! Туда, как в темный склеп, боюсь я заглянуть. Поблек и облетел убор его красивый; От бури и дождя ничем не защищен, Качаясь и дрожа, стоит он сиротливо, И в шелесте ветвей печальный слышен стон... Раздастся здесь порой ворон полет тяжелый, Да галки на гумне, за садом, прокричат — И стихнет всё опять... И с думой невеселой Гляжу я из окна в пустой, заглохший сад. Здесь радостно жилось весной и жарким летом; Но больно вспоминать об этих чудных днях, О зелени полей, облитых ярким светом, О сладком пеньи птиц в долинах и лесах. Природа замерла, нахмурилась сурово; Поблекнувшей листвой покрылася земля, И холодом зимы повеял север снова В раздетые леса, на темные поля. Вот желтый лист, кружась, упал передо мною... С глубокой на него я грустью посмотрел! Не так же ль я измят безжалостной судьбою, Как этот слабый лист, — засох и пожелтел? Прошла моя весна, и лето миновало, И на лугу моем засохли все цветы; Их прежняя краса под холодом увяла; Рассеялись мои надежды и мечты. Как желтые листы, давно они опали; Осенний ветер их размыкал без следа, И то, чем жизнь моя красна была вначале, Всё горьким опытом убито навсегда. Век доживаю я, как дерево сухое, Минувшему сказав печальное «прости!». И мучит душу мне сознанье роковое, Что близок мой конец и мне уж не цвести. 1876 |
