105. Одиночество Иду я, объятый тоской безотрадной; Ни звука, ни света... везде тишина. Грусть сердце сосет и язвит беспощадно, И грудь моя ноет, сомненья полна. Ночь черною тучей висит надо мною И ум мой пугает своей темнотою; Мне страшно дорогой идти одному; Я щупаю землю и, взор напрягая, Смотрю: не блестит ли звезда золотая, — Но вижу одну безотрадную тьму. Как путник в степи необъятной, безводной Страдает и жаждет источник найти, Я жажду найти огонек путеводный На этом пустынном и трудном пути. 1875 106. Покойник
Уж прочли тебе отходную, И ушел твой духовник, И головушкой холодною, Коченея, ты поник. На лице тоска глубокая; Закатилися глаза; На реснице одинокая, Незастывшая слеза... Видно, тайное желание Позабыл кому-нибудь Передать ты в час прощания, Отправляясь в дальний путь. Пред тобою гладь безбрежная, Ты достиг конца пути; Унеслась душа мятежная Из остынувшей груди. Много ты испил страдания, Много горя ты видал, Ни любви, ни упования В этой жизни ты не знал. Шел ты узкой, не пробитою, Трудной жизненной тропой, И без жалоб, с болью скрытою, Распрощался ты с землей... Гроб готов. Как гость непрошеный, Он средь комнаты стоит, И на труп, страданьем скошенный, Он безжалостно глядит. Скоро я с тоской глубокою Пред могилою сырой, Безотрадной, одинокою, Преклонюсь с немой слезой. И в тиши мольбу изустную Вознесу за твой покой, И твою я повесть грустную Расскажу могиле той. Жил, мол, он, как голь забитая, Бесприютной птицей жил, — Гнезда вил, но и не свитые Буйный ветер И была, мол, смелость бойкая, Да затоптана судьбой; И была, мол, воля стойкая, Да разбита злой нуждой. И была, мол, сила-силушка, Да сожгла ее тоска... Так спасибо же, могилушка, Что взяла ты бедняка. 1875 107. Работники Вставай, товарищ мой! пора! Пойдем! осенний день короток... Трудились много мы вчера, Но скуден был наш зарабо́ток. Полуголодные, легли На землю рядом мы с тобою... Какую ночь мы провели В борьбе с мучительной тоскою! В работе выбившись из сил, Не мог от холода заснуть я, — Суровый ветер шевелил На теле ветхие лоскутья. Но я к лишениям привык, Привык ложиться я голодный, — Без слез и жалобы приник Я головой к земле холодной. Я равнодушно смерти жду, И не страшит меня могила; Без скорби в вечность я пойду... На что мне жизнь? Что в ней мне мило? Лишь одного пугаюсь я, Одной я занят горькой думой: Ужель и небо так угрюмо, Так неприветно, как земля? 1875 108. В могиле Я в тесной могиле лежу одиноко, Объятый мучительно-тягостным сном, Засыпан землею, без слов и движенья, Бессильные руки сложивши крестом. И давит меня сон тяжелый, глубокий, И насыпь могильная грудь мне гнетет, И слышится смутно мне чье-то рыданье, И кто-то меня из могилы зовет. И чья-то слеза, прорывая могилу, Мне грудь прожигает сильнее огня. О, знаю я, кто эти слезы роняет, Кто кличет из темной могилы меня. Голубка моя, это ты там рыдаешь! Горячие слезы роняешь по мне: Одна только ты мои песни любила, Как ни были грустны и скорбны оне. Одной я тебе только в жизни был дорог, Одна только ты озаряла мой путь; Когда же я падал на трудной дороге, Ты верой своей согревала мне грудь. Теперь ты желаешь поднять меня снова Для песен былых, — но заглох их родник Лежу я придавлен холодной землею, Мой ум без движенья, и нем мой язык. Не кличь, не зови ты меня из могилы, Не трать понапрасну слез горьких своих: Не верю я в счастье, растратил я силы — И мне не воскреснуть для песен былых. 1875 109—110. Наши песни
1. «Мы родились для страданий...» Мы родились для страданий, Но душой в борьбе не пали; В темной чаще испытаний Наши песни мы слагали. Сила духа, сила воли В этой чаще нас спасала; Но зато душевной боли Испытали мы немало. На простор из этой чащи Мы упорно выбивались; Чем трудней был путь, тем чаще Наши песни раздавались. Всюду песен этих звуки Эхо громко откликало, И с тоскою нашей муке Человечество внимало. Наши песни — не забава, Пели мы не от безделья, В них святая наша слава, Наше горе и веселье. В этих песнях миллионы Мук душевных мы считаем; Наши песни, наши стоны Мы счастливым завещаем. <1874> |
